он не хотел быть частью этого уравнения. Не такой большой его частью.
И если учесть возраст чудовища, Эйрику тогда было около восьми лет. Что же тогда случилось?
– А ты не помнишь? – любезно спросило чудовище, появившись из-за плеча.
– А ты?
– Я помню все.
– Послушай, раз уж ты здесь и я тоже здесь, не могло бы ты перестать являться вот так? Мы же вроде как должны быть единым целым и все такое.
– Ты ведь понимаешь, что это изменит тебя навсегда?
– Я не…
И тут что-то промелькнуло перед глазами. Темное и злое. Не чудовище, совсем нет.
Занесенный нож. Кровь. Боль. Страх. И лишь после долгих мучений – тепло. Спасение.
Ноги перестали держать, и Эйрик осел на пол. Его затошнило. Пришлось отдышаться, прежде чем он смог прошептать:
– Что это было?
Перед глазами все еще стоял занесенный нож. В груди все еще было больно. Сердце быстро-быстро билось от захлестнувшего его страха.
– Когда магию отделяют от твоего тела – это больно. Особенно если ты ребенок и чувствуешь все острее, чем остальные.
– Мои родители? – сглотнув, спросил Эйрик. – Они сделали это?
– Твой дед тоже был одержим другими мирами. Когда в его дом пришла женщина из другого мира, он изнасиловал ее и держал ее при себе, пока она не родила. Типичный представитель своей социокультурной среды. Он хотел сына, обладающего магией, но родилась дочь – твоя мать. У нее не было магии – гены твоего деда победили. она прокляла твоего деда. Сказала, что он умрет, когда в его роду появится маг. Поэтому у него больше не было детей. Он держал твою мать в своем доме, хотел стерилизовать, чтобы у нее не появилось детей, а у него не появилось внуков. Но твоя мать кое-что унаследовала от своей. Щепотку удачи. Она сбежала, а потом…
– Вышла за отца, – закончил Эйрик.
Эту историю он знал. После встречи с мамой отцу тоже начало везти. В бизнесе, в науке – да во всем. Дурная кровь.
– А потом родился я. Сила проявилась через поколение. Во мне. Я понял.
– Именно, – сказало чудовище. – Когда тебе исполнилось восемь, твой дед нашел вас.
Оно действительно все знало, потому что он сам когда-то знал. Знал, но давно уже забыл. И теперь подавленная память вырывалась потоками, как вытекающая из раны венозная кровь. Дед, который похитил его ребенком. Ритуал. Боль.
– Он позвал их, чтобы они сделали это. Помнишь?
Эйрик закрыл уши руками, мотая головой. Он не хотел слушать дальше. Но голос чудовища… не чудовища – звучал не снаружи. Изнутри.
Из глаз полились слезы.
– Он позвал народ Айвина. Какое-то время после этого ты еще видел меня, а потом я исчез.
– Пожалуйста, не надо. Не сейчас.
В нем остались только страх и боль.
– Теперь ты знаешь, каково мне было все это время.
Лучше бы Эйрик не знал.
– Ты помнишь, кто тебя спас? – неожиданно мягко спросило… Он уже не знал, как его называть.
Эйрик покачал головой. Он не помнил ни лица, ни голоса, только ощущение тепла и уюта.
Чудовище улыбнулась.
– Что ж, всего понемногу.
ПАРАДОКС
Вторая сестра Айвина оказалась высокой светловолосой женщиной без возраста. Она вела Аннабель от берега, вверх по каменным ступеням, по темному лесу, по узкой дороге, заросшей высокой травой.
– Зачем ты это делаешь? – спросила Аннабель.
– Что именно? – удивилась Рия.
– Зачем ты забрала его?
– Это был единственный способ спасти его. Перенести сюда. Неожиданно, правда? Он должен быть здесь.
– Почему?
Рия обернулась. Лицо у нее было безучастное. Клон. Существо без отца и матери. Выжимка великого древнего народа.
– Он способен менять уравнение Вселенной.
– А Великий аттрактор? – снова спросила Аннабель. – Он может уничтожить его, просто написав об этом?
– Не может. Аттрактор слишком важен.
– А чего добиваетесь вы?
– Ты, наверное, думаешь, что мы хотим использовать его дар? Мы просто хотим, чтобы никто другой не использовал его. Например, такие люди, как твой лучший друг.
– Эйрик? И как же он использовал Айвина?
– У него была идея создать учебник его языка.
– И что в этом такого?
– Этот язык – магия во плоти. Чем больше существ знает его, тем больше они будут его использовать. Тем быстрее будет двигаться история. Тем быстрее будет нарастать энтропия. Тем быстрее жизнь приблизится к Великому аттрактору.
Они остановились у деревянного здания с резными окнами и зеленой крышей. Из трубы валил дым. Она уже видела что-то похожее. Но где? Когда?
Аннабель поднялась по ступенькам и зашла в дом. Дверь легонько скрипнула.
Внутри пахло смолой и деревом.
Сонный Айвин выглянул из комнаты. Глаза его широко раскрылись, и он тут же бросился к ней. Они обняли друг друга, и время как будто замедлилось.
Казалось, что так и должно быть. Всегда. Неважно уже было то, что Айвин не рассказал ей о том, что уже писал о ней, – ничто иное не имело значения.
– Здравствуй, – прошептал он Аннабель на ухо.
– Здравствуй.
Она отстранилась, чтобы посмотреть на него. Айвин не изменился. Только волосы стали чуть длиннее.
– Как ты сюда попала? – спросил он.
– Я… – Она подумала, стоит говорить об этом или нет, но решила, что скрывать еще хуже. – Я обменяла свою магию взамен на дорогу сюда.
Айвин окаменел.
– Магию?
Она кивнула.
– Теперь я просто человек.
Он резко выдохнул и кинул взгляд на Рию, которая стояла на пороге позади Аннабель.
– О нет.
Та усмехнулась и закрыла дверь снаружи.
– О нет, – повторил Айвин и снова обнял Анна бель.
– Нам нужно идти, – прошептала она. – Аннабель взяла его руки в свои. – Мы должны вернуться. Хотя бы на время. Ты не обязан больше ничего писать. Но я попрошу у тебя написать одну вещь. Только одну. Саншель, – тихо произнесла она. – Ей нужна наша помощь.
Айвин покачал головой:
– Я лишился силы.
– Совсем?
– Кажется, да. Ты думала, что отсюда мы сможем выбраться благодаря моему письму?
Аннабель пожала плечами. Несмотря ни на что, в ней жила эта надежда.
– Мы найдем другой способ, – пообещал Айвин. – Мы выберемся отсюда.
* * *
Тушеная птица с грибами была восхитительна. На кухонном столе сушилась земляника, собранная для чая, на стенах висели пучки трав. Даже и не скажешь, что жилище принадлежит чокнутым похитителям детей. Вернее, уже не детей.
Возможно, Айвин был прав. Народ его матери опасен. Но не только этот народ опасен.
– Ты написал обо мне до того, как мы познакомились, да? Почему ты не рассказал?
Айвин, сидевший напротив нее за обеденным столом, отвел глаза.
– А что я мог сказать?