блуждавший в сферах, которыми нельзя было поделиться ни с кем. Но теперь у них появилось нечто общее – негласное, мимолетное, то, что остальные даже не заметили.
Постепенно, с течением времени, Минни сделала свой выбор. Она выбирала незаметно и осторожно, так что поначалу никто не видел этого, но то, что было неочевидно для Грея, Холмса или ее сестер, стало совершенно ясно для Генри, поскольку она хотела, чтобы он все понял. Она избрала Генри своим другом и наперсником, тем, кому она больше всего доверяла, с кем могла говорить легко и непринужденно. И она, вероятно, выбрала Холмса для какой-то другой цели, поскольку никогда не обделяла его вниманием и всегда больше других озаряла его своим светом. Но Грея она выбрала в качестве объекта влияния, потому что он больше всех нуждался в ней. Она пропускала мимо ушей его солдатские речи, его грубоватые, практичные замечания и неповоротливые остроты. Она возжелала изменить его, и Генри наблюдал, как она мягко умасливает его, не позволяя себе переступить грань.
Однажды она принесла Грею какие-то стихи Браунинга, а тот вернул ей книгу и попросил, чтобы она прочла их вслух.
– Нет, я хочу, чтобы ты самостоятельно прочел их, – ответила она.
– Я не могу читать поэзию, – сказал Грей.
Генри, Холмс и обе сестры примолкли. Генри понял, что настал решающий момент в борьбе Минни за то, чтобы придать Грею приемлемую для нее форму.
– Конечно можете, – сказала она. – Просто надо забыть словосочетание «читать поэзию» и сосредоточиться на местоимении «я» и найти для него новые полномочия, тогда очень скоро вы станете другим человеком и юность к вам вернется. Но если вы на самом деле хотите, чтобы я прочитала вам эти стихи вслух, я прочту.
– Минни, не будь такой резкой с мистером Греем.
– Мистер Грей собирается стать великим адвокатом, – вставил Холмс. – Чувствуется, что он учится защищать себя самого, чтобы со временем научиться защищать других – тех, кто, возможно, более нуждается в защите.
– С нетерпением предвкушаю, как вы прочтете это вслух, – сказал Грей.
– А я предвкушаю наступление того дня, когда вы прочтете это сами – спокойно и без эмоций, – ответила Минни, беря книгу.
В воображении Генри начала вырисовываться наследница состояния, недавно осиротевшая, за которой ухаживают три кавалера. Молодая женщина, чей терпеливый ум окружающие никогда не оценивали по достоинству. Ему не хотелось делать ее такой же красивой, какой была Минни в тот памятный август, наоборот, он создал героиню явно бесцветную, если бы не волшебная улыбка, которая часто озаряла лицо девушки. Генри придумал ей двоих ухажеров-военных, а третьим, заглавным героем рассказа стал Бедный Ричард, человек сугубо штатский, нервозный и своевольный, которого неразделенная любовь приводит на грань отчаяния. Ричард обожает Гертруду Уиттакер, но она не принимает его чувства всерьез, предпочитая ему двоих вояк. Один из них, капитан Северн, добросовестный, вдумчивый и серьезный. Он сдержан и решительно движется к заранее намеченной цели. С другой стороны, майор Латрелл, который вполне мог бы играть роль Грея, приятен и невыносим одновременно. Все трое начинают осаду, чтобы добиться любви мисс Уиттакер и взять ее в жены. В итоге она не выбирает никого из них.
Для Генри рассказ начался с того краткого мгновения, когда Ричард видит, что капитан Северн погружается в глубокое молчание, почти такое же беспомощное, как и его собственное, пока они наблюдают за оживленным диалогом между мисс Уиттакер и майором Латреллом. Так же как и для самого Генри с Холмсом в Норт-Конвее это стало обычным делом, пока Минни вела битву за смягчение Грея, пытаясь заставить его осознавать вперед мундира свою душу, признать свои потаенные страхи и чаяния, не прикрываясь солдатскими байками, отцензурированными для употребления в дамском обществе. Поначалу Холмс решил, что девушке Грей не нравится, и это его порадовало, а потом ему стали слышаться тревожные звоночки, что Грей, мол, побеждает. Минни, ее сестры или Грей, слишком вовлеченные в происходящее, не слышали этих тихих звоночков, но Генри легко распознал их, собрал в кубышку и обдумывал на досуге, когда оставался один.
Ни тогда, ни даже в течение многих лет он не мог постичь, что этих нескольких недель в Норт-Конвее – этих нескончаемых бесед в компании, собравшейся под шуршащими соснами, – ему будет довольно, что, в сущности, это было все, что ему следовало знать о жизни. И все последующие годы он как писатель тщательно вырисовывал сцены, которые пережил сам или которым стал свидетелем в то время: два честолюбивых отпрыска почтенных новоанглийских семейств, уже готовые к ожидающему их триумфальному взлету, и американские девушки под предводительством Минни, юные и открытые навстречу жизни, столь любознательные, исполненные и безграничного живого интереса, и очарования, и ума. И многое между ними должно было бы остаться недосказанным, неузнанным никем и никогда. Там, на лужайке позади дома, в котором поселились на лето сестры Темпл, уже зародились секреты и негласные союзы, уже возникло ощущение, что Минни Темпл ускользнет ото всех и воспарит над ними, хотя никто понятия не имел, как скоро это случится и насколько печально это будет.
Он не помнил, когда именно узнал, что она умирает. Очевидно, что тем летом не было ни единого признака какой-либо болезни. Помнил только, что некоторое время спустя его мать упомянула о плохом самочувствии Минни, причем с неодобрением в голосе, словно полагала, будто своей болезнью Минни пытается привлечь к себе внимание.
Компания встретилась в том же составе еще раз – в гостиной его родителей в конце следующего года. Помнится, он страшно удивился, узнав, что Минни переписывается и с Греем, и с Холмсом. Его матери нравился Грей, она считала его очень милым, предпочитала его Холмсу. Позднее она сообщила Генри, что Минни, по ее собственным словам, совершенно разочаровалась в Холмсе, жаловалась на его эгоизм, однако заметила, что глаза у него красивые. Генри удивился, что Минни, оказывается, стала вести доверительные беседы с его матерью.
Теперь он сидел у себя на террасе за тысячи миль оттуда, много-много лет спустя. Когда появился молодой месяц, он вгляделся его причудливые, тонкие, неумолимо прекрасные очертания и вздохнул, вспомнив, как Уильям пришел к нему в комнату с известием, что у Минни опухоль в легком. Он не помнил точно, было ли это первое упоминание об опухоли, но тогда о ней впервые заговорили в полный голос. Генри вспомнил, что весь последующий месяц пребывал в депрессии, не мог пошевелиться и не видел Минни, но был в курсе новостей благодаря своей матери, которая живо интересовалась болезнями, особенно болезнями молодых женщин на