происходит потому, что он этого от меня требовал?
Из-за всего, в чем он мне отказывал?
Женщины делают тебя слабым, сынок.
Женщины заставляют тебя проигрывать.
Я не чувствую слабости, стоя за спиной Чарли. Наоборот, чувствую себя сильным, мужественным и твердым.
Чувствительным.
Я опускаю голову.
Прижимаюсь губами к ее шее, как раз в том месте, которое предназначено Богом.
Когда ее рука поднимается и ее липкие пальцы пробегают по моим волосам, мы оба стонем.
Мои руки скользят вниз по ее рукам и бедрам, ладони обхватывают ее узкую талию, притягивая ее тело ближе к моему.
Она так чертовски хорошо пахнет, лучше, чем я себе представлял, но далеко не так хорошо, как она чувствуется. Тыквенные специи, ваниль и что бы это ни был за шампунь — чертовски фантастически. Вишня и миндаль.
Не могу оторвать своих рук от исследования. Ладони огромные, покрывают большую площадь без особых усилий, и Чарли позволяет мне.
Осторожно пальцами вдавливаюсь в ее бедра, образуя треугольник, словно ловлю футбольный мяч, и опускаю их ниже, к расщелине между ее ног. Затем медленно поднимаю к ее прессу.
Она мягкая во всех нужных местах.
Чарли убирает свои покрытые тыквой пальцы с моих волос и поворачивается, прижимаясь спиной к кухонной стойке. Мои глаза расширены, брови поднимаются до линии моих волос.
— Джексон. — Просто мое имя, но сказано так, что говорит о многом: что ты делаешь? Почему ты поцеловал меня? Ты собираешься сделать это снова? Позволю ли я тебе?
— Шарлотта. — Я понятия не имею, что еще сказать. Не тогда, когда она смотрит на меня своими большими, ярко-голубыми глазами. Девушка вглядывается в мои глаза, немного сбитая с толку и, честно говоря, я тоже.
Я чертовски запутался.
— У тебя в волосах тыквенные кишки, — произносит она наконец, протягивая липкие пальцы, чтобы вытащить семя, застрявшее в прядях.
— Мне все равно. — Мне нравится, когда она прикасается ко мне, грязными руками или нет.
— Кто-нибудь обязательно заметит.
— Мне все равно.
— Ты такой… — Ее голос затихает, когда она заканчивает словом «милый». Она выдыхает это тихо, как будто это признание, а не утверждение.
Итак, она думает, что я милый.
Очевидно, иначе она не была бы сейчас со мной, хотя я далек от этого. Потому что не был милым с тех пор… ну, наверное, никогда. Когда я родился, во мне было больше четырех кило, а к шести месяцам я носил одежду на годовалый возраст.
Ни одна душа никогда раньше не называла меня милым.
Большой ребенок, теперь уже большой мальчик.
Я больше увалень, чем манекенщик, но Чарли, кажется, надела свои розовые очки.
Огромный. Тяжелый. Свирепый.
Красивый? Вряд ли.
Милый? Никогда.
— Ты так думаешь? — спрашиваю я, просто чтобы быть уверенным. Или услышать, как она снова скажет это. Как угодно.
Она прикусывает губу, все еще прижимаясь спиной к стойке, подбородок все еще приподнят самым соблазнительным образом.
— Да.
— Я думаю, ты милая. — Боже, что, черт возьми, я несу? Послушайте меня — я говорю нелепо.
Не знаю, что овладевает мной, но хочу поцеловать ее в ее очаровательный, дерзкий маленький носик. Вместо этого я целую ее. Держу голову наклоненной, чтобы поцеловать маленькую впадинку в уголке ее губ.
— Джексон, — выдыхает она.
Она облизывает губы, и они на вид такие чертовски мягкие. Такие… такие мягкие — хоть убей, я не могу придумать лучшего слова, чем «мягкие».
«Прекрати это прямо сейчас, Джексон».
И пухлые. И розовые. И влажные.
Они слегка приоткрываются, как губы, которые знают, что их вот-вот поцелуют, и мне требуется несколько секунд, чтобы оценить их, прежде чем полностью опустить голову.
Наконец-то наши губы встречаются.
Нежно, осторожно и немного неуверенно.
Как только мой язык окажется у нее во рту, пути назад не будет. Я буду полностью привержен тому, чтобы довести это дело с ней до конца.
От этой мысли меня не тошнит, и она не пугает до чертиков, как бывало в прошлом. Это не заставляет меня отстраниться или оттолкнуть ее.
Как это возможно, когда ее покрытые тыквенными внутренностями руки скользят по моей талии и опускаются к моей заднице? Как это возможно, когда у нее на языке вкус кислого яблока и карамели? Как это возможно, когда она стонет мое имя?
Стонет мое имя.
Этого тоже никто никогда не делал, и этот звук заставляет меня крепко прижать ее к себе, между нашими телами нет места для переговоров.
К тому времени как мы закончим целоваться, тыквенные семечки будут у меня на одежде и в волосах. Но мне все равно.
В отсутствие практики, я чувствую себя неловко, наши губы не совсем синхронизированы.
Это отвлекает. Не хочу, чтобы Чарли думала, что я чертовски ужасен в этом, когда хорош во всем остальном. И не хочу, чтобы она говорила обо мне всякую чушь. Я слышу это в своей голове прямо сейчас: «Знаешь Джексона Дженнингса? Он отвратительно целуется. Слишком много языка, и он понятия не имел, что делает. Это было мерзко».
Я отстраняюсь и качаю головой.
Чарли подносит руку ко рту, прижимая пальцы к губам.
— Что не так?
— Я ужасен в этом. Мне очень жаль.
— Ужасен в чем?
— В поцелуях. — Я колеблюсь, чувствуя себя самым большим засранцем. — Я не знаю… Это было давно.
То есть никогда.
«Футболист-девственник, который никогда не целовался» — отличный заголовок в университетской газете.
— Это самый худший поцелуй, который у тебя когда-либо был? — выпаливаю я вопрос, смущаясь, что мне даже приходится его задавать.
Она тихо смеется, ее рука теперь на моей рубашке, давит на мою грудную мышцу.
— Нет. Это не самый худший поцелуй, который у меня когда-либо был. Эта честь принадлежит Бенни Майеру.
— И когда это было? — Я говорю так, будто дуюсь, потому что это так.
— Восьмой класс.
Здорово. Мои поцелуи дерьмовые на вкус, но не хуже, чем у тринадцатилетнего Бенни Майера.
— Когда ты в последний раз целовался? — спрашивает Чарли.
— Никогда.
Ее глаза расширяются.
— Никогда?
Пожимаю своими широкими плечами.
— Мы можем не говорить об этом? Разговор о девственности был достаточно трудным.
— Точно, совсем забыла об этом.
Какой черт меня дернул открыть свой чертов рот, чтобы напомнить ей об этом?
— Пожалуйста, оставь это между нами. — Внезапно я становлюсь взволнованным и параноидально отношусь к тому, что о моих личных делах сплетничает девушка, которую я действительно не знаю, с которой не встречаюсь и которой не знаю, могу ли доверять.
— Я бы никогда… — Чарли поднимает руку, берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо, опуская его