— Сломать хребет! — подсказал Бредель.
— Вот, вот… Вы нашли блестящее сравнение. Смело применяйте голод, побои, создавайте причины страха, ни га минуту не допускайте мысли в своих поднадзорных, что вы выпустили из рук вожжи. Этих людей доведите до состояния животных, которые должны бросаться на каждый швыряемый им кусок пищи.
— Яволь! — по военному вытягивался Вилли и щелкал каблуками солдатских сапог с широким раструбом голенищ.
— Потом мы произведем отбор более здоровых и выносливых. Больные нам не нужны. Для них приготовите кладбище; это тоже входит в ваши обязанности, — брезгливо поморщившись, продолжал Кребс.
— Яволь!
Своим помощником Вилли Бредель назначил свирепого одноглазого Бамберга, бывшего «капо» из Аушвица. Новый заместитель лагерьфюрера купил свою должность ценою тысяч чужих жизней.
Сорок пар глаз, застыв, наблюдали затянутого в черную форму, подходившего к ним помощника. Люди перестали есть жидкий суп.
— Держись, ребята! Это — бывший «капо» и, если он появился здесь, хорошего не жди, — переговаривались лагерники, уже знающие Бамберга.
Бывший «капо», будучи когда-то сам заключенным уголовником, прошел хорошую школу.
Попав на лучшую должность, он старался выслуживаться перед начальством. Он прекрасно знал, за что его выдвинули и для чего он здесь. Бамберг вставал очень рано, сам осматривал проволоку ограды, будил людей, на каждом шагу награждая их зуботычинами. Он редко применял палку, чаще и безошибочно действуя кулаком. Если в этом аду Вилли Бредель был «педагогом», то одноглазый изверг — был жестокой «классной дамой».
В поле зрения Бамберга попал умывающийся Мечислав Сливинский. С таким трудом добытая жестянка воды расплескалась на полу.
— Сойдешь и неумытым! Ишь ты, любитель чистоты!
За этим словесным выпадом Бамберг сделал выпад ногой в выдающуюся часть тела нагнувшегося польского пленного.
Вскипела гоноровитая кровь, взорвав переполненную чашу терпения. Сокрушительный удар в переносицу принудил Бамберга растянуться на исплеванном полу.
— Вот это здорово!
— Чудесно!
— Блестяще! — восхищались лагерники и на цыпочках подходили взглянуть на поверженного смертельного врага.
Но нокаут Бамберга дорого обошелся им. Помощник лагерьфюрера стал более осторожным и мстительным, применяя утонченные приемы наказания: ежедневно все жиже становился смрадный суп. С утра до ночи, без передышки, он заставлял перекладывать камни с места на место.
Изредка посещал лагерь сам Боно Рито. Он внимательно рассматривал людей, задавал вопросы, держа в руке кусок хлеба, наблюдая жадные взгляды, как будто стараясь как можно выгоднее продать этот хлеб.
В глазах и душе погасла жизнь, но в теле еще едва теплилась кровь, поэтому тела делали непроизвольные движения.
— Дорогой Бредель! Вы чудесно подготовили мне сырье. Завтра с утра приведите первую партию в сорок человек в экспериментальную лабораторию.
— Яволь! В точности будет исполнено!..
Мечислав Сливинский бредил на нарах и тихо шептал:
— Я когда-то был соколом… И если бы снова добрался до крыльев, тогда… Тяжко карал бы и мстил врагам! Они искалечили мое тело, но закалили мой дух. О Боже! Прости и помилуй… За что такие испытания моей родине?
7. Вопреки Дарвину
Таинственный, покрытый мраком догадок лагерь в предгорьях Альп, обнесенный двойной стеной и колючей проволокой, пользовался дурной репутацией. Теперь его соединяли одной громадной оградой с территорией заповедника.
Несколько тысяч изнуренных и измученных иностранных рабочих было привезено в извилистую живописную долину.
На вершинах доломитовых гор, как часовые средневековья, стояли неприступные замки, сохранившиеся с феодальных времен. Они хранили немало тайн и были свидетелями многочисленных битв народа, превозносившего войну в степень наивысшего культа.
Ниже, под террасами, зеленые маскировочные сетки огромными зелеными гардинами, подобранными в тон окружающему ландшафту, закрывали таинственные входы в доломитовых скалах. Днем я ночью, выбиваясь из сил, современные рабы сверлили гору, выдалбливали гигантские штольни и пещеры для подземных заводов нового оружия — летающих бомб.
Лагерь не имел никакого сношения с внешним миром. Ряды скверных деревянных бараков выстроены в отвратительной, заболоченной местности.
Рацион еды рассчитан на медленное вымирание. Ежедневно от истощения и переутомления умирали десятки.
Худые и немощные, скорее похожие на кляч с живодерни, чем на людей, в грязной от крови и пота смятой одежде, с безразличными лицами, покрытыми серым, несмываемым налетом, люди, как тени, слонялись с котелками, ища на помойках шелуху картофеля, брюквы, и зачастую дрались друг с другом из-за отбросов. Несчастные потеряли веру в себя, в жизнь и в элементарные понятия о справедливости.
Каждый новичок, познакомившись с обстановкой, резко сокращал надежды на благополучный исход его пребывания здесь.
Изнуренный и истощенный четырехлетним пребыванием в плену, Мечислав Сливинский, познакомившись со старожилами лагеря, узнал много нового.
— Самое страшное — прививки… Тысячи людей они отправили на тот свет, тысячи сошли с ума! Вон, погляди, идут.
Сливинский присмотрелся к возвращающейся колонне.
Флегматичные, доведенные до безумия, казалось, обугленные страшным пламенем, люди, в чудовищной обуви — колодках, выдолбленных из цельного куска дерева, выбивали меланхолическую барабанную дробь похоронного марша.
Здесь совершенно не интересовались ни внешностью людей, ни их происхождением, образованием или умственными способностями. Красавцы ли это или уроды, поэты или художники, образованные или простолюдины — все равно. Это были пойманные — «гефанген» — сырье для экспериментальной лаборатории живых роботов.
«Люди заменяют морских свинок, кроликов и собак, потому что они дешевле животных», — подумал Сливинский, всматриваясь в лица пришедших. У многих они вспухли, вздулись, превратившись в сплошную багрово-красную кровоточащую ссадину.
— Какие ужасные полутрупы! — воскликнул Мечислав.
У некоторых уже наступила реакция на действие препарата. Одни галлюцинировали, другие буйствовали, зрачки расширялись до крайних пределов.
Многие умирали в страшных мучениях, разрывая раны на лицах, похожие на черную оспу. Остальные погружались в черную, ничем не поправимую бездну безумия.
— Коричневая чума, — произнес коренастый человек с открытым, широким лицом и тоном компетентного старожила, знающего все тайны, обратился к Сливинскому наставительно, — ты новичок?.. Держи ухо востро. Высасывай ранку сразу после прививки, вместе с кровью… Иногда помогает. Но если не сегодня — то завтра могут скрутить и тогда…