На дрессировочной площадке к ним приближался Жако.
— О Боже! Что за Квазимодо? Я никогда не могла представить подобного, очевидно, смерть оставила его, испугавшись сама, и сделала своим живым пугалом, — подумала она, рассматривая розовую маску, натянутую на живой, оскалившийся в вечном смехе череп. — Неужели ему приятна жизнь? Мне бы казалось, что будучи так обезображенным — лучше покончить с собой.
Жако понял, что испугал девушку и вместо приветствия произнес свое обычное извинение.
— Простите, фройляйн! Меня слегка царапнула дикая кошка…
Она промолчала. После неловкой паузы двинулись дальше. Магда шепотом спросила отца:
— Какое ужасное лицо! Для чего ты собрал такой паноптикум?
— Для работы… Здесь внешность не ценится…
Магда смолчала, но на душе было нехорошо, будто она являлась соучастницей в каком-то огромном, кошмарном преступлении. Первые дни пребывания ее в заповеднике казались каким-то нереальным, жутким сном.
Магда считала время, проведенное здесь, навсегда потерянным.
Вернувшись домой, она отодвинула еду, принесенную Зулой и, даже не взглянув на свою старую няньку, задумалась о своем тяжелом положении.
Смутные и неоформленные желания приходили чередой, толпились у слегка приоткрывшихся перед ней дверей любовной радости. Восторги еще неиспробованные и неизведанные до конца и потому такие заманчивые! Она жаждала встреч, поцелуев, любви, хотя бы общества молодежи, она примирилась бы даже с однокурсниками университета, нескладными и глуповатыми, как щенки.
В этой непонятной пустыне странной и чуждой ей науки, в обществе стариков, обезьян и уродов ей становилось невыносимо тяжело.
Однако, анализируя свое знакомство и свою любовь, Магда приходила к все более усиливающемуся убеждению, что герой ее романа после разговора в парке проявлял особое, странное любопытство, заинтересовавшись ее биографией.
— Что же я рассказывала ему тогда? Кажется, ничего, кроме опытов отца над обезьянами…
— Обезьяны! Что общего могла иметь любовь с обезьянами? Как и почему они повлияли на ход знакомства? — спросила себя Магда.
«Не понимаю, но это так, они имеют что-то общее», — упорно копошилась какая-то маленькая, подозрительная мысль.
Чем дальше думала на эту тему Магда, тем более убеждалась, что все это носит странный характер…
Магда Рито чувствовала, что попала в цепкие сети, вырваться из которых пока невозможно и, опустив руки, решила ждать, что будет дальше.
Сама таинственность еще не совсем понятного учреждения, где главным действующим лицом был ее отец, начинала заинтересовывать ее.
Но сколько не пыталась Магда узнать у отца о таинственной фабрике, японец отмалчивался, оставаясь невозмутимо спокойным.
3. Неудавшийся заговор
Несколько ученых ожидали приема у доктора Кребса и когда он вышел в приемную, сразу атаковали партийного шефа.
— Доктор Кребс! Да поймите же, что это шарлатан, превративший научно-исследовательский институт в кабак, цирк с вышедшими в тираж артистами, — доказывал приверженец теории стерилизации рабов.
— Какие веские доводы вы имеете против Боно Рито?
— Он уже отправил в могилу не менее шести тысяч экспериментируемых. И еще не дал ничего для решения проблемы.
— Профессор! Первые сорок роботов вполне удовлетворительны. Что касается потерь, то… Ведь люди во время войны дешевле морских свинок, — возразил Кребс.
— Сорок! Нам нужны миллионы и мы их имеем чисто механическим способом. Посмотрите на эти лагеря иностранцев, огороженные колючей проволокой. Палка и брюквенный суп подчинили их разум только одному: стремлению работать для того, чтобы не подохнуть с голоду.
— Это не совсем так, — кисло процедил Кребс, — по материалам тайной полиции мне известно, что несколько предприятий они уже пустили в воздух, испортили тысячи станков и бесчисленное количество материалов. Кое-где даже ставится вопрос о их рентабельности.
— Вы думаете, что эта косая обезьяна поможет тяжелому положению Германии?
— Осторожнее, господин Бурбах. Вы оскорбляете желтого арийца, представителя союзной страны, связанной с нами традиционной осью: Берлин — Рим — Токио!
— Извините, доктор Кребс, — стушевался профессор.
— Вы видите, что война принимает несколько нежелательный оборот. Наличие огромного количества иностранных рабочих внутри страны требует содержания крупных воинских и полицейских частей.
— Отнеситесь все же с сомнением к деятельности японца, — произнес молодой ученый-расист.
— Простите, господа! Искренне благодарю за ваш совет, но, к сожалению, я имею инструкции свыше, от самого Линкерта и министерства, — торжественно произнес Кребс. — Мы должны идти разными путями к разрешению этого сложнейшего вопроса и, избрав самый радикальный, предложить на утверждение. Я лично думаю, что идеи господина Рито, а именно — прививки специальной вытяжки гормонов внутренней секреции и разрушение мозжечка препаратами токсинов, есть решение проблемы. Я думаю, что будущее за ними, а не за другими идеями.
— Господин доктор! Знаете ли вы хорошо этого Рито? Может быть, это иностранный шпион и замаскированный враг национал-социализма?!
— Наши агенты несколько лет изучали его биографию. Отец Рито ученый жрец и знает многое, неизвестное европейским ученым. Они умеют хранить свои тайны, может быть, даже лучше, чем это делаем мы.
Хитро сплетенная интрига, переросшая в заговор германских ученых против своего японского коллеги — не удалась.
Страшная машина продолжала вращаться полным ходом.
4. Волосатый посетитель
Двери всегда волновали Люцину. Она испытывала все возрастающий ужас перед металлическим квадратом с застекленным глазком, назойливо подглядывающим за ее жизнью.
И, наконец, этот ужас пришел…
Бесшумно, осторожно открылась дверь. Страх пробежал резким сквозняком по спине, сковал суставы и парализовал движения.
В камеру неуклюже, бочком вошел этот рожденный ее воображением — ужас.
Огромное волосатое чудовище, коснувшись плечами дверного косяка, осматривало свирепыми, получеловечьими глазами узницу. Слегка качнув головой, оскалилось и шагнуло вперед. Раскрыв широкую пасть, утыканную желтыми клыками, чудовище, что-то урча, направилось к девушке.
— Спасите! — крикнула Люцина, от неожиданности потеряв присутствие духа. Но это тянулось лишь мгновение. Она поняла, что люди хотят отдать ее чудовищному орангутангу и, нагнувшись, проскользнула, едва коснувшись цепких рук, в угол комнаты. Еще мгновенье и девушка вспрыгнула на кровать.