жить не давал. И начал оглядываться вокруг… И даже самому за себя стыдно стало, что ж я от жизни отказываюсь, когда она есть! Есть! Вот она, кругом жизнь! Это она, единственная и неповторимая, другой не будет! Надо жить и любить! Да, любить…
– У тебя кто-то есть, да, пап? – осторожно спросила Анеля, глядя на отца с удивлением. – Кто она, скажи?
Иван смутился немного, опуская глаза. Потом проговорил тихо:
– Да, я тебя потом познакомлю… Это учительница из нашей школы. Ее Ириной зовут. Наверное, она ко мне переедет… Или я к ней, мы не решили еще…
– Что ж… Я очень рада за тебя, пап. А я думала, что мы теперь будем жить вместе… Я и ты…
– Погоди, Анелечка… Ты что, собралась ко мне переехать?
– Ну да… Не могу же я там оставаться, если я уже все решила. Сам понимаешь, мне трудно будет… Я же письмо Матвею написала, что уезжаю, чтобы он меня не искал!
– Стало быть, сбежала и скрылась, да?
– Ну да… Так получается. Но если я тебе мешаю…
– Да не говори ерунды! В любом случае ты мне не помешаешь! Тут дело в другом…
– А в чем, пап?
– Ну, во-первых… Как ты учиться дальше будешь? Ты что, институт собралась бросить?
– Нет… Я на заочное переведусь. Работу себе найду в Ясеневе. Ты ведь тут живешь уже шесть лет, и ничего. И я проживу…
– А во-вторых… – продолжил Иван, будто не слышал, о чем говорит дочь. – Во-вторых, твой Матвей все равно ведь найдет тебя, если любит! Ему это труда не составит!
– Нет, пап… Не будет он меня искать.
– Почему?
– Потому что он все понимает. Я же ему написала в письме… Он меня понимает и чувствует.
– Да не говори ерунды – понимает! Что значит – понимает? Он что, не мужик? Если так, то и зачем тогда страдать по нему? И вообще… Не кажется ли тебе, что ты сейчас тоже самовнушением занимаешься? Что ты придумала себе любовь и страдаешь?
– Нет, пап, не кажется. Я очень его люблю. И он меня любит. Я знаю.
– Тогда… Тогда почему ты здесь, Анеля? Почему сбежала?
– Но я ж тебе объясняю… Мама, она же…
– А что – мама? А ты? Почему именно ты должна приносить себя в жертву? Да и вообще… Не вижу тут необходимости в самой жертве как таковой! Надуманная какая-то ситуация, абсолютно надуманная!
– Но как же, пап… Я же тебе объяснила! Мама и отец Матвея, они…
– И что? Что из этого? Вам-то с Матвеем какие тут могут быть препятствия? Боитесь, что потенциальные родственники вместе соберутся и неудобства почувствуют? Да плевать, Анеля, плевать! Пусть они их почувствуют! Вас они никак не касаются! Ваша любовь и их неудобства находятся в отдельных комнатах!
– Нет, пап… Все не так просто, как тебе кажется. Что ты… Да я даже представить себе не могу, что будет, если Анна Антонова узнает! Да мне ведь ужасно стыдно перед ней будет, что ты…
– А у тебя любовь-то с кем, с Анной Антоновной или с Матвеем, не понимаю?
– Пап… Ну что ты такое говоришь… Это ведь неправильно, это жестоко, в конце концов… Я и без того не знаю, правильно ли я поступила, а ты…
Анеля всхлипнула, собираясь заплакать. Иван поспешил отступить, проговорил виновато:
– Ну, прости меня, что ты… Я просто хотел помочь… Я ведь в данном вопросе тоже не посторонний, сама понимаешь. Только взгляд у меня немного другой… Несколько обиженный взгляд, вот в чем дело. Не хотелось бы мне, чтобы ты в сторону отходила ради своей мамы. Хватит того, что я когда-то послушно в сторону отошел…
– Ты все еще не можешь простить ее, да?
– Мне не хотелось бы это обсуждать, доченька. Не обо мне сейчас речь. И вообще… Давай вечером еще раз обо всем поговорим, ладно? А сейчас мне идти пора… Я ж не могу отменить школьные уроки, сама понимаешь.
– Иди, пап. А я спать лягу. Я совсем почти не спала этой ночью. Глаза слипаются.
– Вот и хорошо, и поспи… Проснешься, обязательно пообедай. Там, в холодильнике, борщ есть.
– Да, пап, спасибо. И вот еще что… Ты позвони маме, ладно? Скажи, что я у тебя. Она ведь меня потеряет…
– Хорошо. Я позвоню, доченька. Заодно и поговорю с ней обо всем. Изложу свою точку зрения на ситуацию, так сказать.
– Пап, не надо… Я ведь уже все сама решила и Матвею письмо написала. Ты только попроси маму, чтобы Матвею не говорила, где я. Ну, если он будет меня искать…
– Так все-таки будет искать, значит?
– Не знаю. Но вдруг…
– Хорошо. Я скажу. Ну все, мне бежать надо, опаздываю…
Иван ушел, и Анеля видела в окно, как он и в самом деле почти бежит, поглядывая на часы. Понятно, на урок нельзя опаздывать…
Постелив себе на диване, легла и тут же уснула, будто провалилась в небытие. Даже снов никаких не снилось. Устала…
Иван думал весь день над предстоящим разговором с Юлей. А если честно, то больше думал над тем, как унять свой гнев. Да как она могла вообще допустить такое, в самом-то деле? Как могла довести дочь до такого отчаянного состояния? Любовь у нее неземная, надо же… За любовь свою испугалась! И ладно, его самого принесла этой любви в жертву… Но дочь! Как она могла поступить так с дочерью?
А с другой стороны – что значит для Юли его гнев? Ничего и не значит. Сильная женщина, непреклонная. И он очень долго жил пониманием того, какая она сильная. И даже после развода эта сила довлела над ним. Именно сила, а не любовь. Странно, что мы иногда принимаем ее за любовь… Вернее, слабость свою за любовь.
Да, ничего он не сможет объяснить своей бывшей жене. Тем более устыдить ее не сможет. Надо просто позвонить и сказать про Анелю, и все…
Пока собирался, Юля сама позвонила ему и, даже не поздоровавшись, спросила сухо:
– Анеля у тебя?
– Да, у меня.
– Ну, я так и поняла… Сбежала, значит. Как она? Все тебе рассказала, да?
– Да. Все рассказала.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– А тебе разве интересно мое мнение, Юль?
– Иван… Перестань капризничать. Конечно, мне интересно твое мнение, ведь речь идет не о нас с тобой, а о нашей дочери.
– Вот именно – о дочери… А ты опять тянешь одеяло на себя, Юля.
– Что значит – тяну одеяло на себя? Объясни!
– Ты и сама все понимаешь прекрасно, я так полагаю. Ты ведь сейчас думаешь только о себе. На дочь тебе наплевать. А она несчастна, между прочим… У нее такие глаза…
– Знаю я, какие у нее глаза. И с чего ты взял, что мне на нее наплевать? Я как раз о ней больше думаю, чем о себе. Я же вижу, что она придумала этого мальчика, гиперболизировала любовь. Нет там никакой любви, не с чего ей быть несчастной, вот в чем дело!
– Да почему ты за нее все решаешь? Решаешь так, как тебе выгодно?
– Ой, Иван… Давай не будем, а? Скажи ей, пусть немедленно домой возвращается. Ей же лекции пропускать нельзя, скоро сессия, между прочим! И с этой любовью тоже… Мы вместе с ней все решим. Как надо, так и решим.
– А как надо, Юль? Ты серьезно считаешь, что в данном случае вообще применимо это «надо»? Может, ты его лучше к своей распрекрасной любви применишь, а?
– В каком это смысле?
– Да в прямом! В том смысле, что поверишь своей дочери. Что у нее это все серьезно. Что примешь свои решения… Решения от слова «надо».
– Я подумаю над твоим предложением, Ваня, – ответила Юля с сарказмом. – Правда, подумаю. Но тем не менее я сама буду решать, что мне надо, а чего не надо. А сейчас просто прошу тебя – уговори Анелю вернуться, и все.
– Ну, это вряд ли… Она говорит, что письмо тому парню написала… Что простилась с ним в этом письме. Такие вот дела, Юль.
– Письмо? Какое письмо?
– Обыкновенное. Написала, чтобы он не искал ее больше. Кстати, Анеля просила тебе передать… Не говори парню, что она у меня. Если он будет ее искать, конечно…
– Да, я поняла. Ладно, не буду тебя больше задерживать… Чтобы мы еще чего лишнего друг другу не наговорили. Надо же, а я думала, что ты давно успокоился, Вань…
– А я успокоился, Юль. Да, мне было ужасно плохо, честно признаюсь. Но теперь уже все, жить начал. И очень этому рад. Потому что отпустил от себя прошлую жизнь. И тебя отпустил. А еще рад, что дочь ко мне приехала. Что она понимает меня. И я ее понимаю.
– Что ж, я тоже за тебя рада. И за тебя, и за дочь. Только мне одной, выходит, нечему радоваться…
– Юль, я не понял… Ты сейчас плачешь, что ли?
– Нет. Не плачу. Когда это я плакать умела, скажи?
– Ну да. Никогда не умела. Просто