единственная на всю жизнь. Я это точно знаю. Я все равно на ней женюсь, пап. Как бы и в чем бы ты меня сейчас ни убеждал. Ведь ты хочешь меня убедить, чтобы я этого не делал, правда?
– Ну почему же… Вовсе нет…
– Да ладно! Я же все понял, пап! Ты весь этот разговор затеял только ради того, чтобы я отказался от Анели! Я ж понимаю, что тебе хочется оставить все по-прежнему! Чтобы у тебя были и мама, и Юля… Если мы с Анелей расстанемся, то все так и будет… Ведь правда, пап? Мы с Анелей создаем в твоей налаженной жизни страшные неудобства?
– Господи, ну что ты несешь, Матвей…
– Да сам себе признайся, пап, чего уж! Ты надеялся уговорить меня, что я ошибаюсь, что таких девушек, как Анеля, у меня в жизни еще много будет! И что глупо жениться после недельного знакомства, правда? Ты ведь очень надеялся убедить меня в этом, пап?
– Ну… Не так неразумно все это и звучит, между прочим…
– А я тебе предлагаю другой разумный выход из этой невозможной ситуации, пап!
– И какой же?
– Ты должен бросить эту женщину! Просто взять и расстаться с любовницей, вот и все! Она ведь тебе всего лишь любовница, правда?
– Эк ты презрительно о ней говоришь – любовница… А ты не забыл, что она при этом еще и мать твоей любимой девушки, а? И что ей будет больно?
– А если мы с Анелей расстанемся, как бы тебе хотелось… Нам обоим не будет больно, да?
Они и сами не заметили, как давно разговаривают на повышенных тонах, как напряжены оба, как смотрят друг на друга с вызовом. Впервые в жизни они смотрели так друг на друга…
– Ты должен подумать о маме, Матвей! – уже не отдавая отчета своим словам, выкрикнул Дмитрий.
– Это ты должен подумать о маме! Это ты… Предаешь ее столько лет! Ты предатель, ты обманывал ее все время! А она тебе верила, всегда верила!
– Не тебе об этом рассуждать, слышишь? Не смей!
– Нет, это ты не смей… Указывать мне не смей, что делать… – с тихим вызовом проговорил Матвей, поднимаясь из-за стола. – Не смей, слышишь?
Резко повернувшись, он выскочил из кухни, и вскоре Дмитрий услышал, как в прихожей хлопнула дверь. И устало опустил голову в ладони, запоздало раскаявшись, – не так он все хотел объяснить сыну, не так… Не так…
Ноги сами привели Матвея на крышу. На ту самую, которая стала их общим местом с Анелей. И он даже не удивился, когда через пару часов услышал шаги за спиной… Ее шаги.
– Только не спрашивай, как я тебя нашла, ладно? – тихо проговорила Анеля, садясь рядом с ним.
– Да, не буду спрашивать, потому что знаю. Знаю, что ты меня почувствовала. Так же, как я тебя чувствую…
– А еще я поняла, что тебе очень плохо, Матвей. Ты ведь все уже знаешь, да? Про мою маму, про твоего отца…
– Да. Знаю.
Она протянула руки, обхватила его за плечи, притянула к себе. И ничего больше не стала спрашивать. Так они сидели долго, обнявшись крепко. Молчали. Наконец Матвей произнес тихо:
– Мы все равно что-нибудь придумаем, Анель… Обязательно придумаем… Например, вместе уедем куда-нибудь. Далеко. Хочешь?
– Нет, Матвей. Тебе нельзя. Анна Антоновна не сможет без тебя, ей волноваться нельзя.
– Мама поймет меня, я знаю.
– Но ведь… Но ведь ей придется тогда сказать! Объяснить придется, почему мы решили уехать! Нет, Матвей, нельзя этого, нельзя!
Он вздохнул, соглашаясь, и опять они замолчали надолго и не заметили, как прошло время, как первые сумеречные тени опустились на крышу, подул холодный вечерний ветер. Анеля прошептала тихо:
– Смотри, уже день прошел… А мы и не заметили…
– Да, день прошел… – так же тихо откликнулся Матвей, еще сильнее прижимая ее к себе. – И все равно мы что-нибудь придумаем, Анель. Я что-нибудь придумаю. Ты веришь мне, правда? Ты почему так дрожишь?
– Мне холодно, Матвей. Ужасно холодно. Проводи меня домой, а? Мне надо домой…
* * *
– Ну наконец-то, Анеля! Я тут с ума схожу, господи! – всплеснула Юля руками, увидев дочь. – Ты почему на мои звонки не отвечаешь?
– Батарея села, мам… – не глядя на мать, ответила Анеля, снимая кроссовки.
– Так могла бы с телефона Маргариты Сергеевны позвонить, ты ж у нее ночевала! Я тут с ума схожу, а ты… Я же не знаю, что с тобой, где ты!
– Ну, бабушка же сказала тебе, что я у нее была…
– Но ты же потом от нее ушла! Где ты была весь день?
– На крыше.
– Что? На какой крыше?
– На обыкновенной. Дом-высотка в центре, оттуда весь город как на ладони. Красиво…
– Но… Но ведь это опасно, наверное!
– Перестань, мам. Я уже не маленькая.
Анеля подняла взгляд на мать, смотрела исподлобья. Словно хотела сказать, что не принимает этой ее обыденной тональности разговора – будто ничего не случилось, будто вся их жизнь идет так, как раньше.
Юля поежилась слегка, но все же не решилась выйти из этой тональности, проговорила деловито:
– Пойдем, я тебя ужином накормлю! Ты ж голодная, наверное! Целый день ничего не ела! Ведь не ела, скажи?
Анеля улыбнулась жалко, чуть вздернула плечи вверх, промолчала. Ну что, что она могла ответить? Да, мамочка, я очень голодная, накорми меня, пожалуйста? А потом спать уложи, колыбельную спой на ночь? Ты хочешь, чтобы все было именно так, да? Неужели ты не понимаешь, что так, как было когда-то, больше не будет? Что мы с тобой никогда не забудем того, что обе теперь знаем… Что надо решать, кто из нас принесет в жертву свою любовь!
– Ну что ты сидишь, Анель… Пойдем на кухню… – просительно произнесла Юля, не глядя на дочь. – Я ни о чем больше спрашивать тебя не буду, обещаю…
– Я не хочу есть, мам. Я к себе пойду. Мне очень нужно сейчас побыть одной. Извини, мам…
Анеля быстро прошла в свою комнату, закрыла за собой дверь. Юля осталась в прихожей, постояла немного, потом подошла к этой закрытой двери, прислушалась…
Тихо за дверью. Очень тихо.
А что, собственно, она хотела услышать? Как горестно плачет дочь? Зачем она хотела это услышать?
Вздохнула, пошла на кухню. Зачем-то приподняла крышку со сковородки с котлетами. Зря старалась, выходит… ужин готовила. Хотя… Не столько готовила, сколько отвлекала себя суетой. От мыслей отчаянных отвлекала. Надеялась на что-то такое… Такое внезапное, такое спасительное. Вроде того – придет Анеля и скажет, что ошиблась! Мамочка, я ошиблась! Вовсе я не люблю этого Матвея, мне показалось просто! Узнала его поближе и поняла, что ошиблась!
Выходит, зря отвлекалась, зря надеялась. Да и смешно было на что-то надеяться… Пора уже самой решение принимать. То самое решение, которое и сразу было понятно. Потому и понятно, что она мать, она должна… Счастье дочери превыше всего.
Да только как его принять, как? Как она может отказаться от Димы? Как может изображать из себя женщину, которая разлюбила? И которая не помнит ничего до такой степени, что может смело смотреть в глаза Диминой жене? Ведь ей же придется улыбаться и милой с ней быть, часто общаться тоже придется…
Нет, не сможет она. Но выхода нет, надо смочь. Как говорит Маргарита Сергеевна – ради Анели. Да, счастье дочери превыше всего…
А может, прямо сейчас пойти и сказать об этом Анеле? Мол, я согласна, зови родителей Матвея к нам в гости?
Хотя… Надо же сначала с Димой поговорить. Вернее, проститься с Димой… Раз и навсегда проститься. Чтобы встретиться потом в новой ипостаси – в качестве будущих родственников. Она – мать невесты, он – отец жениха. Да будут счастливы наши дети, дорогой родственник, да будут счастливы…
Она снова подошла к двери в комнату дочери, прислушалась.
Тихо… Совсем тихо. Может, она уже спит?
Анеля и впрямь заснула, как только прилегла на кровать. Сон был глубоким, крепким, спасительным. Будто организм требовал сил для принятия важных решений. Потому что решение должно быть у каждого свое. То решение, которое изначально было понятно. Потому что она дочь, она любит свою мать. И она должна… Да, должна…
Среди ночи Анеля проснулась, будто кто-то невидимый толкнул в плечо – пора…
Села на постели, потерла кулачками глаза. Потом встала, подошла к окну, распахнула его настежь.
За окном шел тихий ночной дождь. Ласковый, майский. Тот самый, который омывает первые зеленые листья, трогает их нежными каплями. И эта нежность щедро вливается в открытое окно и бередит душу, потому что этой душе надо отказаться от поселившейся в ней собственной нежности. И очень хочется плакать, но плакать нельзя. Слезы – плохой помощник в принятии жестких решений. Жестоких