Читать интересную книгу Войди в каждый дом (книга 2) - Елизар Мальцев

—  В жмурки играть не будем, Константин Андреевич, не малые, чай, ребята,— тяжело проговорил он, не сводя с парторга испытующего взгляда.—Какое имеешь касательство к тому, о чем гудит деревня?

—  Такое же, как и ты,— тихо сказал Константин.— Сам сегодня прочитал в газете...

—  Я так и знай,— облегченно выдохнул Егор.— А народ тебя уж одной веревкой с Аникеем связал... Спасибо и на этом.

—  Не за что...

—  До чего живуч, подлюга! — помрачнев, глуховато говорил Дымшаков.— Люди думали, что он уже не выпря-мится больше, а он опять на ногах и опять вожжи в руках держит] Теперь его запросто не скинешь...

—  Не отчаивайся,— жалея мужика и вместе с тем чувствуя себя уже не таким одиноким, сказал Константин.— Дело, видимо, не только в нем...

—  Это я понимаю.—Егор нагнулся ближе, голос его звучал тише.—Потребовался кому-то такой гриб, и вот он тут как тут, и хотя все видят, что гриб-то поганка, да кла-

дут в корзину заместо настоящего...— Он зло сплюнул, под темной кожей перекатывались, как камни, желваки.— Была б церковь, забрался бы на колокольню и ударил в набат!..

—  Ну, сбежится народ, а дальше что?

—  Тогда б я Аникея перед миром и поставил! — со злым остервенением сказал Дымшаков.— По отдельности он никого не боится, а как все вместе соберутся, так до трясучки может дойти...

—  Как же его переизбрали тогда?

— Страху на людей нагнали, вот и голоснули! — Егор сокрушенно махнул рукой.— И прокурор за столом сидел, и сам секретарь пужал, и хотя всяк в душе проклинал Аникея, а руку поднять против не посмел. От такого враз не излечишься, годами приучали... В пятках, в требухе сидит эта хворобина!..

Он пошарил по карманам, дрожащей рукой выловил из пачки папиросу, закурил, окутывая лицо дымом.

—  А что бы ты стал делать на моем месте? — Константин потянулся к нему за папиросой.— Ведь если сегодня хоть один решится руку поднять, завтра это сделают двое, а там уже стена встанет, и нет такой силы, которая заставит людей отступить от правды!..

Дымшаков бросил на него быстрый оценивающий взгляд, в уголках губ дрогнула слабая» едва заметная морщинка улыбки.

—  А я б его все же спросил, почему он так самовольничает,— твердо сказал он.— В наших это правах?

—  В наших.— Константин подумал и решительно досказал: — Ну так вот что... Заходи вечером в контору. Вернется Лузгин, и мы с ним поговорим. Скажи Черкашиной, Цапкину...

—  Добро! — Дымшаков отвалился от телеги, шагнул в сторону.

«Да, только так,— сказал себе Константин.— Нельзя упускать ни одного дня».У него не посветлело на душе после разговора с Егором, он как-то даже посуровел, непривычно замкнулся и, вглядываясь в каждого встречного, заранее примерял, как тот станет вести себя в крутой для всех поворот. И выходило, что все годилось ему, чтобы утвердиться в собственном решении,— и смышленые, быстрые глаза конопатого парнишки, засмотревшегося на новую скворечницу, которую его сверстники ладили на березе, и хриплый лай лохматой дворняги, увязавшейся за телегой, и смех жен-

щин у колодца, и курившиеся белым, почти призрачным дымком темные, освободившиеся от снега крыши.У правления, возле длинной, до белизны изгрызенной коновязи, Константин дернул на себя вожжи, крикнул:

—  Доброе утро, Анна Тимофеевна!

Работавшая у крыльца Нюшка выпрямилась, локтем откинула со лба наползший платок.

—  А-а, парторг... Наше вам!

Она была в голубеньком ситцевом платье, в калошах на босу ногу, полные белые руки ее были по плечи голыми.

—  Простудитесь! Разве так можно? — строго сказал Константин, невольно любуясь ловкими и гибкими движениями Нюшки.

—  С меня не убудет! — Нюшка засмеялась, сверкая ровными зубами, озорно прижмурила левый глаз.— Мы, русские бабы, из хорошей глины деланные: хоть в жар нас ставь, хоть на мороз, только звончей делаемся!

Она подошла к сохранившейся в тени крыльца куче снега, резким взмахом сбила лопатой грязную, спекшуюся, как шлак, корку и выбросила на дорогу зернисто-крупные, хрустальные россыпи снега. Он так вспыхнул на солнце, что стало больно глазам.

— Лузгин не появлялся?

—  Звонил из района, обещался скоро быть.— Нюшка понизила до таинственного шепотка голос, зыркнула взглядом по сторонам.— На радостях чуть не заикался, меня за Серафиму принял. Потеха!

—  Что же за радости у него? — спросил Константин, не зная, зачем он прибегает к этой ненужной хитрости.

—  Ай не слыхали? — недоверчиво протянула Нюшка, и левая бровь ее изогнулась.— Да сегодня радио с утра его славит, на всю область гул пошел! Может, сумел начальству очки втереть, может, секрет какой имеет, но взял три плана по мясу!.. Не иначе как на «Героя» метит! Схватит одну Звезду, потом другую, поставят ему вот тут, на площади, бронзовую бюсту, а мы будем с флагами по праздникам мимо ходить и песни петь...

—  Н-да.— Константин не сдержал улыбки.— Волнующая картина...

—  Не верите? — Нюшка смотрела на него с пристальной подозрительностью.—Уж если он что удумал, тут ему поперек дороги не стой — кровь из ноздрей, а своего добьется!..

—  Вы как будто в ссоре были с ним? Теперь-то помирились небось?

—  Да что толку с моего куражу? — По лицу Нюшки как бы скользнула легкая тень.— Бабе одной завсегда плохо — на свет глядеть тошно, по хорошему слову изголодаешься, так на худое будешь согласная, лишь бы тебя пригрели... А тут все же мужик, и не простой, а над всеми стоит.

—  А какой он человек, не так уж важно, что ли?

—   Может, и важно, да'где лучше-то взять? Вы же меня замуж не возьмете?

Она рассмеялась звонко, до слез, запрокидывая голову. Но тут же смолкла, глядя на обескураженного парторга.

—  Это я шутю, не будьте в обиде! — Лицо Нюшки стало серьезным и даже чуть печальным.— Вам образованная нужна, а не такая, как я... Вон у моего сродственника в городе... Лягут вечером в постель, отвернутся друг от дружки, сунут нос в книжки и читают, читают, пока сон их не сморит. Я б так со скуки сдохла, а им по нраву!..

—  А вас книги не интересуют?

—  Попадается иной раз такая, что затянет, не оторвешься, вроде одуреешь, а чтоб особая охота была — этого нету...

—  К чему же у вас душа лежит?

—  Душа! Нашли о чем! — Нюшка усмехнулась.— Кому какое до нее дело?.. Когда молодая была, мне все было нипочем — ни работа, ни злоба людская... Обидит кто — наревусь ночью, а утром как росой умытая — встала, песни пою, все трын-трава! Думала, все от меня зависит — не захочу, не поклонюсь, а коли не по душе — с глаз долой!.. А теперь я сама не выбираю, что жизнь отвалит, то и беру.

Она с хрустом вогнала лопату в кучу, чуть не уронив с ноги калошу, и начала бросать на дорогу сверкающие комья снега.

—  Если приедет Лузгин, пожалуйста, позовите меня. Я буду на ферме,— попросил Константин и шевельнул вожжами.

«Вот попробуй разберись, что она за человек,— думал он, снова трясясь в телеге.—Все говорят, что она живет с председателем, одни ее презирают и даже ненавидят, другие побаиваются, третьи заискивают перед ней, а по существу, ей не с кем поговорить по-человечески».

Константин подъезжал к ферме, когда его обогнал «газик». Шумно осев в луже и обдав телегу черными брызгами, «газик» начал тормозить, заносясь по скользкой дороге, перегородил ее поперек и вдруг остановился. Он был

весь заляпан ошметьями жидкой грязи, от колес до выцветшего брезентового верха и заднего смотрового стекла, и как будто дымился, быстро просыхая на жарком солнце.

Дверца машины открылась, и, выставляя вперед тупорылый, начищенный до блеска сапог, неуклюже выбрался из «газика» Лузгин — грузный, тучный, в темно-синем дождевике поверх меховой телогрейки.

Он что-то сердито бубнил шоферу, за густым рычанием мотора слов нельзя было разобрать.Константин придержал лошадь, деревенея в гнетущем ожидании. С тех пор как он испытал бессильный стыд и унижение, слушая гневные крики обступивших его доярок, он не расставался с мыслями о Лузгине, о том, что скажет ему при первой встрече. Память подсказывала обидные, больно ранящие слова, способные унизить и образумить любого, но сейчас, увидев председателя, он вдруг понял, что тут все слова бесполезны. Только бы выдержать первый приступ подступающей к сердцу ярости, только бы не сорваться!

«Главное — не давать воли гневу,— стискивая в кулаки вожжи, уговаривал себя Константин.— Может быть, у меня не будет большего испытания в жизни... Я должен до конца понять, что это за человек, чтобы бороться с ним».

—  Собери мне живо руководящие наши кадры! — громко крикнул Лузгин шоферу и постучал пальцем по циферблату часов.— Стягивай с постели, если еще с бабами нежатся!..

Машина двинулась, заюлила по грязи, ш Лузгин поднял руку, приветствуя Константина.

—  Вот это отхватили себе парторга, я понимаю! — щерясь редкозубой улыбкой, натужно и весело сипел Лузгин.— Уважаю таких мужиков, которые не боятся рук замарать. Это по-нашенски, по-колхозному! Что стряслось, что ты в молоковозы определился?