Читать интересную книгу Мультики - Михаил Елизаров

Герман засопел, отвернулся.

«С одной стороны, это похвально, Герман, что ты не хочешь выдавать этих ребят. Но с другой стороны, ты оказываешь им медвежью услугу. Скажу больше! — Разумовский повысил голос. — Своим молчанием ты предаешь их. Промолчав, ты — предатель!» — с пафосом закончил он.

Я взывал к Герману безмолвным рыбьим ртом: «Не смей, не соглашайся!»

«А что им будет?» — всхлипнул Герман. — «Ничего плохого, — успокоил Разумовский. — Ребятам, как и тебе, нужна моя помощь. Не тяни время, дорога каждая минута. Давай по порядку. Кто вас вообще надоумил с этими „мультика-ми“?» — «Это… Борман… — запинаясь, начал Герман. — Я имею в виду, наш Борман, а не из фильма… Он сейчас в больнице… Борман у нас за старшего был вместе с Лещом… Его сильно избили, а Лещ вообще пропал…» — «Стоп-стоп, Герман, не торопись. Борман — это, если я правильно понял, кличка? — уточнил Разумовский. — А как его зовут по-нормальному? И заодно этого Леща? Только отвечай как взрослый, по порядку: фамилия, имя, отчество, год рождения, адрес. И не части…» — Разумовский вооружился блокнотом…

Я на миг обрадовался, потому что не знал фамилий Леща и Бормана, и уж подавно понятия не имел, где они живут. Но я недооценил Германа Рымбаева на экране.

«Фамилия Бормана — Мазур, а зовут Валерий Анатольевич, год рождения шестьдесят седьмой, проживает по адресу: проспект Моторостроителей 45, квартира 9», — плаксиво сказал Герман. — «А кто такой Лещ?» — Разумовский зашуршал карандашом. — «Лещенко Александр

Михайлович, шестьдесят шестого года рождения, адрес: улица Моторостроителей 47, квартира 67… Ни Лещ, ни Борман, они не ходили с нами…» — «Перечисли тех, кто конкретно участвовал в „мультиках“?»

«Молчи, молчи!» — одними губами умолял я Германа.

«Куля… то есть Кулиничев Юрий Семенович, семидесятого года рождения, прописан по адресу: улица героев Сталинграда 89, квартира 42, но живет на улице Марьяненко 13, квартира 55…»

О, если бы я мог залепить со всей дури кулаком по предательскому рту всезнайки Германа Рымбаева! Но ведь никакого Германа не существовало — только болтливая световая проекция на стене. И что я мог поделать с тем фактом, что эта проекция знала о Леще, Бормане и Куле больше, чем я сам!

Герман быстро оправился от первого шока предательства, в дальнейшем речь его уже не спотыкалась. Я слышал глумливую улыбку в голосе Разумовского, когда он комментировал признание Германа:

— Разум Аркадьевич стал невольным свидетелем нравственного взрыва. Герман так торопился выложить всю правду, точно боялся, что не успеет, что лимит доверия к нему закончится раньше, чем он назовет всех своих сообщников! Драгоценные секунды триумфа педагога!

Разумовский ликовал, мне же только и оставалось, что безропотно сидеть на детском стульчике и наблюдать, как нарисованный Герман Рымбаев выдает моих друзей: Лысого, Боню, Шеву, Козуба, Шайбу, Тошу, Пашу Коня, Тренера, Аню и Свету… А что я мог сделать?! Я сам был обезволен и раздавлен, у меня даже отняли голос.

«Лысый, Лысковой Николай Михайлович, семьдесят первого года рождения, проживает на академика Виноградова 27, квартира 136… Боня — Бережной Николай Сергеевич, семьдесят второго года рождения, адрес улица Буденого 19, квартира 23… Шева — Шевченко Сергей Андреевич, семьдесят второго года рождения, адрес проспект Моторостроителей 49, квартира 71…»

Я переживал ужасные минуты. Раскачиваясь на стульчике, я беззвучно, холостым горлом выл, а по щекам бежали слезы. Я понимал, что надо мной свершилось немыслимое надругательство. Меня лишили воли и голоса, украли личность, сделали предателем, и не было в мире никакой возможности доказать кому бы то ни было обратное. И неизвестно, что за сюрприз готовил лично мне в конце своего диафильма Разумовский…

«Тренер — это Александр Миронович Тере-щук, улица Пересудова 2, а квартиры нет, это частный дом… Все…» — «Теперь вернемся к вашим, с позволения, подругам. Как их там?.. Аня и Света!» — «Анна Николаевна Карпенко, семьдесят первого года рождения, проживает по улице Героев Сталинграда 38, квартира 131… Светлана Робертовна Кириленко, семьдесят первого года рождения, адрес — проезд Бакулина 55, квартира 6…»

— Герман замолчал. — Разумовский перехватил паузу. — Мальчишка с тревогой и надеждой смотрел в глаза учителя. Ответный ободряющий взгляд укрепил его в уверенности, что лишь правдой можно восстановить доверие. «Молодец, — сказал ему Разумовский. — Ты поступил сейчас как настоящий мужчина». — Герман несмело улыбнулся улыбкой честного человека!..

Мой искаженный горем рот вывернулся наизнанку насильственной улыбкой.

Разумовский постучал по столу костяшкамии пальцев:

— Раздался стук в дверь. В комнату заглянула старший инспектор Данько, произнесла полушепотом: «Разум Аркадьевич, тут родители Германа Рымбаева приехали! Я с ними уже поговорила…»

Сменилась картинка. Я увидел кабинет Ольги Викторовны, на пороге стояли папа и мама. Они отряхивались от налипшего снега, излишне пушистого, с праздничной новогодней искрой. Геркель изобразил их удивительно жалкими, всклокоченными и мокрыми, похожими на грустных озябших птиц. Папа выглядел старше своих лет, у него почему-то появилась лысина, из-за которой ондатровая шапка, которую он снял при входе, напоминала слетевший парик. Мама осталась в своем белом берете из ангорки и расстегнула пальто. Лицо было испуганное, будто у нее за спиной только что выстрелили из хлопушки.

— Тяжело было родителям Германа переступить порог детской комнаты милиции. Но еще тяжелее было узнать от Ольги Викторовны Данько, что их единственный сын — преступник. Одно успокаивало: старший инспектор, хоть и в милицейской одежде и в офицерском звании, — милая обаятельная женщина…

Ольга Викторовна радушно улыбалась и делала пригласительные жесты руками, как торговец шашлыками, которого мы видели на отдыхе в Крыму…

— Поначалу Рымбаевы храбрились. «Это какая-то ошибка, — решительно говорил отец. — Вы наговариваете на нашего Германа!» — «Быть такого не может! — У матери дрожал голос. — Наш сыночек — послушный добрый мальчик, он мухи не обидит!» — Несчастные родители! Они и подумать не могли, кого вырастили — драчуна, грабителя и сладострастника. Страшные и беспощадные слова правды били, точно плетью…

Ольга Викторовна секущей палаческой размеренностью докладывала: «А кто школьников на улицах обирал? Герман! А кто курил, принимал алкоголь? Герман! А кто вступал в беспорядочные половые связи? Герман! Кто ветерана войны избил? Герман! А кто водил по улицам девицу раздетую? „Мультики“ показывал кто? Все — ваш Герман!»

Папа и мама при «словах правды» отворачивались, вскрикивали, закрывались руками, словно их действительно стегали свистящей розгой по беззащитным мягким лицам…

— Родители Германа полагали, что им учинят допрос и вынудят подписать какой-нибудь протокол. Этого не произошло, их просто поставили перед неопровержимыми фактами. Наружу выплеснулось безудержное родительское горе: «Почему так получилось, почему?» — вопрошал неизвестно у кого отец. — «За что?! — вторила мать. — Ни в чем же ему не отказывали! Кажется, ведь все у него было! И магнитофон себе купил, и часы с мелодиями…» — Говорили сбивчиво, знакомо, буднично. Таких объяснений капитан милиции Данько наслушалась немало. Да только знали ли родители, что эти электронные часы с мелодиями и магнитофон «Маяк» их сын приобрел на деньги, отнятые у людей?!

Услышав о часах и «Маяке», родители хором взвыли, точно получили на меня похоронку.

«Нет, не родительскими подарками измеряется любовь, — подвела суровый итог Ольга Викторовна. — Мера ей — внимание. Именно безнадзорность детей порождает преступление!» — «Если бы знали, да разве бы…» — с трудом сдерживая волнение, пролепетала мать Германа. Странно, эти в общем-то хорошие люди и не подозревали о том, что рано или поздно им предстоит держать ответ за свои проступки перед обществом. — «А что же мы такого сделали?!» — вскричал отец. — «Вы прозевали своего ребенка! — таков был беспощадный ответ. — Теперь любая даже самая снисходительная комиссия по делам несовершеннолетних большинством выскажется за помещение Германа в детскую колонию!»

На этих словах прозвучал драматичный аккорд. Кабинет исчез. На экране снова возникла детская комната, в приоткрытую дверь которой половиной туловища сунулась Ольга Викторовна. «Разум, — зашептала она, — с родителями Германа я поговорила. Пора выводить нашего нарушителя…»

Тут она подмигнула, но отнюдь не Герману в диафильме, а лично мне.

Все выглядело так, будто у Ольги Викторовны и Разумовского заранее имелся тайный план, и теперь, когда он полностью удался, можно было играть в открытую, а не хитрить, притворяясь педагогами и инспекторами…

«Ну, пойдем, Герман». — Разумовский глубоко вздохнул. Ему всегда было тяжело видеть убитых горем родителей. Он приобнял мальчика за плечо, и вслед за старшим инспектором Данько они вошли в кабинет…