Читать интересную книгу Мультики - Михаил Елизаров

«Входите! — отозвалась Ольга Викторовна. Пробормотала: — Интересно, кто это на ночь глядя…» В кабинет сунулся офицер милиции, козырнул: «Добрый вечер, товарищ капитан. У нас к вам задержанный… — Он обернулся в невидимую прихожую, поманил рукой: — Заводите!»

Лицо офицера показалось мне знакомым. Ну конечно же, это был тот самый старлей, что привез меня в Детскую комнату!

Два милиционера ввели упирающегося белобрысого мальчишку. Милиционеров я тоже узнал — Усы Подковой и жирный Сухомлинов. Нарисованы они были очень похоже, причем с изрядной долей иронии: Сухомлинов был еще более кругленьким, с веселыми ямочками на щеках, а чубатый Усы Подковой смотрелся угрюмым запорожцем с обвислыми, точно веревки, усами.

И в этот момент я понял, кого привели милиционеры, кто этот упирающийся, словно ишак, нарушитель. И наверное, тогда я испытал первый подзвдошный тычок настоящего страха. На экране был изображен я сам — Герман Рымбаев. Объяснений, как мог я появиться в диафильме пятьдесят седьмого года выпуска, у меня не было. Но даже если и не пятьдесят седьмого, а восемьдесят девятого — все равно в нем не могло быть Германа Рымбаева, потому что Герман Рымбаев появился в Детской комнате милиции № 7 два часа назад!

Да, не все детали совпадали. С одеждой Борис Геркель поднаврал. У Германа в руках была мятая ушанка. У меня же никакой ушанки не было. Вместо моей черной куртки на Германе болталось короткое пальто с оборванными пуговицами. Но лицо было моим, хоть рисунок больше напоминал шарж из «Крокодила», чем портрет. Я никогда не считал себя красавцем, но Герман в диафильме имел выраженные жабьи черты — большой брезгливо извернутый в крике рот, круглые глаза, нос кнопкой. Расхристанные светлые волосы торчали в разные стороны, словно Германа до этого здорово за них оттаскали. Под глазом — изрядный синяк.

— Как тебя зовут, мальчик? — мягко спросила Ольга Викторовна.

— А вам какое дело? — крикнул нарисованный Герман. — Вы не имеете права меня задерживать, у вас нет доказательств! Ты, жирный! — Он повернулся к Сухомлинову: — А ну, отпусти! И ты, усатый, ну-ка убери грабли!..

Сомнений быть не могло — это произнес я. Совсем недавно, может пару недель тому, я из интереса записал себя на купленный «Маяк» и удивился, как непохожа запись на мой реальный голос.

Но именно этим чужим магнитофонным голосом и говорил Герман из диафильма. Причем говорил то, чего на самом деле не было. Я никому так не грубил, не задирал милиционеров. Все слова лягушки-Германа были не из моего лексикона, но самым неприятным был тот факт, что когда он произносил их, они обретали жизнь и свою художественную правду.

Возмущенный, я хотел повернуться к Разумовскому, чтобы сказать, что все происходящее сейчас в диафильме — чепуха и вымысел, но вместо гневного возгласа захлебнулся немым воздухом. Мне вдруг вспомнились гаражи и подлый удар Бормана кроссовком под дых, от которого у меня отнялся голос.

«Надо же, какой грубиян, — покачала головой Ольга Викторовна. — Как не стыдно…» — «А мне нечего стыдиться! Привели невинного человека в Детскую комнату милиции. Произвол! Я на вас буду жаловаться. Я примерный школьник, я — отличник! Я чемпион по сбору макулатуры и металлолома! Мой папа — большой начальник! Вам всем от него попадет!» — «И все-таки, как тебя зовут? — с удвоенной теплотой спросила Ольга Викторовна. — Это не праздное любопытство. Я старший инспектор Детской комнаты милиции, и это мое невеселое право — вторгаться в чужую жизнь, если передо мной правонарушитель!» — «Ничего я не нарушал! — противно заныл Герман. — Отпустите немедленно! Никак меня не зовут! Меня мама жде-е-е-т!..» — «Его зовут Герман, — ответил за маленького хама старлей. — Кличка — Рэмбо». — «Потому что фамилия — Рымбаев, — тихо добавил Сухомлинов. — Это по матери». — «А по отцу — Хлопик», — чуть смущенно сказал Усы Подковой и хохотнул, прикрыв рот рукой. — «Ничего смешного, — улыбнулась Ольга Викторовна. — Хорошая фамилия у Германа. — Она попыталась погладить его по голове…»

То, что моя семейная тайна стала достоянием Разумовского, а заодно и всей этой милицейской конторы, потрясло меня до глубины души и окончательно перепугало. Диафильм, несмотря на дурашливую инсценировку моего привода в милицию, знал обо мне больше, чем я мог предположить…

Нарисованный Герман также был ошарашен и разгневан. Жабье его личико исказила сморщенная гримаса ярости:

— А-а-а! Дразниться вздумали?! Вот же вам! — Он подскочил к стене, где висели фотографии, и двинул локтем по одной. Раздался треск, стекло на раме лопнуло, на пол посыпались осколки.

Ольга Викторовна ахнула. Сухомлинов и Усы Подковой кинулись к Герману и схватили его за руки. Мне же только оставалось бессильно диву даваться, что за бесчинства вытворял мой двойник. Старлей уже занес руку, чтобы врезать маленькому хулигану как следует.

— Герман трусливо сжался: «А-а, не бейте!» — «Не смейте, старший лейтенант! — строго приказала Ольга Викторовна. — Перед вами ребенок! Пусть даже очень избалованный!» — Офицер опустил руку: «Этого буяна нужно запереть в изоляторе!» — Ольга Викторовна сняла разбитый портрет Марии Александровны Вол, подошла к столу и положила раму на бумаги. — «Тоже мне — ребенок! — возмущался бывалый оперативник. — Да вы не представляете, Ольга Викторовна, что он с дружками своими вытворял. Я вам расскажу! Водили девушку по улицам, а девушка была под шубой раздетая. Она перед прохожими распахивалась, а преступники тогда говорили: „Мультики видел? Плати!“ Прохожих обирали по десять рублей за стриптиз! А ведь практиковали этот бандитизм, мерзавцы, не первый месяц! Можете подсчитать, сколько сеансов было показано, сколько людей пострадало?!» — Ольга Викторовна стояла, прижав ладони к пылающим щекам, словно не могла поверить в услышанное: «Герман, неужели это правда? Какой стыд…» — «Это ложь! — кричал Герман. — Не знаю ни про какие мультики! Он все выдумал!» — «А ветерана войны кто ударил? Который вас пристыдить решил! А?» — грозно наседал старший лейтенант. — «Я никого не бил! — огрызнулся Герман. — Это вы меня ударили! А ваш ветеран, наверное, из ума выжил. Сам где-то ударился!» — Ольга Викторовна с грустью слушала эти пререкания. Потом сказала со вздохом: «Ладно, товарищи, я думаю, вы можете идти, мы с Германом как-нибудь разберемся…»

Милиционеры отдали честь и один за другим вышли из кабинета. Лишь старлей на прощание погрозил Герману пальцем: «Смотри у меня!»

Без мужчин Герман совсем распоясался. Расселся в кресле нога на ногу, с наглым видом осматривался.

— Ольге Викторовне не хотелось начинать разговор с допроса. Сглаживая напряжение последних минут, она ласково спросила: «Ты пить хочешь? У меня компот на кухне…» — «Да, компоту хочу!» — квакнул Герман.

Пока Ольга Викторовна отсутствовала, он схватил со стола пачку «Космоса», вытащил сигарету и стал сосредоточенно дымить. Увидев такую наглость, Ольга Викторовна замерла со стаканом в руке, затем подошла и резко выхватила из пальцев мальчишки сигарету: «Я запрещаю тебе здесь курить!» — «Ах, вот вы как?!» — Герман толкнул ее руку, так что стакан с компотом упал и разбился. На полу растеклась лужа. — «Герман! — сказала строго Ольга Викторовна. — Даже у меня может кончиться терпение. Похоже, ты не уяснил, что попал в очень скверную ситуацию, которая закончится детской колонией!» — «А вы меня не запугивайте!» — с бравадой ответил Герман. — «Единственный шанс для тебя — это сейчас рассказать мне всю правду. Тогда я смогу помочь тебе и твоим попавшим в беду товарищам!» — «Не надо нам помогать!» — «Герман, то, что вы совершали, — это хуже, чем просто воровство!» — «Ничего мы не совершали!» — «Что будет с той девушкой, которую вы позорили?!» — «Все хорошо с ней будет!..»

Дурак Герман, сам того не замечая, выдал себя с головой.

«Герман, если тебе не жаль себя, пожалей своих родителей!» — «Нечего их жалеть! Отстань от меня, старая дура! — выкрикнул очередную дерзость Герман. — Что привязалась?!» — У Ольги Викторовны задрожал от обиды голос: «Мне очень жаль, Герман, я пыталась тебе помочь. Увы — безуспешно. А сейчас — марш в детскую!» — «Ну и пожалуйста», — презрительно потянул Герман, встал и вразвалочку пошел к двери изолятора. — «Посиди пока там и подумай над своим поведением!» — сказала Ольга Викторовна. — «Не буду думать! — отозвался уже из-за закрытой двери Герман. — Как здесь некрасиво! Какая гадкая комната! Зачем тут игрушки? Что я — маленький?!»

Что-то с грохотом упало на пол. Видимо, Герман ударом ноги свалил коня на колесах. За нарисованного было неловко, как за самого себя. С другой стороны, я понимал, что все, что я сейчас увидел, — вымысел Разумовского. Из реального были только люди — милиционеры, сама Ольга Викторовна, но говорили они другие вещи, да и я вел себя не так, как этот Герман. Я подумал, что если похождения Алешки Разума были описаны с такой же художественной достоверностью, то насколько же они далеки от реальности…