– Может быть, Софра или Хоремджет… Но при мысли о них сердце мое сжимается и мрак окутывает душу…
Лицо ее вновь омрачилось. Семен понимал, что она говорит о старой и новой знати и о гражданской войне, которая мнилась неминуемой, если делить уже поделенное. История, в отличие от техники, не признавала поступательных движений, вращаясь будто пес, кусающий себя за ляжку, и потому смутные времена всюду были одинаковы – в Та-Кем и в Датском королевстве, в Поднебесной империи и в перестроечной России. В ней новая знать тоже сцепилась со старой, деля города и веси, и в каждом из этих городов уже сидел хаке-хесеп, готовый ради власти съесть врагов живьем – всех и каждого, не исключая президента-фараона. Кроме того, были святилища и жрецы, не безразличные к земным богатствам, были не менее алчные чиновники, были воинственные генералы, были свои нехеси на мятежном юге и даже имелись рабы, что завершало печальную картину сходства. Чего бесспорно не было, так это пришельцев из будущих времен – к великому счастью, ибо кто ведал, какими монстрами завтрашний день мог поделиться с сегодняшним?
– Ты говоришь, что в Та-Кем не хватает земель, – молвил Семен, не выпуская уголек из пальцев. – Земель, однако, много, и на востоке, и на западе, но к ним не доходят воды Хапи. Стоит ли воевать чужие земли, если можно оросить свои? Канал сделает землю плодородной, ты дашь ее воинам и семерам, и они, получив награду из твоих рук, останутся тебе верны. Те из них, кто не желает растить ячмень, давить виноград и стряхивать финики с пальм, могут заняться другими делами. Ведь земли бывают разными, моя госпожа; те земли, что не годятся для поля и сада, подходят для пастбища, для разведения ослов и лошадей, а это выгодное занятие. Есть и другие промыслы: там, где глина, обжигают кирпичи, там, где деревья, строят суда, там, где песок, плавят стекло. В иных местах можно выпаривать соль, готовить краски, плавить бронзу, ковать и ткать, шить одеяния и делать мебель. Еще…
– Я понимаю, – прервала его царица, разглаживая на колене ткань воздушного льняного платья. – Ты хочешь сказать, что существует много занятий, и каждое позволяет кормиться. Да, это так, но не всякий военачальник склонен к делам мира. Есть люди с волчьими сердцами… такие, как Хоремджет…
– Что ж, эти пусть воюют. Но знай, госпожа: лучше десять мелких войн, чем одна большая.
– Почему?
– По многим причинам. Например, потому, что большая война рождает полководцев с большими армиями, а это – угроза твоей власти.
Он мог бы рассказать ей о владыках, которым даровала власть война – о Сулле и Юлии Цезаре, Наполеоне и Тимуре, Чингисхане и Саладине… Но эти истории были бы странными сказками о людях, которые еще не родились, и государствах, которые еще не существуют. Поэтому Семен заговорил о другом – о тактике локальных войн, о демонстрации силы и устрашении противника, и о ротации подразделений – так, чтобы каждый корпус, навоевавшись всласть, заменялся другим, без создания крупной армии, преданной победоносному вождю. Царица слушала, не спуская с него изумленных глаз; рот ее приоткрылся, брови птичьими крыльями взлетели вверх, и Семен, стараясь уловить это выражение, торопливо чертил угольком на плотных пергаментных листах. Их накопилась целая пачка: Меруити удивленная, Меруити печальная, Меруити с улыбкой на устах… Прекрасная Меруити!
Наконец она промолвила:
– Прав Инени! Ты мудр, Сенмен, и скрытое от моего ума ясно твоему. Ты видишь дальше ночи и дня, дальше Западной пустыни, дальше просторов Уадж-ур… Но скажи мне, чем может прославиться властитель, если он не воюет, не покоряет чужие страны, не разрушает города?
– Лучше строить, чем разрушать, прекрасная царица. Вот великое деяние, ибо камни дворцов и храмов прочней, чем память о битвах, и драгоценней добычи, взятой в разоренных городах.
Он увлекся и стал описывать святилище в Дейр-эль-Бахри, еще не возведенный храм, белоснежную пену над валом зелени, застывшую средь медных гор.
Меруити слушала как зачарованная.
* * *
Инени разыскал его в библиотеке – там, где Семен, при помощи Пуэмры, знакомился с книжной премудростью Та-Кем. Или, как считалось, припоминал забытое в неволе искусство чтения и письма.
Это было непростым занятием. К его удивлению, иероглифы передавали и слова, и звуки, причем лишь согласные, и это на первых порах повергало в ужас – ведь их насчитывались тысячи! Но, разумеется, язык Та-Кем не содержал тысяч согласных – только двадцать четыре, а остальные символы обозначали слова и, заодно, двух – или трехбуквенные сочетания. К счастью, иероглифика была письмом особым, для посланий богам в загробный мир, и тексты в этой зубодробительной записи встречались сравнительно редко.
Однако пару-тройку сотен символов все же полагалось запомнить и научиться рисовать. С рисованием проблем у Семена не возникало, но слова, лишенные гласных, казались ему призраками настоящих слов, а еще сбивал порядок записи – то слева направо, то наоборот. К тому же рисование – долгий процесс, и, чтобы его облегчить, в Та-Кем использовали скоропись или обыденное письмо. Писали справа налево, и знаки были не картинками, а почти что буквами, но в таком количестве, что Семен уже подумывал о радикальной реформе алфавита. Смысл в ней был бы немалый – используя русские или латинские буквы, он мог писать гораздо быстрее, чем самый искусный из местных скрибов. Это повергало Пуэмру в шок; ему казалось поразительным, что пленник, позабывший письменность, способен покрывать листы странными значками, причем слева направо и с невероятной скоростью.
Инени сел на циновку напротив Семена и властно повел рукой, повелевая Пуэмре удалиться. Вид его был утомленный, и даже парадное одеяние, белый хитон с накидкой из леопардовой шкуры, не красило жреца.
– Что читаешь, друг мой?
Семен усмехнулся.
– Я памятник себе воздвиг нерукотворный… – пробормотал он на русском, потом его глаза обратились к свитку, лежавшему на коленях. – Здесь написано: «Имена мудрых пребывают вовеки, хотя они отошли, закончили свои жизни, и неизвестно уже потомство их. А ведь они не возводили себе пирамид из бронзы с надгробными плитами из железа. Они не заботились о том, чтобы оставлять наследниками детей, поминающих их имена, но они сделали своими наследниками писания и поучения, которые они сотворили. Они поставили себе свиток вместо чтеца и письменный прибор вместо любящего сына. Книги поучений стали их пирамидами, тростниковое перо – их дитем, поверхность камня – их женой…[22]»
– Верные слова, – вздохнув, откликнулся Инени. – И мне бы хотелось сидеть в саду, с кувшином прохладного пива, и писать повесть своей жизни, сопровождая ее поучениями…
– Какую из двух? Повесть явную или тайную?
– Ту и другую. Впрочем, я их пишу, но не так быстро, как мне хотелось бы.
– У тебя слишком много других занятий, – посочувствовал Семен. – Ты главный над храмовыми мастерскими, ты наставник дочерей царицы, ты строишь дороги, каналы и корабли и обучаешь молодых писцов… Ты трудишься больше, чем Пианхи, наш сосед, – а должностей у него столько, сколько пальцев на руках.
– Эти дела не утомительны, Сенмен. У каждого из нас есть помощники, которые заняты работой; у меня – Урджеба и другие, а этот Пианхи тоже имеет верных слуг. Совсем нетрудно управлять, если знаешь, с какой стороны у коровы рога, а с какой – хвост.
– Однако выглядишь ты уставшим.
Инени сбросил с плеч накидку из леопардовой шкуры и мрачно уставился на нее.
– Софра, первый пророк, призвал нас на совет. Хапу-сенеба, меня и высших правителей храмов из Танарена, Кебто, Джеме и других окрестных городов… Конечно, и Рихмера, Ухо Амона… Они, Софра и Рихмер, велели проследить, не появятся ли где-то люди, похожие на воинов, а если появятся, то где и сколько. – Помолчав, он наклонился к Семену и шепнул: – Они что-то подозревают, Сенмен… Я знаю, Инхапи и Рамери шлют Софре письма, и, чтобы его успокоить, в письмах тех сказано, что воины меша Сохмет – лучшие из лучших! – ожидают команды за первым порогом. Повелит Софра, и через несколько дней воины будут в Городе… Но отряды Пантер и Львов уже прячутся в Нут-Амон, в Кебто и других местах, а с караванами от Южных Врат плывут Гиены и Гепарды… все, как ты посоветовал Инхапи… Через сорок дней в Городе скопится тысяч пять воинов, мы будем готовы, но я боюсь, что это время нам не продержаться. Если тайное станет явным…
Он смолк, глядя на Семена с каким-то странным ожиданием.
– Надо выиграть время… надо… – пробормотал тот, затем спросил: – Что может сделать Софра?
– Многое, Сенмен, многое! Может сговориться с Хоремджетом, или отправить гонцов к меша Птаха в Мен-Нофр, или подослать убийц к царице, или похитить пер’о… В Та-Кем достаточно храмов, чтобы спрятать хоть сотню таких малолетних царей!
Семен нахмурился.