Читать интересную книгу Страж фараона - Михаил Ахманов

Кто же это придумал, кто рассчитал? Какого генерала выбрать, в какое время подтянуть войска и где их взять – самых умелых, самых верных? Кто? Инени? Софра с его жрецами? Пенсеба, Саанахт и другие вельможи, преданные царице? Или сама владычица ветров и тьмы?

Последнее казалось самым вероятным. Семен готов был утопить в реке свою железную секиру, если дела обстояли иначе.

* * *

Хатшепсут… Хат – лучшая, первая; шепсут – благородная дама; вместе получалось – лучшая из женщин… Однако странное имя и не ласкающее слух – слишком много глухих согласных, и к тому же в непривычном сочетании. Про себя он называл ее Меруити, что значило – любимая. Ей было лет двадцать семь, и, несомненно, она считалась бы очень красивой женщиной в любую эпоху и в любой стране, но только ли облик ее чаровал Семена? Или проницательный ум, взгляды и жесты, смех и переливы голоса – то, что помогало сказать гораздо больше сказанного словами? Или блеск величия и власти, что окружал ее незримым ореолом?

Все это было так, и все играло свою роль, но, может быть, второстепенную, служившую необходимым фоном. Главным являлась тайна; тайна пробуждала интерес, притягивала их друг к другу и придавала их отношениям пленительный оттенок романтизма. Конечно, Семен был для нее загадкой, ибо в его речах и суждениях, во взглядах на жизнь и мир и, наконец, в его мастерстве она ощущала нечто чуждое, несовместимое с ее эпохой, но не пугающее, а притягательное – по крайней мере для отважного ума. Но и ему она казалась тайной, неким загадочным феноменом, будто пришелица со звезд, преодолевшая в летающей тарелке неизмеримые пространства космоса. В прошлой жизни он не встречал подобных женщин и сомневался, есть ли такие в его прагматичных временах; может быть, есть, но вряд ли их встретит неудачник-скульптор, ваятель матрешек и пепельниц – а если встретит, то вряд ли удостоится внимания.

Впрочем, все эти мысли о притягательности тайн и столкновении загадок были теоретическими рассуждениями, тогда как реальность подсказывала более сложный и столь же таинственный вывод: кто ведает пути сближения сердец?

Меруити… Царица ветров и тьмы…

Он побывал в ее дворце не раз, но больше его не принимали ночью, при свете звезд и пылающих факелов. Меньше романтики, но есть и преимущество: теперь Семен мог рассмотреть сад и дворец, его убранство, чудные росписи и барельефы, что украшали стены. Особенно балкон, где он побывал – или, скорее, галерею, подпертую шеренгой статуй-кариатид, запечатлевших извечных соперников Египта: темеху – стройных светлокожих ливийцев, аму и хабиру – бородатых семитов-кочевников из пустынь за Лазурными Водами, смуглых обитателей Куша и шерданов, людей из морских племен[21]. Их изобразили согбенными под тяжестью каменных перекрытий; балкон давил на их плечи будто стопа фараона, попирающая врагов. Но таковыми они становились в периоды смуты, тогда как в иные времена им не отказывалось в царских милостях: наемников ливийцев и кушитов было в Та-Кем не меньше, чем рабов, и даже гиксосам, с коими бились десятилетиями, было позволено жить в Восточной Дельте, на земле Гошен.

Но на балконе и в камышовом зале с царственным стрелком Семену больше побывать не довелось. Меруити ждала его на террасе, увитой виноградом и открывавшейся к востоку, а не к речным берегам, или на скамье под древними сикоморами, среди цветов, беседок и воды, журчавшей в оросительных канавках. Здесь, под шелест листьев и пение струй, он делал наброски углем на желтоватых листах папируса – только ее лицо, ибо решил ограничиться портретом. Статуя в полный рост казалась затеей соблазнительной, но слишком опасной; он мог не удержаться и вылепить ее нагой, в стиле роденовской «Весны», что было бы нарушением канонов и существующих традиций. Возможно, святотатством! Вдруг тело великой царицы, дочери бога – табу, в отличие от тел обычных женщин? Но тело ее влекло Семена не меньше, чем лицо, и с каждой встречей все сильнее.

Временами он что-то рисовал для развлечения царицы – иволгу на ветке, куст расцветающих роз, фасад дворца, ее служанок с кувшинами и подносами, девочку-кушитку с опахалом… Временами лепил из глины птиц, животных и людей, воинов на колеснице, газелей и обезьян, кошку, поймавшую мышь, крохотных львов и львиц – их фигурки передвигали с клетки на клетку в игре мехен… Временами они беседовали, больше о искусстве и о ваятелях прежних времен, о легендарных зодчих эпохи Снофру и Хуфу, увековечивших повелителей в каменных громадах пирамид. К счастью или, может, с неким умыслом – она не расспрашивала Семена о годах, которые он будто бы провел в плену. И, к счастью, она не просила новых пророчеств.

Однажды они заговорили о войне.

– Это зло, – сказал Семен. – Человек убивает разбойника, чтобы защитить свою жизнь и жизни близких – вот единственное убийство, какое можно оправдать. Но начинающий войну сам разбойник. Он проливает кровь невинных, и потому достоин наказания богов.

Меруити нахмурилась.

– Предки мои – да будет удел их счастлив в царстве Осириса! – воевали много и воевали успешно. Был ли разбойником мой отец, великий Джехутимесу? Или Амен-хотп, отец моего отца?

– Конечно нет, прекрасная царица. Таких великих людей зовут не разбойниками – завоевателями.

Губы ее сурово сжались, в глазах блеснули зеленые искры – верный признак раздражения. Может быть, гнева, подумал Семен и потянулся за новым листом.

– Ты смеешься надо мной, ваятель?

– Нет, моя госпожа. Я говорю лишь то, что думаю.

– Не всякую мысль нужно облекать в слова, чтобы не лишиться головы. Простая мудрость, клянусь Маат! Разве ты с ней не знаком?

– Знаком, но готов рискнуть, – ответил Семен, быстрыми штрихами набрасывая ее помрачневшее лицо. – Видишь ли, госпожа, чтобы твой портрет был удачен, мне нужно увидеть тебя в горе и радости, страхе и гневе. Я должен узнать, какая ты – но как? В моем распоряжении одни слова – ведь я не могу заставить тебя смеяться или плакать, пощекотав твои пятки или отстегав прутьями. В этом случае я непременно лишусь головы!

Она прикусила губу, потом улыбнулась.

– Ты очень хитер, ваятель! Хитер и коварен! Однако рисуешь ты неплохо, и это значит, что финики с кривой пальмы так же вкусны, как с прямой…

Семен отложил лист с наброском.

– Ну, вот, я лицезрел царицу в гневе и вижу теперь в веселье. И в самом деле, я большой хитрец! – Уголек в его пальцах вновь отправился в путь по папирусному листу. – Но мы говорили о войне, моя прекрасная владычица… И что ты о ней думаешь?

– Что мне придется воевать, если я…

Она оборвала фразу, но Семен ее закончил – разумеется, не вслух. Слова могли быть разными – сяду на трон, приду к власти, – но смысл от этого не менялся: пер’о – неважно, мужчина ли, женщина – обязан воевать. Такая уж судьба у фараонов!

Однако он спросил:

– Ты в этом уверена, госпожа? В том, что придется воевать?

Тень задумчивости легла на ее лицо.

– Говорят, царь дунет в Уасете, поднимется буря за порогами… Это случится, если царь знает, как дуть и в какую сторону. Незнание же грозит бедами… – Пауза. Потом ее голос зазвучал вновь: – Люди из знатных, жрецы и хаке-хесепы не желают воевать. Та-Кем богат, и все в Обеих Землях в их руках и в руке пер’о – люди, поля и сады, птица, скот и даже звери в Западной пустыне… Но мой отец, божественный Гор, оставил сильное войско, грозное и многочисленное, привыкшее к битвам и победам. Знаешь ли ты, сколь оно велико? Меша Амона стоит в Уасете, меша Птаха – в Мен-Нофре, меша Монта и Сетха – в нижних землях, меша Сохмет – в верхних… Кроме того, есть воины, что охраняют берег Уадж-ур, и другие воины, в странах Хару и Джахи, в Вават и Иртег, Сатжу и Иам… есть солдаты в гаванях Лазурных Вод и по другую их сторону, в копях и рудниках… есть лучники в оазисах Западной пустыни и в каменоломнях Восточной… много солдат и много семеров из немху, чьи семьи возвысились в войне с хик’со! Возвысились, но не разбогатели, ибо не имеют земель. А земли в Та-Кем уже поделены, и если делить их снова, начнется великая смута. Чтобы такого не случилось, придется воевать… – Помолчав, царица добавила: – Семеры из немху мечтают о городах и богатствах других стран. Как я могу их остановить? Мой божественный супруг рано умер и не свершил ничего великого… Теперь им нужен другой пер’о – такой, который повел бы их в земли востока и севера…

– Например, Софра или Хоремджет?

– Может быть, Софра или Хоремджет… Но при мысли о них сердце мое сжимается и мрак окутывает душу…

Лицо ее вновь омрачилось. Семен понимал, что она говорит о старой и новой знати и о гражданской войне, которая мнилась неминуемой, если делить уже поделенное. История, в отличие от техники, не признавала поступательных движений, вращаясь будто пес, кусающий себя за ляжку, и потому смутные времена всюду были одинаковы – в Та-Кем и в Датском королевстве, в Поднебесной империи и в перестроечной России. В ней новая знать тоже сцепилась со старой, деля города и веси, и в каждом из этих городов уже сидел хаке-хесеп, готовый ради власти съесть врагов живьем – всех и каждого, не исключая президента-фараона. Кроме того, были святилища и жрецы, не безразличные к земным богатствам, были не менее алчные чиновники, были воинственные генералы, были свои нехеси на мятежном юге и даже имелись рабы, что завершало печальную картину сходства. Чего бесспорно не было, так это пришельцев из будущих времен – к великому счастью, ибо кто ведал, какими монстрами завтрашний день мог поделиться с сегодняшним?