и поговорю с папой. – Слоан кивнула Эвану и щелкнула пальцами. – Включи ей кино, да? Быстро.
Когда Эван кинулся к телевизору, Слоан ушла в ванную, закрыла дверь и ответила на звонок мужа.
– Элан, какого черта?
Он заговорил в панике.
– Хлоя с тобой? Ее телефон у нее?
– Уже нет, – ответила Слоан.
– Черт. Сообщение пришло? Она его увидела?
Прижав руку ко лбу, Слоан села на край ванны. Многочисленные измены Элана всегда вызывали в ней ощущение пустоты, тоски, разбитого сердца, но больше всего – унижения. Она научилась высоко держать голову и сохранять счастливую улыбку, скрывая за ней отчаяние и делая вид, что ничего не заметила. Но сегодня ощущения были совершенно иными. Это было нечто новое.
– Да, идиот, она это видела. Ты совсем спятил? Мне кажется, меня сейчас вырвет.
– Это вышло случайно, – уверял он. – Клянусь, я не собирался пересылать это ей.
– Нет? – Слоан почувствовала, что в ней закипает кровь. – Ну что ж, тогда все в порядке. А кому же ты собирался это послать? Впрочем, неважно. Я не желаю знать ответа на этот вопрос.
Слоан прижала руку к животу. В ней больше не осталось ни терпения, ни снисхождения по отношению к мужу. Все это было вытеснено материнской яростью, что ее дочери пришлось увидеть такую жуткую картинку. И в то же время она была зла на саму себя за то, что отдала свое сердце такому типу, как Элан, поверив, что он сможет сделать ее счастливой и стать хорошим отцом.
Глядя на дверь ванной с висящим на ней розовым халатиком Хлои, Слоан чувствовала, как у нее сводит мышцы челюсти.
– Впрочем, подожди секунду. Я все же хочу это знать. Это няня?
– Ну что ты, Слоан. Нет, конечно.
Она ненавидела этот его тон – как будто бы она была такой нерациональной и вздорной. Она всегда сдавалась, когда он начинал так говорить с ней – что, как она сейчас осознала, было довольно жалко, – но сегодня ей было плевать, что он подумает. Она была готова к борьбе.
– Прости, что спрашиваю, – саркастически ответила она. – Но, если это не няня, то кто же тогда?
– Ты не знаешь, – нетерпеливо ответил он.
Его наглость переходила все границы.
Когда Слоан промолчала, а тишина в трубке, набирая тяжесть, уже становилась невыносимой, в какой-то момент он попытался заговорить с ней более урезонивающим, почти игривым тоном, словно пытаясь очаровать ее.
– Ты успокойся, хорошо? – добавил он. – Тут нет ничего такого.
– Ничего такого? И ты говоришь мне, что тут ничего такого? – Она снова взглянула на розовый халатик Хлои. – Ну что ж, если ты хочешь поиграть в такую игру, ладно. Я вешаю трубку.
– Подожди. Послушай…
– Нет, это ты послушай, Элан. Вот прямо сейчас мне надо придумать, как объяснить своей семилетней дочери, что ее отец не собирался пересылать ей фото своего члена. Что он хотел послать его кому-то еще. Подумай, каково это.
Элан немного помолчал.
– Погоди, Слоан. Смотри… Я прошу прощения. Я торопился. Я сделал глупость.
– Теперь понятно, – сказала она. – Теперь я точно знаю, что ты болван. Я просто не представляю, что мне тебе сказать.
– Слоан, прекрати.
– Нет, Элан. Это ты прекрати. Я больше не могу.
– Не можешь что?
Впервые за все время их брака в его голосе прозвучал испуг.
– Все. Я вешаю трубку. И не звони мне больше. До свидания.
Она отключилась и еще несколько секунд посидела на краю ванной. Сердце стучало, живот сводило от злости, боли и страха, что же теперь будет с ее жизнью? Как она со всем этим справится? Ей казалось, что она парализована и не может пошевелиться.
Но потом она сделала несколько глубоких вдохов, сосчитала до десяти и вышла из ванной, чтобы посмотреть, как там Хлоя, и попытаться объяснить детям, что сейчас произошло.
– Обалдеть! – Коннор откинул голову и расхохотался.
– Не смешно, – прошипела Слоан, оглядывая переполненный ресторан. – Ей всего семь. Такие вещи могут напугать ее на всю жизнь. – Она протянула руку к бокалу. – Как жаль, что мама улетела домой.
Коннор небрежно махнул рукой.
– Да брось. С Хлоей все будет нормально. – Ему надоели материнские переживания Слоан, и он сделал знак официанту принести ему очередной скотч со льдом.
– Говорю тебе, – сказала Слоан. – Это последняя капля. Я больше не могу это выносить.
Коннор махнул рукой.
– Ты это говоришь уже два года. Никто тебе не верит. И меньше всех Элан.
– На сей раз я всерьез, – ответила она. – И с утра первым делом я позвоню своему адвокату.
– Ну конечно. – Официант принес Коннору второй скотч со льдом. Он поболтал жидкость в бокале, наблюдая, как льдинки стучат о его края. – Вкуснятина.
– Коннор, я серьезно. – Слоан до чертиков надоел его сарказм. – И не потому, что это жутко унизительно. Хотя в некоторой степени, да. Точно не потому, что это больно. Но я должна думать о Хлое и Эване. Чему их научит такая жизнь? Хлоя будет расти с пониманием, что женщины – просто игрушки и что мужчинам нельзя доверять?
– И как же развод с Эланом сможет это исправить? – бесстрастно спросил Коннор.
– Не знаю. Но я чувствую, что должна забрать их из ЛА.
– Проблема не в ЛА.
Она посмотрела на него.
– О чем ты говоришь? Намекаешь, что проблема во мне? И не надо на меня таращиться. Я ненавижу, когда ты так делаешь.
Он откинулся на спинку кресла.
– Я просто сказал, что смена географического положения не сделает тебя более счастливым человеком, более самодостаточной личностью или лучшей матерью.
Она снова взяла вино.
– А может, и сделает.
– А может, и нет. Куда бы ты ни поехала, ты – это ты. А у твоих детей не будет отца. У них будет разбитая семья. Ты этого хочешь? Того, что было у нас? Посмотри на нас, вычеркнутых из завещания папы. Твои дети достойны лучшего.
Слоан допила вино и налила себе еще из бутылки, которую они заказали, – одно из самых дорогих старых вин своего отца.
– Что-то должно измениться, – сказала она. – И не надо вести себя так, словно ты у нас мальчик – эталон счастья и самодостаточности. Ты такой же несчастный, как и я.
– Только потому, что папа выкинул меня из завещания, – мрачно ответил он.
– Он и меня выкинул.
Коннор указал на нее пальцем.
– И именно поэтому сейчас ты не должна даже думать о разводе с Эланом.
Слоан сжалась в кресле.
– Я не могу остаться с ним только из-за этого. Деньги – еще не все.
Коннор драматически хохотнул.