солнца. Судя по череде больших прямоугольников в глубине дома, там, вероятно, располагается гостиная.
Именно здесь он стоит, когда по вечерам я вижу мелькающие тени. Ему хотелось узнать еще больше. Юго двинулся в обход, стараясь не задеть ковер из веток, хотя, в общем-то, не опасался, что в шуме дождя кто-то услышит его шаги. Те, кто находится в доме, не увидят сквозь ставни, что происходит снаружи. Разве что он стоит у витражного окна в своем донжоне…
Поистине обалденный тип этот Страфа. Ненормально все, что с ним связано, включая его легенду, место для уединения и вырезанные в деревьях лица.
Юго рассмотрел главный вход, заднюю дверь и выход на террасу. Если я решусь, идти надо, не прячась. Следуя своим мыслям, он остановился под матерчатым навесом перед двустворчатой дубовой дверью. Звонком служил кованый железный молоток в форме головы дьявола с разинутой пастью и торчащими рогами – чтобы удобнее было держать. Похоже, он надо мной насмехается… Дьявол явно бросал ему вызов: «Подними меня, воспользуйся мной, и я открою тебе врата ада», – казалось, говорила его плотоядная улыбка. Ага! Еще чего! А я тогда архангел Гавриил…
Он осматривался со смешанным чувством восхищения и сомнения, когда услышал приближающийся гул мотора. По склону утопавшего в зелени холма вилась дорога, и по ней ехала машина. На мгновение Юго охватила паника. Что делать? Неужели он даст себя сгноить за то, что посмел явиться сюда без спроса? По звуку двигателя он определил – мотоцикл или что-то двухколесное. Почти рядом. У Юго не оставалось выбора. Он бросился к лесу, спрятался в переплетении ветвей, и теперь его не было видно.
В тот же момент появился скутер, медленно подкатил к главному входу, и с него неуклюже слезла коренастая фигура. Не снимая шлема, водитель достал из багажника несколько пакетов, после чего показал свое лицо. Юго узнал Симону из продуктового магазина. Она трижды стукнула в дверь молотком – звук был довольно громким, несмотря на непрекращающееся «кап-кап», – и стала ждать. Не шевелясь по крайней мере две долгие минуты.
– Ну же, покажись, – в нетерпении произнес Юго.
Не успел он подумать, как одна из створок двери наполовину открылась. С того места, где находился Юго, ему не было видно, что творится внутри. Проклятье. Стоит ему только шелохнуться, и его заметят.
– Вот то, о чем ты просил, – сказала Симона, стараясь перекричать ливень.
Она с ним на «ты». Тот ответил слишком тихо, Юго было не слышно, но он угадал, что голос хриплый и слабый.
– Да, – ответила продавщица, – я этим займусь…
Она уже собиралась уходить, когда он задал ей какой-то вопрос, о чем Юго догадался по интонации. Симона нерешительно кивнула.
– Проблема решена, – сказала она, прежде чем снова заговорил ее собеседник.
Юго был раздосадован тем, что не может слышать весь разговор, а главное – что не может разобрать его слов. Мужчина продолжал, и Юго показалось, что он уловил свое имя, хотя не был в этом уверен. Симона махнула рукой в его сторону. Прямо в его направлении. Сердце молодого человека бешено заколотилось. Откуда она может знать, что он прячется рядом?
– …все идет хорошо, – сказала она, не глядя на него. – К лету мы будем готовы.
Она указывает не на меня, а на комплекс! Юго облегченно выдохнул. В дверном проеме показалась рука Страфа, и, несмотря на расстояние, Юго различил тонкие пальцы и пергаментную кожу. Симона слушала. Затем кивнула и почтительно попрощалась, после чего надела шлем, и скутер медленно покатился вниз по склону.
Дверь осталась открытой. Почему ты не запираешь ее? Из своего укрытия Юго видел дьявольский молоток. Эта штука бросает мне вызов. Приблизиться. Войти в дом. Юго не мог понять, почему Страфа не закрывает дверь и не завершает представление? Чего он ждет? Он по-прежнему там, в темноте вестибюля? А может, смотрит на меня?
Почти мумифицированная рука, высунувшись из царства теней, потянулась к двери и, немного помедлив, резко захлопнула ее. У Юго сложилось впечатление, будто его пригласили в дом. Это глупо, никаких доказательств, просто ощущение. Он знал, что я здесь. Он ждал меня. Юго решительно покачал головой. Это невозможно, он снова бредит.
Затем, почувствовав, что и так слишком задержался, он развернулся, намереваясь вернуться в Валь-Карьос, пока А. С. его не хватился. И резко попятился, увидев лица в деревьях.
Раньше он заметил только те, что были обращены в сторону подъема, но другие, вырезанные на обратной стороне ствола, остались для него невидимыми. Те же самые лица.
Но теперь их черты были искажены страданием, губы растянуты в чудовищном оскале и, казалось, вот-вот разорвутся. В этой гримасе боли глаз видно не было.
Лес вопил. Исходил беззвучным и истошным криком.
И сам Юго был близок к тому же.
21
В конце дня Филипп Деприжан разослал сообщение, в котором просил всех вечером, после ужина, собраться в Аквариуме.
У Юго возникло нехорошее предчувствие.
Он подозревал, что его эскапада на склоне, ведущем к усадьбе Страфа, не сойдет ему с рук, хотя не понимал, как об этом могли узнать. Чем он рискует? Унизительным публичным предупреждением? Увольнением? За это?
Увиденное глубоко поразило его, и теперь он не знал, что и думать. Этот Люциен Страфа сумасшедший, никаких сомнений. Странное уединение, особняк причудливой архитектуры, колючая проволока с внутренней стороны ограды… А главное, человеческие лица, вырезанные в стволах деревьев. Решка: Я слежу за тобой. Орел: Я кричу от ужаса.
Нет, не совсем так. В их выдолбленных в дереве чертах действительно читался страх, но прежде всего – чудовищная боль. Кем должен быть художник, который потратил столько времени на изображение этих страдающих стражей усадьбы? И сделано это не для того, чтобы подкрепить легенду Страфа: ведь фокусник хотел жить скрытно, в полном забвении. Нет здесь и нелепого желания развлечь визитеров, поскольку доступ в усадьбу закрыт для посторонних. Все сделано только для него самого. Ради его собственного удовольствия.
В отличие от траурных гирлянд на плато.
Юго пробыл здесь девять дней и сейчас, усаживаясь на диван в Аквариуме, чуть в стороне от каминов – если его ждет разнос, то лучше держаться подальше от укоризненных взоров, – впервые вдруг усомнился в целесообразности своего пребывания в Валь-Карьосе. Ему стало не по себе. Он задумался о том, куда он попал. Он выбрал эту работу из-за ее удаленности от цивилизации, для того чтобы обрести себя. Но такой ли уж разумной была эта идея?
Я ведь не собираюсь сваливать отсюда? По контракту он