— Ну, с почином нас! — весело сказал Петр. — Еще парочку таких, и можно и ушицу ставить!
Андрей исполнил важную миссию погружения пойманной рыбы в садок и снова умчался к своей удочке. Петр с улыбкой посмотрел на него, потом пошел в густую тень, где стоял бидончик с наловленными уклейками. Сунул в него руку, рассеянно думая, что сделал правильно, не взяв с собой Галку. Бабы рыбалке только помеха. Пускай ее, стрижет языками со своими подружками — и им спокойней, и она от них отдохнет. Он чуть прищурился, вылавливая скользкую юркую рыбку, и в который раз подумал, насколько ему повезло в жизни. Все было так чудесно, что иногда даже казалось сном…
В ивовых ветвях зашумел порыв ветра. Солнце скрылось за набежавшим облаком, на реку легла тень, и она сразу стала угрюмой, недоброй. Потянуло холодком, и Петр вздрогнул, вдруг почувствовав себя так, словно кто-то невидимый и очень могущественный погрозил ему упреждающе пальцем.
Да, тебе повезло в жизни.
И все!
Он передернул плечами и выбросил из головы эти глупые мысли. Выудил уклейку и, держа в пальцах, отправился к брошенной удочке. Потревоженные было ивы снова сонно замерли, солнце вынырнуло из-за облака и залило реку золотом. Петр оттер вспотевший лоб, оставив на нем серебристую чешуйку, и принялся насаживать рыбку на крючок. Потом, примерившись, забросил донку и снова взялся за спиннинг. Он смотрел на сына, который держал в руках удочку, сосредоточенно глядя на поплавок совершенно повзрослому, и улыбался, и над ними сверкали слюдяными крыльями хрупкие большеглазые стрекозы. А кто-то невидимый улыбнулся удовлетворенно и ушел в безмолвии. Иногда слова портят дело.
VI
Жора приподнял голову и сонно взглянул на монитор, на котором журчал компьютерный водопад, и среди компьютерных ветвей порхали компьютерные птицы. Он опять уснул за машиной — уже в который раз!
Он зевнул и откинулся на спинку вращающегося стула. Провернулся, глядя на потрескавшийся, затянутый паутиной потолок. Потом рассеянно оглядел крошечную комнатку, заставленную и заваленную различными запчастями — и годными, и вышедшими из строя, а так же скомканной одеждой. Для житья и вообще перемещения остались только узенький, в треть метра, проходик до двери комнаты и пухлый диван, на котором он обычно не столько засыпал, сколько выключался, не утруждая себя расстиланием постели и сниманием одежды. В этом Жора очень напоминал свой компьютер и иногда посмеивался сам над собой, но веселья в его смехе не было. Нажмите в программе "Жора" экзешный файл. Выберите тип деятельности. Выберите время. Озвучка — случайный набор. Еда — по умолчанию. Сигареты — с интервалом в тридцать минут. Запуск. Вас приветствует Георгий Вершинин!..
Чтоб ему провалиться!
Жора потер лоб и понял, что ощущает острую потребность в чашке свежего кофе. Взял стоявшую рядом с клавиатурой чашку и заглянул в нее. Оттуда выпорхнула мушка и весело устремилась к лампе. Он скривился и, прихватив чашку, пошел на кухню. С грохотом свалил чашку в раковину, наполненную грязной посудой, и взял из шкафчика другую. Посуду он помоет утром. Вот ей же ей помоет!
Все равно никто кроме него этого не сделает. Вот уже много лет он жил совершенно один — с тех пор, как умерла мать. Они с Колькой долго грызлись и в конце концов разменяли квартиру, причем брату досталась неплохая однокомнатная недалеко от центра, тогда как Жора получил крошечную квартирку на окраине, куда свез всю свою технику. Отношений они с тех пор не поддерживали, и Жора давно уже потерял счет этому времени. Иногда ему казалось, что так было всегда.
Он сварил кофе, осторожно перелил его в чашку, но несколько капель все же попали на стол. Жора скучающе посмотрел на них, потом махнул рукой, взял чашку и пошел в комнату.
По дороге его взгляд рассеянно обмахнул большое пыльное зеркало, висевшее в коридоре. Он привез его из дома — Кольке оно было без надобности, и он отдал его без препирательств. Жора очень редко вытирал с него пыль, и зеркало казалось покрытым густым туманом, и он разглядел в нем лишь свой смутный силуэт, и остановился, внезапно почувствовав что-то, похожее на угрызения совести. Всетаки, оно принадлежало его матери.
Держа чашку в одной руке, Жора включил тусклую лампу, затянутую фестонами застарелой паутины, потом провел ладонью по стеклу, оставив в пыли широкую неровную серебристую дорожку, и застыл, потрясенно глядя на свое отражение. Он слишком давно не смотрелся в зеркала, и теперь никак не мог узнать этого человека, который смотрел на него из сияющей глубины, окаймленной махровой пылью, — человека, чьи глаза за стеклами линз казались огромными. Кожа на лице выглядела обвисшей, несвежей, старой. Волосы, отступившие со лба и висков, были слипшимися, сальными. Горькие складки в уголках поджатых губ говорили об абсолютном одиночестве, и тоска в глазах из частой гостьи давно стала постоянной жительницей. Нос на худом лице походил на клюв пожилого больного грифа. Футболка, когда-то белая, а теперь приобретшая желтоватый оттенок, была испещрена пятнами и в двух местах прожжена. Из разошедшегося шва свисали хвосты ниток. Чашка подрагивала в костлявой руке, и по ее стенке медленно ползла горячая кофейная капля.
Жора сглотнул, потом потрясенно приоткрыл рот, и незнакомый человек в зеркале сделал то же самое, словно дразнясь. Нет, это не мог быть он! И все же это был он — Георгий Вершинин, два дня назад в полном уединении под компьютерное бормотание отпраздновавший свой сорок шестой день рождения, Георгий Вершинин, которого поздравила только лишь интернетовская служба рассылок "Мэйл ру", прислав ему электронную открытку с английским бульдогом, держащим в лапе кружку пива.
Сжав губы еще сильнее, он отступил назад, потом вдруг с жалобным воем швырнул чашку прямо в зеркало, и чашка хлынула во все стороны осколками и брызгами кофе, и по неповрежденному стеклу поползли темные потеки, словно смывая жуткое, жалко дрожащее отражение. Жора прижался к стене, потом сполз на пол и заплакал, уронив голову и обхватив руками острые колени. Он плакал долго. Большая часть жизни осталась позади, пустая, бессмысленная, мертвенная. В ней не было ни друзей, ни любимой, ни детей, ни праздников, ни задушевных разговоров, ни подлунных улыбок, ни настоящего дела, ни уюта, ни переживаний, ни радости. Уже много лет никто не спрашивал у него, как дела, не интересовался здоровьем, не допытывался, как у него на личном фронте, и разговаривал и пил пиво он с полузнакомыми людьми, с которыми пересекался по работе, и им было совершенно наплевать, как у него дела, равно как и самому Жоре было наплевать на их дела. Все это время занимал один лишь только компьютер. Вся жизнь состояла из компьютера. Может, он, Жора, и впрямь некая программа? Мааленькая такая, примитивная, архаичная программа, которую в один прекрасный день просто деинсталируют и сразу же о ней забудут?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});