в клюзах. На шести кораблях тысяча людей побежала по вантам, и паруса исчезли, словно по волшебству.
– Неплохо, – заметил Хорнблауэр и тут же внутренне улыбнулся собственной слабости: ни один маневр никогда не удовлетворит его полностью.
Пушка на носу громыхнула, начиная отсчитывать салют российскому флагу. Форт выпустил клуб дыма, и вскоре до слуха донесся первый ответный выстрел. Раз… два… три… десять… одиннадцать. Значит, русские узнали брейд-вымпел и знают, как салютовать коммодору. Подошла шлюпка, чтобы выписать им карантинное свидетельство. Доктор, с большой черной бородой, говорил на ломаном французском. Хороший случай проверить, насколько Браун владеет русским. Он легко перевел заявление Хорнблауэра, что на кораблях эскадры нет заразных болезней. Матросы взволнованно столпились у борта и разглядывали русских моряков. Впрочем, по виду они ничуть не отличались от любых других: те же цветные рубахи, драные штаны и босые ноги, и со своим суденышком управлялись довольно ловко.
Буш пришел в ярость и разогнал зевак.
– Болтают, как стая мартышек! – с возмущением сказал он первому лейтенанту. – Трещат, как целое дерево сорок! Что русские о нас подумают? Займите людей работой и не давайте им отвлекаться!
В условиях сомнительного нейтралитета лучше было, чтобы на берег первым отправился Бассе. Формально эскадра зашла в Кронштадт с единственной целью – доставить барона с известиями к кронпринцу. Хорнблауэр распорядился спустить для него собственный катер. Шлюпка вернулась без Бассе и без каких-либо сведений. Бассе сошел на пристани, шлюпка согласно распоряжению Хорнблауэра тут же направилась назад к кораблю. Если не считать салюта и посещения санитарного врача, Российская империя никак не выказала, что знает о появлении британской эскадры.
– За кого они нас принимают? – возмущался Буш – как всегда, изводясь от бездействия.
Он не хуже Хорнблауэра знал, что в дипломатических делах спешка вредна, но, в отличие от коммодора, не мог разыгрывать спокойствие. Хорнблауэр стоял на палубе в парадном мундире, с лентой и звездой, и Буш то и дело выразительно на них косился; ему хотелось, чтобы коммодор отправился на берег, к местным властям, и прояснил ситуацию. Однако Хорнблауэр был непреклонен. Он ждал приглашения. Англия все эти годы выдерживала европейские шторма без помощи России; переговоры пойдут легче, если Россия сделает первый шаг, – при условии, что она его сделает. Эскадра доставила шведского чиновника к Бернадоту. Если русские воспользуются этим случаем для переговоров с британским коммодором – очень хорошо. Если нет – придется изобретать какой-нибудь другой план.
– Телеграф работает без остановки с той минуты, как Бассе сошел на берег, – заметил Буш, глядя в подзорную трубу.
Три черные руки семафора деловито передавали что-то другой станции, расположенной дальше в заливе. В остальном смотреть было практически не на что: за плоским островом торчало несколько мачт, указывая положение военного дока; в той же стороне покачивались на якорях два или три торговых суденышка, рыбачьи лодки выбирали сети.
– Шлюпка! – неожиданно воскликнул Монтгомери.
Щегольской полубаркас вылетел из военного дока и теперь шел в бакштаг поперек фарватера, удаляясь от «Несравненной».
– Русский флаг, – сказал Буш. – Кто на борту, не видите?
Однако шлюпка была слишком далеко.
– Вроде бы я различаю золотой позумент, – неуверенно проговорил Карлин.
– Экая неожиданность, – проворчал Буш. – Слепой бы догадался, что на командирском полубаркасе будет золотой позумент.
Шлюпка все удалялась, ее белый парус стал еле различимым пятнышком.
– Пожалуйста, капитан Буш, позовите меня, если что-нибудь произойдет, – сказал Хорнблауэр.
В каюте Браун помог ему снять тяжелый мундир с эполетами. Оставшись один, Хорнблауэр заходил из угла в угол. Он открыл ящик с пистолетами – подарок Барбары, – перечел записку – последнюю весточку от нее – и снова захлопнул крышку. Вышел на кормовую галерею и тут же вернулся. Мысль, что он нервничает, бесила. Он взял с полки путевые заметки архидьякона Кокса[12] с серьезным намерением больше узнать про Россию, однако длинные ученые фразы казались совершенно бессмысленными. Хорнблауэр отложил Кокса и взял томик «Чайльд Гарольда».
– Ходульность и мишура! – пробормотал он, перелистывая страницы.
Пробило шесть склянок. Раньше двух обед не потребуешь. Хорнблауэр лег на койку, закрыл глаза, стиснул кулаки и приказал себе уснуть. Больше всего ему хотелось сейчас расхаживать по шканцам, но он не мог прилюдно показать, что от волнения не находит себе места. Минуты шли на свинцовых ногах; никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным.
Пробило восемь склянок, сменилась вахта. Прошла целая вечность, прежде чем снаружи послышались шаги и в дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Хорнблауэр и заморгал на мичмана, будто только что пробудился от глубокого сна.
– К нам приближается шлюпка, – сообщил мичман.
– Я поднимусь на палубу, – ответил Хорнблауэр. – Скажите, чтобы позвали моего вестового.
Браун подал ему мундир, и Хорнблауэр вышел на палубу. Шлюпка приближалась.
– Тот же полубаркас, что прежде, – заметил Херст.
Шлюпка привелась к ветру, парус убрали. Баковый матрос что-то крикнул по-русски.
– Где мистер Браун? – спросил Хорнблауэр.
Баковый повторил свой вопрос, Браун перевел:
– Он спрашивает разрешения зацепиться за руслень, сэр. И говорит, у него для вас письмо.
– Скажите, чтобы подошел к борту, – ответил Хорнблауэр. Зависимость от переводчика его раздражала.
Команда шлюпки выглядела молодцевато. На матросах было что-то вроде формы: голубые рубахи и синие штаны. На корме стоял офицер в военном мундире, расшитом шнурами на гусарский манер. Гусар неловко выбрался на палубу и отсалютовал скоплению золотого позумента. Потом вытащил письмо и протянул его, что-то пояснив по-русски.
– От его императорского величества, – перевел Браун дрогнувшим голосом.
Хорнблауэр взял письмо;