Товарищ Прилук - командир полка конной артиллерии - поставил свои орудия на высотах, с которых открывался отличный вид на весь город.
- Хорошая позиция для наших пушек, - усмехнулся он, дёрнув себя за висячий ус. - А ну-ка, ребята, не подведите. - Он погрозил своим людям внушительным кулаком. - Чтобы от их укреплений и памяти не осталось.
- Орудие готово, - доложил командир орудия. И следом будто плотину прорвало, доклады о готовности посыпались один за другим.
- По квадрату... - принялся выкрикивать команды Прилук, глядя на город. - Осколочными. Прицел... Залпом. Огонь!
Орудия полка ударили, как одно. Выплюнули свинцовую погибель на город. Снаряды разносили дома, несмотря на толстые стены. Обстрелу в первую очередь подверглись казармы княжеской гвардии и квартиры полков нового порядка, которые тренировали офицеры и унтера Добрармии.
Следом комполка перенёс прицел на позиции успевших укрепиться полков княжеской армии на северной окраине города. Те находились в полевых лагерях и, как только узнали о нападении на город, выдвинулись на защиту ускоренным маршем. Они опередили надвигающуюся дивизию Бранирада меньше чем на час. У княжеских солдат были хорошие учителя. Они успели окопаться, выставить пулемёты, даже пару орудий поставили. Хотя офицерам-добровольцам было понятно - против такой силищи, что прёт на них, им не устоять. Но они не ушли.
- Достаточно бегали! - выкрикнул капитан Рылей. - Пора остановиться!
- Верно! - поддержал его боевой товарищ, обер-поручик Пирогост. Вместе они сражались во время войны, вместе дрались с народниками после переворота, вместе уходили за границу с Адмиралом. Разбитые, но не смирившиеся с поражением. - Встаем тут и погибнем. Стоять тут все, кому дорога честь офицера!
А следом на их головы обрушились снаряды артполка товарища Прилука. От них не спасали окопы с брустверами, вырытые старательными баджейцами в спёкшейся от солнца и жары земле. Осколки косили солдат в котсуолдской форме. Они валились друг на друга. В разные стороны летели оторванные головы и конечности.
Капитан Рылей сполз по краю разбитого окопа. Он истекал кровью из множества ран, нанесённых осколками. Обер-поручику Пирогосту, можно сказать, повезло. Он попал под снаряд - от него не осталось ничего, кроме памяти и кровавого обрывка гимнастёрки с крестом за боевые заслуги.
Кавалерия и чоновцы под предводительством товарища Дорогомысла ворвались в нищие пригороды Баджея. Среди ветхих лачуг неслись всадники с саблями в руках и карабинами за спиной. Они вылетели на небольшую полосу пыльной земли, отделявшую пригород от, собственно, Баджея. Там их ждала лёгкая кавалерия князя.
Их казармы были в другой части города - той, что не подверглась обстрелу орудий товарища Прилука. И потому они выехали навстречу врагу. Они не носили форму нового образца, отдавая предпочтение родовым халатам и металлическим шлемам, украшенным семейным орнаментом. Их и учить-то офицерам Добрармии было нечему. В седле гвардейцы держались с детства. Рубиться умели отлично. Из карабина на спор сбивали муху со свечи. Зачем им ещё какие-то учителя?
И вот сейчас они столкнулись с конницей народников и чоновцами. Те выехали навстречу гвардейцам из кривых переулков пригорода. Выстроились ровными шеренгами. Чоновцы - слева. Народная кавалерия в неизменных богатырках - справа. Гвардейцы послали коней в галоп. Вскинули карабины. Народные кавалеристы и чоновцы ответили тем же. Но выстрелов было мало. Палили только бойцы первых рядов. Остальные просто не видали врагов за прыгающими спинами товарищей. Немногие оказались выбиты из седла. Ещё меньше лошадей полетели в пыль. Кони денег стоят - их можно после боя продать за очень неплохие деньги.
Сшиблись двумя волнами, налетевшими друг на друга. Ударили грудью в грудь! И зазвенела сталь сабель. Она жаждала напиться горячей, разогретой солнцем и схваткой, крови. Кривятся лица. От ярости. От ненависти к врагу. От боли. И непонятно, кто же возьмёт верх.
Волны накатываются друг на друга - и разбегаются обратно, оставляя на земле трупы. Пыль давно уже превратилась в багровую грязь. Её месили копыта коней, порой растаптывая мёртвых, а то и раненых.
Но эти периоды становились всё короче. Ярость кипела в крови гвардейцев. Ярость толкала в новые и новые жестокие сшибки народных кавалеристов и чоновцев. Иззубренные клинки сабель жадными глотками пили кровь. Она лилась на родовые халаты. На рукава кожаных курток и лёгких гимнастёрок. На лошадиные шеи. От неё становились скользкими уздечки и рукоятки сабель.
Чья бы взяла, неизвестно. Но всё решила пулемётная рота товарища Рогдая. Они поставили свои пулемёты на крыши лачуг пригорода. Точнее даже в развалины, глубоко заходящие на территорию, отделяющую пригород от города. Поставив пулемёты на остатки разбитых глиняных стен, они накрыли гвардейцев продольным огнём с фланга.
Пули косили конных гвардейцев. Жалили будто смертоносные осы. Не щадили ни людей, ни коней. Пулемётчикам ведь было всё равно, каких денег они стоят. Всё равно, им скакуны не достанутся точно. Гвардейцы сыпались с сёдел, словно горох. Конные народники и чоновцы откатились от них, чтобы не попасть под огонь своих же товарищей.
Но вот длинные очереди смолкли - и они снова накинулись на расстрелянных гвардейцев. Те попятились. Отбивались саблями. Однако могли только умереть с честью. Честью, достойной княжеских гвардейцев. И они умерли. Все до единого. Никто не сбежал. Никто не бросил оружия. Последний гвардеец дрался сломанной саблей, но на коне. Выбить его из седла никому не удалось. Он успел зарубить двоих народных кавалеристов. Но чоновец налетел на него сбоку. Отбил саблю в сторону - и широко рубанул. Клинок сабли буквально вскрыл гвардейцу грудь. Не спасла даже выручавшая не раз прочная кольчуга тонкой работы, надетая под халат. Она разлетелась серебристыми кольцами. Рукоять сломанной сабли вывернулась из слабеющих пальцев. Гвардеец откинулся на спину, но не вывалился из седла.
А вокруг него гарцевали на разгорячённых конях конные бойцы в богатырках и чоновцы в кожаных картузах. Они устало опускали оружие. С изогнутых клинков сабель и шашек обильно капала кровь.
Но вот прозвучали команды. Короткий отдых закончен. Предстоит ещё очень много тяжёлой и кровавой работы на улицах Баджея.
А в городе уже царила паника. Начинались первые уличные бои. Дрались за каждую улицу. За каждый дом. Против народников и чоновцев вставали не только остатки разгромленной гвардии и каким-то чудом уцелевшие под обстрелом артиллерии солдаты, державшие оборону на подступах к городу. Баджей был просто наводнён оружием - едва ли не у каждого жителя имелся длинный нож, сабля, а то и пистолет или обрез. А уж преступный элемент даже несколько списанных пулемётов прикарманить умудрился, как выяснилось. И всё это теперь пошло в дело против наступающих народных войск.
Слишком уж хорошо помнили "адские колонны командарма Будиволны". Понимали, народники и чоновцы пройдутся беспощадным катком по городу, не щадя ни правых, ни виноватых. Раз уж пришли - значит, виноватыми считают всех.
Буквально из каждого окна в Баджее палили по наступающим по улицам бойцам. С крыш били редкие пулемёты. Но урон они наносили весьма значительный. Но остановить наступающую на город дивизию уже ничто не могло. В оконные проёмы летели гранаты. Засевших пулемётчиков расстреливали танки товарища Брони. Во все стороны летели куски стен и черепицы. Иногда накрывало и своих, но на это никто не обращал внимания. Бой - тут всякое бывает.
Так, медленно, но верно, дивизия Бранирада, поддержанная с флангов кавалерией и танками, подходила к штаб-квартире Директории и резиденции самого Адмирала. Князя Махсоджана в городе не было уже несколько дней. Он отбыл по каким-то загадочным сакральным делам, связанным с его саном. Да и не был, в общем-то, владетель Баджея целью атаки на его родной город. Всем нужен был только Адмирал - правитель Урда в изгнании.
- Господин Адмирал, - обратился к правителю в изгнании котсуолдский советник мистер Джарнот, - вам надо покинуть резиденцию. Мой аэроплан в вашем полном распоряжении. Он легко вывезет нас отсюда.