в порядке, тогда и аварий не будет. А то – диверсия… И главное, Ковалев-то – ну, хват, ну, молодчага! В два счета диверсанта вычислил. Вскрой ему черепушку, а там всего одна извилина, да и та – след от фуражки…
– Короче, так, – веско сказал Николай и снова харкнул себе под ноги – не столько, впрочем, себе, сколько Ковалеву. – Говорю один раз, повторять не буду. Третьего дня, утречком, я на рыбалке был, ясно? С Митькой Волошиным, с Серегой Жуковым и с этим, как его… со Зверевым, с Константином. С бреднем по Микешкиной затоке ходили, это тебе любой из них подтвердит. Выехали в пять утра, затемно еще. А от затоки до моста – верных восемь километров. Так что моя подготовка тут ни при чем, понял? Еще вопросы есть?
Участковый неопределенно хмыкнул и, взявшись за козырек, поправил на голове форменное кепи.
– Да ты чего раскипятился-то, Коля? Можно подумать, я тебе при всем честном народе дело шью, браслеты надеваю… Я с тобой как со специалистом проконсультироваться хотел, а ты с ходу в бутылку лезешь. У меня такой вопрос: вот если, скажем, что-нибудь на рельсы положить – можно состав под откос пустить?
– Это смотря что положить, – важно, с полным сознанием собственной значимости как эксперта произнес Николай. – Смотря что и смотря как.
– Ну а если, к примеру, костыль? – не отставал участковый. – Не тот, на котором инвалиды прыгают, а железный, которым рельсы к шпалам крепятся?
Этот вопрос вызвал в душе Николая какой-то смутный отклик. Какое-то нехорошее воспоминание шевельнулось и заскреблось, как мышь в ящике комода, норовя выбраться на поверхность. Костыль… Да, если правильно расположить железнодорожный костыль на рельсе, поезд кувырнется-таки под откос, но откуда это известно Ковалеву? И почему он спросил именно о костыле, а не о чем-нибудь другом?
– Не знаю, – решив для надежности прикинуться валенком (хотя очень хотелось блеснуть эрудицией), сказал Николай. – Извини, не пробовал. А что?
– Да так, ничего, – уклончиво ответил участковый. – Просто на всякий случай спросил: ну, мало ли?.. А то эти московские эксперты чего-то воду мутят…
– А что эксперты? – обрадовавшись возможности получить свежую информацию из первых рук, жадно спросил Николай.
Не на того нарвался: Ковалев тоже был не лыком шит и никогда не упускал случая набить себе цену.
– Эксперты как эксперты, – расплывчато ответил он. – Ползают по насыпи, подбирают всякую хренотень – разглядывают, обнюхивают, только что на зуб не пробуют. Работа у них такая, им за нее бабки платят. И немалые, заметь, бабки!
– Это уж что да, то да, – согласился Николай, не имевший даже самого отдаленного представления о размерах заработной платы московских экспертов.
Они еще немного поговорили о том, как несправедливо устроен мир – одним все, а другим шиш с маслом, – а потом участковый сделал вид, что только теперь заметил привязанную к раме велосипеда удочку, и отпустил Николая с миром.
Распрощавшись с лейтенантом и снова оседлав своего скрипучего рысака, старший брат рыжего Мишки Ежова некоторое время размышлял о том, что все-таки правильно поступил, не купившись на заманчивое предложение поработать в московской милиции. Нет, странные все же люди менты! Все с двойным дном, с подходцем, слова запросто не скажут… Это ж какая-то особая порода! Может, это вообще инопланетяне или какие-нибудь искусственные существа, которых вывели в лабораториях еще при Сталине?
Потом заборы и огороды по сторонам дороги оборвались, и впереди замаячили поврежденные во время крушения фермы железнодорожного моста. Вид данного сооружения немедленно вернул мысли Николая к вопросу о том, мог ли простой железнодорожный костыль послужить причиной катастрофы. Ежов знал, что мог, но дело было в другом: он вдруг понял, что ему не давало покоя с того самого момента, как участковый задал свой вопрос.
Сразу после дембеля, вернувшись домой и еще не сняв форму, он изрядно нагрузился маманиным самогоном и, помнится, много чего порассказал брательнику Мишке, который сидел рядом и так внимательно смотрел брату-десантнику в рот, будто собирался туда запрыгнуть. В том бессвязном пьяном монологе правда причудливо переплеталась с солдатскими байками. Был там рассказ о бычке, которого пытались забить, привязав к рогам толовую шашку. Бычок, чтоб ему пусто было, сорвался с привязи и убежал домой, в сарай, после чего сарай разнесло в щепки, а от бычка удалось найти только обгорелый хвост. Был эпизод с бабусей, которая сушила белье на проданном ей солдатиками за бутылку бикфордовом шнуре, и байка о бродячем псе, который, как и пресловутый бычок, пытался убежать от привязанной к его хвосту толовой шашки и не придумал ничего лучшего, как забиться под личный автомобиль командира полка. Была подробная инструкция о том, как, не мозоля рук, свалить толстенную двухсотлетнюю сосну (обвяжи по комлю детонирующим шнуром, подорви, и дело в шляпе), и о том, как пустить под откос поезд, не имея под рукой ничего, кроме ржавого железнодорожного костыля…
Николай едва не свалился с велосипеда. Потом успокоился. Ну рассказал, и что с того? Нынче по телевизору тоже много всякой всячины показывают – про маньяков, убийц, киллеров всяких… Это же не значит, что всякий, кто посмотрел вечером какой-нибудь кровавый боевик, возьмет в чулане бензопилу и пойдет пилить соседей, как дрова!
И потом, Мишка, конечно, оторва, но не совсем же он дурак, в конце-то концов! Должен, елки-палки, понимать, что за такие фокусы полагается – и по закону, и вообще… Ведь четырнадцать лет пацану!
Николай вспомнил себя в четырнадцать лет, и ему стало совсем худо. А тут еще этот Ковалев со своими хитрыми вопросами. И поезд… Поезд-то с моста слетел, от этого никуда не денешься! А путь, между прочим, после этого никто не ремонтировал. Оттащили в сторону вагоны, которые на мосту застряли, и сейчас же на их место стала дрезина с подъемным краном. Значит, путь был в полном порядке, вот ведь какая история!
Проселочная дорога стороной огибала запретную зону и выходила на берег довольно далеко от моста – там, откуда до сих пор лежавшие в реке вагоны не были видны. Николая это обстоятельство порадовало: смотреть на все это еще раз у него не было никакой охоты. Там, под мостом, до сих пор копошилась куча народу: резали покореженное, сплющенное железо «болгарками» и автогенами, цепляли тросами и по частям вытаскивали на берег. Сперва пробовали краном, с моста,