опять послышался нарастающий металлический клекот, и, оглянувшись, майор разглядел темную точку – вертолет утюжил дальний склон ущелья. «После обеда горчица», – снова подумал Шестаков. Летуны совершенно напрасно жгли дорогое топливо, пытаясь отыскать тех, кого давно и след простыл. Кто бы ни напал на машину – если это и впрямь было нападение, а не инсценировка, – задерживаться здесь, в низовьях ущелья, им не было никакого резона. Оставалось только удивляться, как нападавшие, кто бы они ни были, вообще отважились сюда спуститься. Это снова заставило Шестакова усомниться в том, что на «уазик» действительно напали. Разве что это был кто-нибудь из сыновей Виссариона Агжбы… Старший, Григорий, вместе с двумя своими братьями до сих пор попусту убивал время, дежуря у ворот госпиталя, но что с того? У него было еще двое братьев, а если пересчитать всевозможных детей, племянников, двоюродных и троюродных братьев, получилось бы, наверное, человек сорок, а то и все пятьдесят – целое незаконное вооруженное формирование…
Шестаков вернулся к машине, без необходимости пнул носком сапога простреленную, свисающую драными клочьями покрышку переднего колеса, а потом подошел к месту, откуда начинались черные полосы тормозного следа, и, задрав голову, осмотрел склон. Он был очень удобный, с островками кустарника и нагромождениями камней, и выбрать на этом склоне место для засады было раз плюнуть.
– Сержант, – позвал Шестаков, – прочешите склон. Надо найти место, откуда стреляли.
Растянувшись редкой цепью, солдаты двинулись вверх по каменистому откосу. Из-под их сапог то и дело срывались и, подскакивая, скатывались вниз небольшие камни. Шестаков вздохнул, покачал головой и, вынув из-за пазухи серебристую коробочку цифровой фотокамеры, снова двинулся к машине.
Пока он с различных ракурсов фотографировал расстрелянный «уазик» и россыпь автоматных гильз на асфальте, солдаты отыскали наверху место, откуда велся огонь. Шестаков поднялся наверх и осмотрел уютное убежище среди камней, отмеченное еще одной горстью стреляных гильз, валявшихся на каменистой почве. Опустившись на одно колено, майор наклонился и посмотрел на шоссе через щель между двумя обломками скалы. Да, если первая очередь была выпущена отсюда, подбитая машина с большой степенью вероятности должна была очутиться там, где она находилась в данный момент. Все выглядело очень просто и логично: картина нападения была ясна, подозреваемые – братья Агжба – имели и мотивы, и возможности для совершения данного преступления. Но почему-то – может быть, именно из-за этой кажущейся простоты и ясности – воображение майора Шестакова рисовало совсем иную картину, в которой не было никаких братьев Агжба, а был некий человек в военной форме без знаков различия и в темных очках, который, поднявшись сюда от уже изрешеченной пулями машины и глотнув для начала из своей неизменной фляжки, выпускал длинную очередь из автомата куда-то в пространство – что называется, в белый свет, как в копеечку.
Было совершенно непонятно, зачем ему это понадобилось. Но, с другой стороны, когда речь шла об этом человеке, непонятно было все. Зачем он выкрал Аскерова из госпиталя, куда и, главное, зачем повез на чужой машине? Да что Аскеров! Непонятно было даже, кто он такой – как его на самом деле зовут, в каком он звании и даже какой департамент платит ему жалованье… Эта его фляжка, постоянно торчащая в зубах сигарета, темные очки и тяжелый «стечкин» с глушителем, висящий не на поясе и даже не под мышкой, как у нормальных людей, а на бедре, как у ковбоя или американского рейнджера, – это что, нормально? Нет, тип был подозрительный. Странно появился в расположении части, подозрительно себя вел и, наконец, исчез, прихватив с собой матерого чеченского бандита, которого сам же и добыл с огромным риском для жизни…
Выпрямившись, майор Шестаков снова посмотрел вниз, на шоссе. Разрешить его сомнения мог бы тщательный осмотр машины экспертами-баллистиками, но о таком осмотре здесь, в Кодорском ущелье, оставалось только мечтать. И в Москву, в штаб-квартиру ГРУ, этот продырявленный тарантас никто, конечно же, не потащит. А жаль, жаль! В руках настоящих специалистов эта машина наверняка заговорила бы, рассказав множество интересных вещей…
Шестаков сфотографировал место засады и разбросанные по земле гильзы, а потом закурил и стал спускаться к шоссе. Первичный осмотр места происшествия был завершен, так же как завершилась и командировка майора ГРУ Шестакова в Кодорское ущелье. Майора ждала Москва, и, честно говоря, предстоящее расставание с первозданными красотами дикого горного пейзажа его ни чуточки не огорчало.
Глава 9
С натугой вращая скрипучие педали, Николай Ежов ехал на велосипеде по ухабистой немощеной улочке родного поселка. По сторонам дороги чернели покосившиеся гнилые заборы, в садах среди оголившихся ветвей кое-где еще висели красные и желтые шары поздних яблок, над печными трубами курились редкие голубоватые дымы. Погода стояла пасмурная, мягкая, в самый раз для рыбалки, и, налегая на педали, Николай ругал себя за то, что проспал самый клев и теперь едет на реку, что называется, к шапочному разбору. Собственно, такое случалось с ним в девяти случаях из десяти, и всегда по одной и той же причине: Николай Ежов не мог сказать «нет», когда ему предлагали выпить, а после первых ста граммов у него напрочь отказывали тормоза, и никакая завтрашняя рыбалка не могла заставить его остановиться, пока в кармане оставались хоть какие-то деньги. Когда деньги заканчивались, Николай начинал пить в долг и пил до тех пор, пока не терял сознание, уткнувшись лицом в усеянный объедками стол. При этом алкоголиком он себя не считал и разбил бы морду любому, кто рискнул бы его так назвать, – любому, кроме, понятное дело, родной матери, Марии Семеновны Ежовой, которая не привыкла стесняться в выражениях.
Мария Семеновна прекрасно знала, что разговаривать с пьяным мужиком не только бесполезно, но порой и опасно, и потому всегда откладывала эти разговоры на утро. А это была настоящая пытка! Мало того что у человека башка раскалывается после вчерашнего, к горлу подкатывает тошнота и все валится из рук, так тут еще и это! Ты-де такой-сякой, алкаш, богом проклятый, скотина рыжая, непутевая, гляделки твои непроспанные, бесстыжие, толку от тебя как от козла молока… и в кого ты такой уродился?..
Положим, в кого он такой уродился, можно было не спрашивать. Ясно в кого – в батю! И не только это ясно, но и то, почему батя рванул когти из дома, когда его старшенькому, Кольке, исполнилось четырнадцать, а младшему, Мишке, едва-едва сравнялось шесть.