Читать интересную книгу Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Энн Эдвардс

Это произошло в один из осенних дней 1926 года, когда из-за преследовавшего ее чувства беспокойства она была раздраженной и злой, и Джон, не выдержав, прямо обвинил ее в том, что она «расходует свой ум на подножный корм». Как только за ним закрылась дверь, Пегги подтащила старую швейную машинку со стоявшим на ней «ремингтоном» к двум большим окнам в гостиной и, надев на лоб зеленый защитный козырек, которым пользовались многие газетчики, старую рубашку Джона и пару мешковатых мужских брюк, села за рассказ. Первоначально он задумывался как роман под названием «Ропа Кармаджин», а спустя три недели стал повестью: в ней было без малого 15 тысяч слов.

Действие происходит в 1880-х годах в графстве Клейтон, в местности, расположенной неподалеку от старой плантации Фитцджеральдов, где еще сохранилось несколько покинутых домов, на которые Мейбелл очень давно указывала мать, предостерегая при этом, что такое крушение ожидает людей без моральных устоев. Героиня, Европа Кармаджин, происходила как раз из такой семьи. Кармаджины не смогли восстановить свое довоенное богатство. Их сад зарос сорняками, ограда сгнила и повалилась, поля не обрабатывались, а сама Ропа была влюблена в красивого мулата — сына бывшей рабыни с плантации Кармаджинов. В таких обстоятельствах счастливый конец, как правило, невозможен. В стиле великой оперы любовника Ропы убивают, а девушку соседи вынуждают покинуть ее старый дом.

Закончив повесть, Пегги отдала ее Джону — прочесть и отредактировать. Сама она при этом считала, что написала хорошую вещь со множеством правдивых подробностей, тема которой — межрасовый брак — была достаточно значима и интересна, чтобы повесть из разряда «романтической» могла попасть в разряд «литературы». Джон заявил, что и время действия, и место, и даже сама Ропа — очаровательны, но повесть в целом не соответствует таланту его жены, да и тема никуда не годится. Так же, кстати, как и мулат-любовник. А потому он посоветовал Пегги отложить рукопись в сторону и подумать над ней, пока сам он будет готовить свои замечания.

Пегги чувствовала себя опустошенной. Она хандрила, потерянно слоняясь по квартире весь уик-энд. А в понедельник, проводив Джона на работу, села за руль и поехала в сторону Джонсборо и Лавджоя, видимо, надеясь, что визит в те места, где разбилось сердце Ропы, позволит ей глубже понять героев своей повести, а может, просто из желания отвлечься от рукописи, оставленной на столе рядом с пишущей машинкой.

Шел дождь, Пегги была поглощена своими мыслями, и потому стоп-сигнал оказался для нее полной неожиданностью, — она резко нажала на тормоза. Машина, скользя, съехала влево и врезалась в дерево. Через мгновение Пегги выбралась из машины, чудом оставшись невредимой, за исключением вывихнутой и оттого быстро распухавшей лодыжки.

Неделю спустя, после рентгена и проведенного лечения, лодыжка так болела, что Пегги не могла ходить. Вновь сделали рентген, но никаких повреждений не обнаружили. Пострадала опять та же нога, которую Пегги в детстве дважды ранила во время верховой езды. Осталось растяжение мышц, подозревали артрит, но ни то, ни другое не могло быть причиной тех болей, которые она испытывала.

Ногу на три недели положили в гипс, но результат оказался нулевым. Несколько недель Пегги провела в постели, с ногой на вытяжке. К ним в дом перебралась Бесси, чтобы помочь по хозяйству и выразить уверенность, что «мисс Пегги» получит самый лучший уход. Боль, однако, не проходила, и Пегги так и оставалась прикованной к постели.

В это время она окончательно отказалась от ведения колонки «Сплетни Элизабет Беннет», утверждая, что без пишущей машинки она не в состоянии написать ни одного слова. Джон был с ней нежен и заботлив и делал все, что мог, чтобы поднять ее дух. Она много читала — все подряд и без разбору, а когда глаза уставали, Джон читал ей вслух последние публикации из таких литературных журналов, как, например, «American Mercury».

Во время ланча к ней часто заскакивала Медора. Заходила и Августа, а Стефенс с Юджином Митчеллом были очень заботливы и внимательны. Никого больше Пегги видеть не хотела, однако неустрашимая бабушка Стефенс, здоровье которой тоже стало сдавать, приходила регулярно, всякий раз заводя разговор об убогости их квартиры, а также намекая, что, будь Пегги хорошей католичкой, у нее, возможно, не было бы проблем со здоровьем.

Сама же больная предпочитала целый день читать, чем принимать посетителей. И кроме того, она вдруг ощутила, что за время болезни исчезли куда-то прежние увлечения и старые страсти и что сама она теперь полностью зависит от Джона.

По пути домой с работы Джон заходил в библиотеку, где выбирал романы, книги по истории и поэзию, которые заполняли одинокие дни его жены. У Маршей опять возникли серьезные денежные затруднения, поскольку к старым медицинским счетам Джона добавились новые — самой Пегги, а потому оба они находились в подавленном состоянии духа.

Здоровье Джона было далеко не блестящим, но депрессия Пегги сильно беспокоила его, и он решился применить «крутую» терапию, чтобы как-то переломить ситуацию. И вот в начале 1927 года, в тот день, когда Пегги отложила костыли в сторону, Джон вернулся с работы с пачкой чистых листов бумаги и заявил, что вряд ли в библиотеке осталась хоть одна книга, которая могла бы заинтересовать Пегги. «Мне кажется, — сказал он жене, — что если ты захочешь что-нибудь почитать, тебе придется сначала написать книгу».

«Боже мой, — подумала Пегги, как она потом признавалась, — я собираюсь писать роман, но о чем он будет?»

На следующее утро, после ухода Джона, она опять надела свои поношенные рабочие брюки, набросала под стол подушек для ноги, засунула листы рукописи «Ропа Кармаджин» в большие конверты и, отодвинув их в сторону, положила на их место стопку чистых листов, затем села.

Она знала, что есть одна история, которую ей хотелось бы рассказать и которую они с Джоном часто обсуждали. Это была история женщины, характером похожей на бабушку Стефенс и миссис Беннинг, жену генерала. Пегги не думала, сумеет ли она описать ту далекую прошлую жизнь, что всегда была частью ее собственной жизни. Не знала она и того, какие герои войдут в ее книгу. Но когда, сидя за столом перед своей старой пишущей машинкой, Пегги увидела, как из высокого окна лучи солнца вдруг брызнули на чистый лист бумаги, она обрадовалась, что слова Джона подтолкнули ее к принятию решения. Теперь она точно знала, зачем так долго собирала и записывала ненужные, казалось бы, исторические факты, подробности и детали.

У нее не было ни плана, ни наброска. Но эта достоверная жизненная основа, которую она знала, дала ей и направление романа и подсказала его композицию.

Роман должен начинаться войной и кончаться Реконструкцией, и это должна быть история Атланты того времени, в той же степени, как и история тех героев, которых она создаст.

Пегги садилась за машинку не с пустой душой. Она знала, что в романе будет четыре главных героя — двое мужчин и две женщины и что один из героев будет похож на романтического мечтателя Клиффорда Генри, зато другой — неотразимый и очаровательный контрабандист — будет похож на Реда Апшоу.

Что касается женщин, то одна из них должна олицетворять собой благородство и стойкость женщин старого Юга, она похожа на миссис Беннинг, зато другая — ну, это будет смесь бабушки Стефенс и самой Пегги, натура энергичная, сильная и дерзкая.

С самого начала Пегги знала, что эта горячая, пылкая героиня будет влюблена в мужа хорошей, положительной женщины, которую она, кстати, всегда считала своей главной героиней, даже несмотря на то, что в процессе создания книги не она, а другая, далеко не столь положительная, стала занимать доминирующее положение на страницах романа.

Начала Пегги с конца — именно так она всегда писала все свои статьи и рассказы, чтобы от финальной сцены прийти к идее произведения в целом. Это слегка напоминало способ написания детективов. Пегги любила их, читала взахлеб и была при этом уверена, что авторы не писали их как бог на душу положит, по принципу «попал или промазал», а сначала создавали план убийства, ловили убийцу и только потом возвращались к началу, чтобы вести читателя к логически закономерному, хотя и неожиданному для него окончанию.

Память о тех днях, когда Ред, возможно и к лучшему, уехал навсегда из Атланты в Эйшвилл, часто посещала Пегги, как и тот факт, что она, в сущности, никогда не знала человека, которому клялась в вечной любви, — Клиффорда Генри.

Конечно, необходима предельная осторожность, ибо вымысел должен основываться на некотором личном опыте и наблюдениях, чтобы выглядеть достоверным, а потому она должна будет тщательно «заметать следы».

Выволочка, полученная в детстве от отца за плагиат, еще свежа в памяти, а за все время ее работы в «Джорнэл» Юджин Митчелл не уставал ей напоминать о том, как легко можно привлечь автора к суду за клевету.