Читать интересную книгу Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Энн Эдвардс

Семья Митчелл с энтузиазмом восприняла известие о грядущем событии. Было решено, что и помолвка, и само бракосочетание будут проходить так, как если бы это был ее первый брак, и никаких упоминаний о браке с Апшоу не должно появиться в газетных объявлениях о свадьбе и помолвке. А бабушка Стефенс на время даже «забыла» о религиозных разногласиях, чтобы во второй раз помочь внучке в брачных делах.

Два очерка для воскресных выпусков газеты были написаны Пегги 5 и 12 июня в перерывах между примерками и другими свадебными приготовлениями. Для статьи от 12 июня, которая называлась «Атлантские ребята не хотят богатых жен», она опросила нескольких выпускников университета Джорджии на тему «Какой они хотели бы видеть свою жену». Один из них, Сэм Таннер, который стал потом близким другом Пегги и Джона, поставил «цивилизованное мышление» в начало списка, а затем, в порядке убывания, такие качества, как «характер, любовь к домашнему очагу и детям, общественное положение, личная привлекательность, здоровье, религия, богатство, артистизм, независимость духа». Сверстники мистера Таннера почти единодушно согласились с такой оценкой.

Один из студентов сказал: «В девушке, которая хорошо ведет домашнее хозяйство, больше гениальности, чем в художнице или авторе бестселлера». Пегги воздержалась от каких-либо авторских комментариев, но не без лукавства закончила статью словами другого студента о том, что «тип женщины, подобной цепляющейся лозе, отвратителен» и что он предпочел бы женщину, которая, хотя и не преследует карьерных целей, а посвящает себя семье и дому, тем не менее не испугается честной уважаемой работы, если в этом возникнет необходимость».

Для того чтобы понять отношение Пегги Митчелл к самой себе в дальнейшем, очень важно принять во внимание обстановку, в которой она жила. Мать недолго была с нею рядом, поощряя ее мыслить свободно и быть независимой женщиной, и у Пегги не хватало самоуверенности ни на что большее, кроме как насмехаться над условностями. Колокольчики на подвязках, фиолетовая ночная сорочка в подарок, мальчишеская одежда, в которую она как-то нарядилась, — все это было проявлением независимости, но при этом она никогда бы не смогла и не была склонна вести себя так постоянно.

Из-за ошибки, допущенной Пегги в оценке личности Реда Апшоу, и тех унижений, которые ей за это пришлось испытать, мнение и одобрительное отношение отца, Стефенса, а теперь и Джона в отношении ее поступков стали для Пегги важнее всего на свете. Она таила в себе чувства опасности и неуверенности в собственных силах. И если бы Мейбелл была жива, она разочаровалась бы в дочери — в этом Пегги была уверена. Она не осуществила свою давнюю мечту стать женщиной-врачом; мало того, она даже не закончила колледж. «Свет» был недоволен ею — и явно дал ей это понять. Пегги изменила своей первой романтической любви, выйдя замуж за мерзавца, пьяницу и извращенца, оскорбившего ее морально и физически. И Пегги была уверена, что, если бы эта история с Апшоу вышла наружу, всем стала бы ясна ее слабость, которая позволяла ее телу управлять головой. Она также сознавала, что предпочитает свою работу скорее как возможность уйти от забот по дому, чем способ заработать.

И если учесть то, как вела Пегги себя впоследствии, то станет ясно, что в глубине души она полагала, что те молодые люди из университета Джорджии, которых она интервьюировала по вопросу о том, какими они видят идеальную жену, похоже, были правы. Все те женские качества, которых у нее не было и не могло быть, были оценены ими очень высоко и, наоборот, качества, которые она уважала — артистизм и независимость духа, — оказались в конце списка.

С того момента, когда они с Джоном решили пожениться, некоторые условия были молчаливо приняты ими. Во-первых, из-за болезни Джона и страха, что эпилепсия может передаваться по наследству, они не будут заводить детей — решение, которое, похоже, больше обрадовало Пегги, нежели расстроило. Во-вторых, она будет работать лишь до тех пор, пока Джон не рассчитается с долгами и они не смогут жить на его заработок. И, в-третьих, они не будут жить в ее доме на Персиковой улице.

За несколько месяцев до свадьбы Джон написал длинное письмо своей давней подружке, Китти Митчелл, в котором рассказал о своих планах, о любви к Пегги и к которому была приложена фотография их обоих. Поскольку недели шли, а Китти не отвечала, Джон стал переживать и своими переживаниями по этому поводу часто делился с Пегги, а та, в свою очередь, говорила Фрэнсис, что считает эту Китти невеликодушной и неблагородной и что сама Пегги была бы «искренне рада счастью своего бывшего поклонника».

На самом деле Китти Митчелл совсем не испытывала к Джону таких глубоких чувств, какие питал он к ней, и к тому времени была уже замужем, имела семью и соответственно многочисленные обязанности, и тем не менее, как раз за несколько недель до свадьбы, ответ от нее все-таки пришел. Она поздравляла его с «большой удачей найти такую очаровательную и, безусловно, умную молодую женщину».

Пегги, не теряя времени, тут же оповестила Фрэнсис о том, как рад этому Джон. Китти Митчелл, объяснила она, была для Джона своего рода возлюбленной-легендой, и поскольку, в конце концов, у человека так мало по-настоящему красивых легенд, то она, Пегги, всякий раз страшно огорчается, когда приходится наблюдать их крушение «в столкновении с реальной жизнью и несовершенством человеческой натуры».

Но даже если бы Джон и хранил в душе какие-то романтические мечты о Китти, не было никакого сомнения в том, что Джон Марш очень любит Пегги Митчелл. Она, со своей стороны, уважала Джона за его благородство и порядочность и была благодарна ему за то, что даже после столь унизительного замужества он считал ее достойной своей любви.

Репутация Джона была безупречной, и потому его готовность закрыть глаза на ее прошлое, казалось, реабилитировала это прошлое. Он вместе с нею противостоял Реду Апшоу и был своего рода буфером между Пегги и ее родными. И к тому же она была нужна ему, и он не скрывал своего восхищения ею.

Хотя Пегги нравилось чувствовать себя желанной и играть роль кокетливой южанки, секс сам по себе был для нее болезненным и неприятным испытанием. Марш никогда не требовал от нее близости, а его натура была такова, что он был уверен — он никогда не воспользуется своими супружескими правами против ее желания. Не проявлял он и ревности, спокойно позволяя ей наслаждаться комплиментами и лестью молодых людей ее круга и тех, с которыми ее сводила работа в газете, и не осуждая ее за кокетство. Он даже поощрял ее поддерживать отношения с еще живыми родителями Клиффорда Генри.

Любовь Пегги к Джону Маршу росла с годами, но в те времена, накануне свадьбы, брак этот был, без сомнения, компромиссом для нее, хотя она и чувствовала, что поступает правильно и никогда не раскается в своем поступке.

Джон был безупречным южным джентльменом, и рядом с ним Пегги чувствовала себя в полной безопасности, пожалуй, впервые за все годы своей взрослой жизни.

Они поженились 4 июля 1925 года, в субботу, в пять часов вечера. Венчание проходило в унитарной церкви на Персиковой улице. На Пегги было шифоновое вечернее платье без рукавов, цвета фиолетовых анютиных глазок на фоне атласного чехла цвета орхидеи — та же цветовая гамма, что и во время первого бракосочетания. Узкие серебряные и цвета орхидеи ленты и крошечные зеленые и розовые шелковые цветы украшали пояс ее платья. Шляпа из тонкой соломки была отделана муаровыми лентами и украшена орхидеями, а прикрепленные к корсажу орхидеи, ландыши и розы добавляли последний штрих очарования ее наряду и, как она говорила Медоре, заставляли ее чувствовать себя «настоящей крошкой Дэниелс». Но особенно ей нравились ее прелестные женственные босоножки, на покупке которых она настояла, наотрез отказавшись надеть на свадьбу свои тяжелые ортопедические туфли.

Быть обвенчанными в День независимости показалось Пегги и Джону хорошей приметой.

Церемония была скромной и даже близко не напоминала ее первой свадьбы. Гости из церкви вернулись в дом на Персиковой улице, где им был предложен лишь чай с тортом. Но скромность приема не помешала всем чувствовать себя непринужденно и весело, поскольку основную часть гостей составляли сослуживцы Пегги и Джона и огромное количество спиртного было принесено ими тайно.

Когда новобрачные направились к машине, на которой они должны были отправиться в горы Северной Каролины, они были «похищены» группой гостей и доставлены в яхт-клуб на Персиковой улице, где каждый считал себя обязанным сказать тост в честь жениха и невесты.

Впоследствии Пегги призналась двоим близким друзьям, что приятель Джона Уорд Грин, высокий, дородного вида писатель, сопровождал их всю неделю свадебного путешествия. Грин был одним из участников вечеринки, и поскольку он не сомневался в себе, он вполне мог уехать с молодоженами; оставался ли он с ними в течение месяца — неизвестно.