Рядом Шурик прижал к стенке Лизу и задрал короткое платьице. Она повернула голову и встретилась ко мной взглядом, по губам пробежала довольная улыбка.
Господи, подумал я с ужасом, такая маленькая еще, а уже ей требуются такие возбудители, как свинг или публичность!
Шурик пропыхтел:
– Страстные женщины хороши до безобразия… а также во время безобразия… и после безобразия…
Он говорил яркими фразами, но я это слышал сотни раз, ими все такие вот говорят и отвечают, все это я читал в Инете. Хорошая шутка благодаря Инету становится известной всему миру в тот же день, и когда говорят вот так, им и отвечают тем же, и хрен поймешь, как бы человек говорил на самом деле.
А может быть, ну его, как бы он говорил сам?
Потом вернулись к машине Шурика, все это время хи-хи и ха-ха как на улице, так и в салоне, приколы, гэги и шуточки вперемешку с анекдотами. Мы развезли девочек по домам, чем очень удивили, все-таки их обычные партнеры-подростки до таких высот рыцарства не поднимаются, помня о равноправии.
Шурик с облегчением вздохнул, вырулил на автостраду, где погнал в левом ряду по опустевшей магистрали.
– Ну вот, – сказал он голосом поработавшего человека, – а я уж думал, день пропадет зря.
– А не пропал?
– День пропал, – согласился он, – зато вечер спас! Люблю вот таких. Заметил, даже провожать не надо. А изнасилует их какая пьяная компания по дороге к дому, ну и что, отряхнутся, как курицы после петуха, и пойдут клевать дальше… что они там клюют?
– Пшено, – сказал я, поправил себя: – Просо. Но мы ж их развезли по домам.
– Да, показали себя! – сказал он и тут же добавил обеспокоенно: – Правда, старомодными показали. Уважать не будут… Нет, эти клюют червяков, жучков и блошек. Это же вольные курочки, а не сарайные! А ваще круто было… На эскалаторе, надо же… да, теряем мужские позиции, как движущаяся сила прогресса. Надо же, девчонки опередили… Всегда именно мужчины придумывали что-то новое, а тут вдруг девчонки начали… это, двигать прогресс.
– Регресс, – сказал я.
– Че-че? – переспросил он заинтересованно.
– Женщины, – пояснил я, – консервативная сила. Мужчины идут за горизонт в поисках мамонтов, а женщины обустраиваются в пещере. Так и этот экстремальный… это не прогресс, а обустройство в уже обжитой пещере. Те же стены, тот же очаг, вообще все то же, только шкуры перекладывают чуть по-другому.
Он подумал, почесал голову.
– Тоисть, – сказал с неуверенностью, – новое все равно придумываем мы?
– Да, – утешил я. – Оргазм все равно тот же. Хоть в пещере, хоть на эскалаторе. А придумали его мы.
Он снова подумал, почесал уже не только голову, но и в подмышках, в паху, наконец расплылся в улыбке.
– А ты рубишь в этом деле! Сразу усек. Я вчера вывернул все карманы, дисковод поменял. Теперь не только читает блюрейки, но и пишет, представляешь? И не четыре и семь, как на дивидишках, а сразу пятьдесят гигов, с ума сойти! Вот это да, разница. А телку как ни поставь, ты прав, оргазм всегда одинаковый… Хрень эта вся камасутра, деньги выманивают только такими книжками разводилы всякие…
Лицо оживилось, глаза заблестели, размахивал руками, отпуская баранку, и рассказывал, как втиснул всю коллекцию хард-рока на одну болванку, вот это прогресс, это не камасутра дурацкая.
А он не совсем дурак, подумалось в удивлении. Просто конформист, как и я. Ему сказали, что экстремальный секс на эскалаторе клево, – он и говорит вместе со всеми, что это клево, круто, отпадно, рулезно. И даже сам добросовестно старается что-то в этом увидеть. А когда вот так поймаешь на нестандартном, тут и проговорится, что думает совсем не так.
Говорит, как и все, чтобы принимали таким, какой есть, что не желает подстраиваться под требования общества, но так все перепуганные подростки говорят, хорохорясь и вроде бы отстаивая свою независимость, а на самом деле с величайшей готовностью принимая любые правила стаи… нет, даже стада.
– Я тоже заменил на блюрейный, – сообщил я. – Но я ради фильмов. Все-таки высокое разрешение.
– Ну да, у тебя ж экран!
– И экран, – согласился я. – И вообще удобно загнать архивы на одну болванку, чем потом искать, где че. Ты прав, это в самом деле прогресс.
Он хохотнул:
– Но и сексу не мешает, верно? Только ну его на фиг, этот экстремальный… Им ничо, а нас могут повязать и пришить изнасилование.
– Да, – согласился я поспешно. – Скажут, маньяки какие-то.
– Сейчас все маньяки, – сказал он авторитетно. – Мода… Одна так и говорила в телевизоре: я без материальных и жилищных проблем, у меня все есть и всем обеспечена, хочу секс-маньяка.
Я поежился:
– Опять ты прав. Не фиг ради простенького вообще-то дела лезть на крышу или на движущийся эскалатор.
– Во-во!
– Ну, бывай, до встречи!
Машина остановилась у подъезда моего дома, мы пожали друг другу руки, уже как сообщники, что признались в некой постыдной тайне, которую нельзя выдавать слишком требовательному обществу.
Отъезжая, он махал из окна, а я подумал, что и в таком деле приходится таиться, надо же, как влипли с этими новыми модами, что построже любой свирепой диктатуры.
Глава 14
Сегодня я придумал и красочно намечтал, что у меня дома большая страшная собака. Бульмастиф, Фила бразильеро или еще что-нить покрупнее и поужаснее. Но я ее принес в дом еще щенком, было лето, выпускал во дворе, он играл со всеми детьми, матери умилялись, когда детишки возились с толстым, как колобок, веселым цуциком.
Потом щенок подрос, но и когда он ростом со взрослого пса, еще с год остается щенком, дурным и веселым, во дворе с ним играют все так же, потому что рос незаметно на их глазах, и все еще тот же щенок, а вот чужие пугаются, верещат, а мамаши их уже сами успокаивают, что, мол, это замечательный щеночек…
А дальше у меня множество сюжетов: то как он догнал преступника, за которым гонится милиционер, и повалил, тот даже не понял, что щенок с ним играет, милиционер добежал и надел наручники… этот сюжет я прокручивал с удовольствием несколько раз, всякий раз помещая действие на разные улицы, но обязательно – центральные; то вот зима, у щенка замерзли лапки, он взобрался на колени сидящей на лавочке девочке, как обычно забирается ко мне, там пригрелся и мирно заснул, а ее мать, когда увидела, чуть не померла от ужаса. А девочка говорит с обидой: мама, чего кричишь, бедная собачка набегалась и спит! А бедная собачка в два раза больше самой девочки…
Это даже лучше, чем предыдущий сюжет, его время от времени прокручиваю заново, добавляя детали: я в школе, мне лет четырнадцать, но уже со всем моим нынешним опытом, да и мышцы у меня как стальные, так что еду-еду не свищу… Словом, приключений и возможностей море, купаюсь в грозной славе, гоняю гадов, девчонки по мне просто мрут, а я иду такой загадочный и красивый, ни на кого не смотрю…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});