он не имел об этом ни малейшего представления. Наш огромный хлебосольный овальный стол был совершенно пуст, если не считать полутора десятков стоявших по краям эмалированных кружек и двух больших алюминиевых тазов, один из которых был наполнен водой, в которой плавала сырая чищеная морковь, а в другом лежали крупно нарезанные ломти хлеба. Окинув голодными глазами все это великолепие, я с надеждой повернулся в сторону кухни, но там было темно и тихо. Перехватив мой взгляд, Кейзо сказал со вздохом: «Похоже, у Кевина тоже выходной и мы остались без повара, по крайней мере до послезавтра…» Излишне говорить, что после десятичасового тренировочно-рабочего дня я рассчитывал на нечто большее. Ведь говорилось о праздничном ужине, а в том, что речь шла именно о нем, я мог поклясться: тема праздничного ужина была наиболее популярна во время моих занятий английским, так что я в совершенстве владел той обширной частью английского словаря, которая посвящена этому вопросу. Увы, мои знания на предстоящем праздничном действе грозили быть невостребованными. Мои грустные голодные размышления были прерваны стремительным появлением Уилла.
Его праздничный наряд вполне соответствовал изысканному меню нашего стола: не первой свежести футболка, видавшие виды джинсы и резиновые сапоги на босу ногу. Подлинным украшением его скромного туалета была мерцавшая в свете газовых фонарей двухлитровая бутыль водки «Smirnoff», которую он несколько картинно водрузил на стол рядом с кружками. Не дожидаясь нашей реакции или, быть может, справедливо опасаясь ее, Уилл поспешил наполнить кружки. Делал он это, как практически и все остальное, левой рукой и быстро, но поскольку двухлитровая бутыль была тяжелая, а водку он разливал единым махом, то соответственно в одних кружках оказалось по 200 граммов, в других же едва-едва по 50. Уилл взял кружку первым, протянул кружку мне и затем широким жестом предложил Этьенну и Кейзо к нам присоединиться. Еще когда он разливал водку, нещадно ее проливая, я подумал, что у нас за такой разлив могли бы и побить, однако по тому, как он взглянул на меня по завершении этой волнующей операции, я понял, что все это делалось нарочито широким жестом в расчете произвести впечатление на русского – представителя истинных ценителей этого напитка. Само собой разумеется, что в моей кружке было не 50 граммов, и, естественно, я принял вызов. Однако, когда мы, осушив первую порцию, едва закусили сырой морковью, я в полном соответствии с инструкциями, полученными в Комитете накануне отъезда, предложил Уиллу выпить по второй, к собственному удивлению, железно аргументировав это, причем по-английски: «Between the first glass and the second there are only forty seconds»[7]. На этот раз вызов был брошен Уиллу, и он с достоинством, которое еще не успело раствориться в первой порции огненного напитка, принял его. Зрителями этого увлекательного поединка стали Этьенн и Кейзо. Об его итогах я мог только смутно догадываться на следующее утро, когда часов в девять проснулся с тяжелой головой и вполне отчетливым чувством жажды. В кают-компании был только Кейзо, на которого мое появление произвело, как мне показалось, не меньшее впечатление, чем на меня вид праздничного стола накануне. «Bicta, – в японском языке отсутствуют звуки «В» и «Р», поэтому в его произношении мое имя всегда звучало именно так, – how are you today? Too much vodka for you, but you danced very well yesterday, you are so strong!»[8]
У меня не было ни сил, ни желания оспаривать ни один из этих не вполне понятных мне тезисов. Единственное, что я смог выдавить из себя это было: «Water, please…»[9] «O! Yes», – поспешил ответить услужливый Кейзо и протянул мне какой-то красочный пакетик. Не обращая внимания на мои протестующие жесты, он показал, что мне надо его открыть, и, пока я с ним возился, успел даже притащить из кухни чайник с кипятком. При соединении кипятка с содержимым пакетика произошло чудо в виде ароматного супа, который практически вернул меня к жизни. Я понемногу стал осознавать происходящее вокруг меня. Первое, на что я обратил внимание, было отсутствие каких-либо признаков Уилла на месте вчерашнего сражения, из чего я заключил, что вышел победителем, хотя это обстоятельство никак не улучшило мое самочувствие. Постепенно стал подтягиваться остальной народ. Наиболее живописно выглядел Мус, вся левая сторона лица которого была покрыта ссадинами, а под глазом был большой синяк. Судя по его лаконичным комментариям, он тоже не слишком отчетливо представлял концовку вчерашнего вечера, а я, глядя на его рослую, чуть ли ни под потолок, фигуру, подумал о том, как прав был Александр Дольский, когда пел: «Нелегко ведь падать с высоты…»
Начало следующей тренировочной недели ознаменовалось сильным снегопадом и понижением температуры до минус 15 градусов. После однодневного отдыха собаки выглядели намного свежее нас, хотя при ближайшем рассмотрении оказалось, что и они не зря провели этот день: у одной из собак упряжки Кейзо оказалась прокушенной лапа, и нам пришлось оставить ее дома. Самый короткий путь до нашей перевалочной базы проходил по озеру, однако мы с Джефом решили пойти кружной дорогой через лес, опасаясь, что при такой видимости и сильном ветре ни мы сами, ни тем более наши собаки не почувствуют преимуществ короткой дороги. В лесу было заметно тише, снег валил крупными хлопьями и ветви деревьев, склонившиеся под его тяжестью еще более сужали и без того не очень широкую лесную дорогу. Собаки бежали резво: им явно больше нравилось в лесу, где было больше запахов и только им ведомых контрольно-прописных пунктов, около которых было просто необходимо задрать ногу. На перевалочной базе мы застали Муса, пилившего бревна бензопилой, которая периодически глохла. Очевидно, Уилл, увидев сегодня раскрашенную в боевые цвета физиономию Муса, решил, что тому будет лучше поработать в лесу подальше от людей, чтобы он своим видом не пробуждал в них, несомненно, вредные для работы воспоминания о минувшей праздничной ночи. Пока я увязывал уложенные в сани длинномерные доски, подоспела упряжка Кейзо, и его собаки, пробегая мимо и практически не снижая темпа, преподали мне весьма наглядный урок правил «хорошего тона», естественно, в своем понимании: «Человек! Не оставляй дорогих или просто нужных тебе вещей, даже если они и представляются тебе совершенно несъедобными, в пределах досягаемости собачьей морды». Этот урок, в качестве наглядного пособия к которому вконец расстроенный Кейзо вручил мне останки моей новенькой кожаной рукавицы, еще минуту назад лежавшей на моих санях, очень пригодился мне позже в Гренландии. А сейчас мне оставалось только чертыхнуться, а моей правой руке –