кольчуге, не задев тела. Сзади, захлебнувшись кровью, повалился с седла один из воинов. Ростислав врезался во вражеский строй.
— С нами Сварог!
— С нами Хорс! — гремело рядом. Бежали вперед, вновь втягиваясь в сечу, новгородские пешцы. Краем глаза Ростислав увидел Остромира. Пеший, с мечом в левой руке, он упорно шел вперед со всеми. Правая рука висела плетью.
Не он завернул полки. От раны потерял сознание, пока отнесли в шатер, пока вынимали стрелу, пока перевязывали рану… Но теперь он из последних сил шел вперед среди своих воинов.
Вновь поднялся золотой стяг. Невысоко, древко было перерублено. Но поднялся; но плыл вперед, отмечая успех новгородского оружия. Остромир схватился с высоким седым весином, по виду, одним из вождей. Голубой отлив клинка в левой руке. Помочь? Не простит. И не успеть.
Двуцветной молнией падал Цвет Грозы. Взлетал, алый от крови. Ростислав потерял коня. Пеший, прорубался вперед. Поймал на клинок седого вождя Остромир. И сам, зашатавшись, начал заваливаться вбок. Его, к счастью, поддержали.
Враг отступал и здесь. Сейчас будет прижат к берегу и вынужден будет сложить оружие. Далеко впереди мелькнула лазурь Белозерского стяга. Ростислав загляделся лишний миг… И уже не увидел той стрелы, что впилась ему в горло.
* * *
— Малка, куда запропала! Пора мужикам обед нести.
Дана вышла во двор. Огляделась, ища холопку. Жучка вертелась в ногах, норовя прижаться пушистым боком.
— Малка, прибью!
Запыхавшаяся девка вбежала в ворота.
— Госпожа, вершник сюда скачет. По виду кметь.
— Вершник? Ладно. А ты иди, делай, что велено. Солнце высоко. Вряд успеть.
Малка заморгала, не решаясь возражать. Может, и у нее кто близкий на той войне?
— Ладно, найди, кого послать. А сама накрывай на стол, доброго вестника по-доброму и встретить нужно.
Девка опрометью кинулась в дом. А Дана пошла из ворот навстречу спешащему гонцу, в радостном, но все-таки волнении. Вот увидела, как скачет во весь опор незнакомый ратник на гнедом коне, и приветно замахала рукой. Запыхавшийся гонец, остановив, соскочил седла.
— Будь здрав, добрый человек.
— И ты будь здрава, девица. Не ты ли госпожа Дана?
— Я. Скажи скорей, какие вести? Наша ли победа?
— Наша, и славная! С богатой добычей идем домой. Только… крепись, госпожа Дана. Это еще не все вести. Князь Ростислав убит.
Вмиг померк веселый солнечный день. Черное небо рухнуло на плечи. Ростиславе! Неправда, неправда! Убит… Темнота обступила Дану. Словно живой в землю… И глухо, как сквозь толщу земли, доносился до нее голос:
— … Яросвет Бирюч объявил себя князем, поскольку прямых наследников князь Ростислав не оставил…
— Как это не оставил! — откуда-то возникла Зарина. — Вот он наследник, у госпожи Даны под сердцем, самый что ни на есть княжич!
— Это и плохо, — снова вестник. — Яросвет это заподозрил и ищет тебя, госпожа Дана, чтобы убить. Я вот был с князем в его смертный час, и он мне завещал найти тебя и позаботиться, опасался такого исхода. Мудр был князь, да пребудет он в светлом Ирии! Скрыться тебе надо, госпожа. Слушай, что я придумал. Сейчас возвращайся в дом, постарайся сделать вид, будто ничего не знаешь, чтобы никто ничего не заподозрил. А вечером, после ужина, выйди на прогулку… Ты ведь ходишь вечером гулять? Ничего с собой не бери, и оденься попроще, да приходи на опушку, где березы-двойняшки. А я повозку подгоню, жаль, нельзя тебе сейчас верхом.
— И куда это ты везти госпожу собрался?! — влезла Зарина.
— К верным людям, тетя. Не все хотят видеть Яросвета на столе, поверь, не все. А потому за княжича и его мать, если нужно будет, положат жизнь. Ты не сомневайся, госпожа Дана. Во всем Белозерске нет места безопаснее.
Дана машинально кивнула. Она поедет, куда надо. Все равно, куда. Лишь бы уберечь дитя. Темнота не отступала. Плакать нельзя, выдадут покрасневшие глаза. Сейчас. Сейчас она отдышится, пойдет в дом, как ни в чем не бывало, и что-нибудь придумает, что рассказал ей вестник, и будет сильной, и ничем не выдаст себя. Будет сильной до вечера, когда упадет наконец в повозку и завоет навзрыд.
* * *
Вечером Дана, привесив серебряные Миланины кольца и спрятав под сорочку шнурок с заветным перстнем, отправилась гулять по прохладе, что, как известно, полезно для ребеночка. У берез-двойняшек ее уже ждал давешний ратник с повозкой. Она молча села.
— А ты куда, тетя! — возмутился было возница на плюхнувшуюся рядом Зарину.
— Как это куда! Знаю я ваших верных людей! Небось ни роженицу обиходить, ни дитеночка спеленать не сумеют. Так что, хошь толкай, хошь пихай меня, воен-человек, а я от госпожи моей ни на шаг!
* * *
Капитуляцию от имени князей-союзников принимал Гостомысл. Обессиленный потерей крови, Остромир валялся в шатре да пил мясной отвар. Ростислав не мог и того. Рана в шею жизни не угрожала, но очень ее портила: ни куска проглотить, ни слова вымолвить.
— У князя Ростислава много удачи, — уважительно заметил Хаук, когда Некрас зашел к нему попросить мази. Состав этой мази, переданный ему некой колдуньей и вроде бы вдвое быстрее исцеляющей любые раны, варяг держал в строжайшем секрете и очень им гордился. Некрас решил в лепешку расшибиться, а добыть для своего князя такую замечательную вещь.
Когда он нашел варягов, Хаук усердно пользовал той самой мазью Эрика, который в это время вел длинную неспешную речь, состоящую исключительно из слов, которые не произносят при детях. А Хаук посмеивался и в самых патетических местах вставлял неизменное: «Ага, щиплет?». Развлекались ребята.
— Как много нового я узнал… — удержался от комментария ехидный Некрас. Варяги посмотрели на него и захохотали. От души. А чего ж не веселиться, если бой позади. И мази дали. Варяги теперь князя Ростислава особенно зауважали.
Гостомысл с воеводами от имени союзных земель и весские старейшины от имени своих родов заключили докончание. Весь давала Новгороду ежегодную дань и разовый откуп, а также обязывалась по требованию оказывать военную помощь; в остальном же сохраняла собственное управление и все свои вольности. Из всего полученного Белоозеру выделялась доля, оговоренная особым рядом между ним и Новгородом.
— Вот ты — князь, вот и скажи, — бурчал Некрас, уже успевший слегка отпраздновать победу. — Сидели они в своем болоте, никого не трогали, и тут мы такие, аки пардусы[85], явились и всех победили. А на кой хрен? Понятно, что всякое там