Марина торопливо метнулась назад и в мгновение ока приняла суровую позу. Унылый Персиваль, не ожидавший проверки, вздрогнул при виде ее сверкающих глаз и выронил свечи.
— Ну че, теперь сам обоссался? — ехидно хмыкнул ему в спину Уильям, когда вампир принялся торопливо собирать казенное добро под тяжелым взглядом учителя.
— И правда, демон, — пробормотал Денеба, видимо, имея в виду эффектную засаду Марины.
— Поговори мне еще! — погрозила она кулаком пустому пространству. Затем проводила взглядом Персика до самой комнаты «Мозговитых» и обратно и самолично закрыла за хулиганами дверь. Подумала, открыла снова и безапелляционным тоном заявила:
— Спать!
Парни, не ожидавшие повтора засады, еще раз вздрогнули — теперь уже все втроем: под Денебой покрывало дернулось.
Удовлетворившись, Марина от них отстала. Правда, еще некоторое время постояла в коридоре, улыбаясь в темноте. Ей вдруг стало весело и захотелось похулиганить, но она задавила в себе это желание, одновременно подумав, что вот именно из-за такого «задавливания» и превращается в бесчувственного человека. Раз подавишь в себе эмоцию, другой, десятый. А на сто десятый ты ее уже и не ощутишь — ни хорошую, ни дурную. И потечет жизнь уныло, без всяких радостей — что на потерю кошелька со всей зарплатой никак не отреагируешь, что на его находку.
Пока она размышляла об особенностях человеческой психики, в коридоре, наконец, установилась сонная тишина. И все же откуда-то еще доносились звуки. Что-то едва заметное, вроде всхлипывания. Марина нахмурилась и снова пошла от одной двери к другой, прислушиваясь.
Звуки доносились из «Наивности». Причем оттуда долетали не только всхлипы, но и храп, из чего Марина заключила, что Кассандра крепко спит, а хохотушка Флокси, убедившись, что соседка не видит, рыдает себе втихомолку.
Немного подумав, Марина все-таки вошла. Флокси заметила ее не сразу, а заметив, сразу попыталась притвориться, что спит. Но сделать это было сложно, потому что девочка сидела в обнимку с чучелом птицы, и поза у нее была, мягко говоря, не сонная.
— Ты чего? — шепотом спросила ее Марина, присев рядом на корточки.
— По маме скучаю, — гундосо призналась феечка, шумно шмыгнула и вытерла рукавом лицо.
Девушка тут же пожалела, что спросила. Потерянные родители — не та тема, в которой можно просто погладить по головке, и все пройдет. Вот что ей сказать? Поплачь, станет легче? Но ведь не станет. Марина сама на днях пыталась проплакаться — это помогает, когда сильный стресс или большая неприятность. Но если полжизни псу под хвост, тут никакие слезы не помогут.
Сказать: «Не плачь, все будет хорошо?» Во-первых, безответственное заявление, ведь Марина не может этого гарантировать. Во-вторых, подобная фраза чаще всего вызывает отторжение. Она по себе это знала: страшно бесит, когда тебе плохо, а тут какой-то радужный придурок принимается тебя увещевать, мол, ты только улыбнись, и все пройдет. Так и хочется врезать по этому самому улыбалу.
А в-третьих, девочка почти наверняка плакала из-за прошлого. И плевать она сейчас хотела на то, что будет в будущем. Когда тебе по-настоящему плохо, будущее просто перестает существовать, а если и существует, то видится еще более мрачным — это Марина тоже знала по себе.
Она задумалась, как же поддержать малышку. Флокси была здесь не только самой слабой, но и самой младшей. Ее не обижали — по крайней мере, намеренно — но и в компанию не принимали. И крошечная феечка моталась за взрослыми ребятами, поддакивая и пытаясь подстроиться. Но, разумеется, никому не была нужна ни как друг, ни хотя бы как девушка. Потому что до девушки ей было еще как минимум года три.
— Я никогда не вырасту, да? — неожиданно спросила Флокси, утирая нос пододеяльником, который вечером сыграл роль полотенца, а теперь — носового платка.
Марина широко раскрыла глаза. Ну надо же, как близко она была в своих рассуждениях к мыслям девочки! Хотя и не совсем точно их угадала.
— Вырастешь, — с улыбкой пообещала Марина, прижимая к себе ее хрупкое тельце. — Я тебе помогу.
— Правда? — с неожиданно яркой, как у малыша, надеждой спросила феечка.
— Правда. Кушай хорошо и крепко спи, — сказала Марина, припомнив, что как раз в возрасте Флокси у подростков случается последний рывок роста. — Ты еще не взрослая, ты можешь вырасти. Надо только напитать тело энергией роста, понимаешь? Ну, может, выше всех не будешь, но еще немного подрастешь — это точно.
— Но обо мне больше некому заботиться, — глухо и едва слышно призналась девочка. — Я осталась одна.
— Я о тебе позабочусь, — пообещала Марина, но спохватилась, что это слишком громкое заявление и уточнила: — Сколько смогу, по крайней мере.
— Как мама? — спросила Флокси, сверкнув на нее в лунном свете большими влажными глазами.
— Ну, почти, — сказала Марина.
Флокси неожиданно дернулась, как пружинка, и повисла на ней, крепко-крепко обняв, а затем чмокнула прямо в губы — Марина даже не сообразила подставить щеку. От этого действия по всему телу неожиданно пробежали сильнейшие, но довольно неприятные мурашки — будто от холода.
«Спокойнее, — сама себе сказала Марина. — Это что еще за реакция на детскую веру в чудо?»
Но подсознание было не убедить: то ли оно побаивалось неизвестной магической сути малышки, то ли просто не хотело записываться в «мамы», но такое проявление любви ему не понравилось, и Марине пришлось торопливо покинуть девчачью спальню, пока Флокси не заметила ее странной реакции.
Этот мир определенно сильно влиял на Марину: чувства просыпались одно за другим, в том числе неприятные. Наверное, все это время она пребывала в шоке, а теперь отошла и начала реагировать. И, пожалуй, это было основным по-настоящему серьезным аргументом за то, чтобы остаться здесь навсегда. Ну, или по крайне мере, на пару лет: очень уж давно она не чувствовала себя такой живой.
***
Увы, как и ожидала Марина, спалось ей плохо. Нет, ночью никто не выл, не скребся в дверь, и никакие магические эманации ее не беспокоили. Зато мысли о грядущем возвращении в родной мир преследовали не хуже полтергейста: на какой бы бок ни повернулась Марина, какой бы метод засыпания ни применила, ничего не работало. Хотя устала она сегодня знатно — аж до слабости в мышцах. Впрочем, последняя вполне могла быть образована все теми же дурными мыслями.
Марина ворочалась на узком диванчике и так, и эдак. Старинная мебель когда-то была набита мягким пухом. Но это было давно, а сейчас экологически чистый наполнитель слежался, и как бы Марина ни старалась, взбить его до привычной мягкости матраса не могла. В принципе, это было не так плохо — говорят, спать на твердом даже полезно. Но не когда ты не можешь уснуть.
Она лежала и глядела на смутные тени кустарников, легонько постукивавших в окно. Тени были длинными и расчерчивали весь пол жутковатыми узорами. В комнате было тихо-тихо, и в этой тишине приятно, но слишком отчетливо постукивали ходики.
В дальнем углу комнаты что-то заскреблось. Марина встрепенулась было, но вспомнила, что там в помятом котле теперь живет мышь. Видимо, животное имело привычку к ночному образу жизни. А вот Марина — нет.
Промучавшись примерно с час, она не выдержала. Встала, накинула учительскую мантию, скользнула ногами в тапки и пошлепала искать зверю новое место обитания.
«Поставлю пока в третьей рекреации», — подумала она, выходя с котлом в коридор.
Третья рекреация — точнее, крошечный закуток перед самой аудиторией — была битком забита не разобранным еще хламом. Сунуть туда котел ничего не стоило. Вот только при следующей уборке посудину почти наверняка уронили бы или перевернули, выпустив мышь. А Марине вовсе не улыбалось расплодить в этом здании грызунов. Надо было поставить так, чтобы видно было: вещь стоит отдельно, не просто так.
Высмотрев у самого окна какой-то чугунный крюк, торчащий из стены, Марина принялась осторожно протискиваться мимо горы мусора. Девушке не хотелось неосторожным движением вызвать падение какой-нибудь железяки и перебудить полкласса, так что двигалась она очень медленно — практически кралась.