Эти слова дались Арману с большим трудом. Сидевшая рядом с ним девушка понятия не имела, какое усилие ему пришлось над собой сделать, чтобы говорить ей такие вещи. Сама она пребывала в смятении; вчера вечером она не могла думать ни о чем, кроме болезни своей несчастной бабушки. Сегодня утром герцогиня прошептала «прости меня» еще раз, и Рейн поцеловала и успокоила ее. Но даже если герцогиня поправится полностью — а доктор де Витте вполне на это рассчитывал, — все равно не избежать сложностей. Наверняка последует неприятная сцена с матерью. Разумеется, теперь обе — и бабушка, и мать — вынуждены будут выйти из борьбы, понимая, что их карта бита, но это еще не значит, что они оставят свои надежды на то, что она станет женой Армана, а Клиффорд получит отставку. «Как все запуталось, — горестно размышляла Рейн, — и как все это ужасно. Невыносимо будет увидеть сегодня мать и заявить ей, что вот, я раздумала выходить замуж за Армана, а решила ехать в Лондон и продолжать встречаться с Клиффордом».
Куда же делась та безудержная страсть, которая угрожала поглотить ее несколько месяцев назад? С какой стати она стала теперь так переживать из-за того, что подумают другие? Почему бы ей не прийти сегодня в гостиницу к Клиффорду и не сказать: «Возьми меня с собой в Лондон, ради тебя я брошу всех»?
Ответа на эти вопросы не было. Она знала только, что все еще любит Клиффорда, и была счастлива, что он на самом деле ей писал и тоже любит ее, как раньше. Однако все странным образом изменилось, и Рейн не понимала почему. Может быть, из-за Армана? Она не знала. Ей захотелось вдруг убежать от обоих мужчин и спрятаться где-нибудь.
Бледная, притихшая, Рейн сидела на террасе отеля под большим полосатым зонтиком рядом с высоким белокурым красавцем, по виду англичанином, в сером, отлично скроенном фланелевом костюме с гвоздикой в петлице. Огромный букет гвоздик, завернутых в целлофан, ждал ее на столе. Ну да, разумеется, Клиффорд же знал, что она приедет. И сегодня он был чуть тактичнее, чуть заботливее, чем обычно, — он умел играть на струнах ее сердца.
Клиффорд сказал, что пришел в отчаяние, решив, что они уже никогда не увидятся, и теперь вне себя от счастья. Он еще раз повторил все то, что говорил ей вчера вечером: мол, глубоко потрясен тем, что она не получала его писем, но еще ужаснее было узнать о ее помолвке с этим французским архитектором.
— Вообще-то де Ружман отличный парень, — на всякий случай поспешно добавил Клиффорд. — Разумеется, он поступил благородно — не стал связывать тебя обещанием, зная, что ты по-прежнему любишь меня, мое счастье.
Рейн сидела молча. Сегодня утром она была очень печальна, хотя так чудесно было слушать его приятный родной голос, смотреть в изумительные голубые глаза, которые глядели на нее с таким призывом и лаской, и на этот взгляд отзывалось все ее существо. Но почему, почему ее постоянно преследует призрак Армана? Друга, советчика, брата и несостоявшегося возлюбленного. Человека, который был рядом с ней во всех ее бедах и помог пережить долгие томительные недели в Канделле, когда она не получала писем от Клиффорда.
— О, Клифф, — наконец заговорила девушка. — Мне так плохо. Понимаешь, я ведь сильно обидела Армана.
Молодой человек нахмурился, но постарался побороть свое раздражение.
— Да, разумеется… неловко вышло. Жаль, что я не приехал на день раньше. Чертовски глупо как-то. Но он ведь знает, что ты дала мне слово прежде, чем ему, а стать его женой согласилась только под ложным впечатлением, что я для тебя потерян навсегда.
— Да, правда, — кивнула она, — но мне от этого ничуть не легче.
Он сжал ее тонкие пальцы.
— Сладкая моя, я понимаю, ты расстроена. Но ты слишком долго пробыла в этом старом мрачном монастыре наедине со своей старой бабушкой и де Ружманом. Он отличный парень и все такое, но слишком уж серьезен — у него совершенно нет чувства юмора.
— Ну, я бы этого не сказала, — бросилась на защиту друга Рейн.
Клифф подытожил:
— В общем, как бы там ни было, они все тут какие-то хмурые, а ты создана для веселья и любви. Ах, милая моя, дорогая Рейн, мне так хочется взять тебя на руки и унести подальше отсюда! Нам ведь когда-то было так хорошо вдвоем. Ты помнишь?.. — И он начал вспоминать их свидания, встречи… танцы… украдкой улученные минуты уединения… страстные поцелуи… и весь их бурный роман. Мы с тобой рождены друг для друга. Арман случайно подвернулся тебе под руку. Но ты — моя, и я единственный мужчина в мире, с кем ты будешь по-настоящему счастлива. Только я могу по-настоящему тебя понять, любимая.
Девушка слушала радостно, но одновременно и смущенно, сомневаясь, что его слова соответствуют истине. «Господи, да что со мной такое?» — в панике спрашивала она себя.
Что-то утрачено… что-то самое главное… наверное, ее прежнее абсолютное доверие к Клиффорду, а может быть, даже доверие к себе самой. Сегодня утром, как ни старалась, она не могла убедить себя, что подружилась с Арманом только потому, что была одинока и разочарована. Между ними возникло настоящее, очень нежное и прочное чувство. Он был одновременно художником и поэтом в душе… А Клиффорд этими достоинствами обделен — он любит машины, спорт и вечеринки. Ей казалось, что ради него она тоже полюбит все это, что самое главное — быть с ним рядом, а остальное как-нибудь устроится… Вдруг в ней вскипели ожившие отвращение и злость на мать и бабушку, которые разлучили их и все испортили, ее бесила собственная нерешительность. Рейн понимала, что, если сейчас ее напрямик спросят, кого из двоих она выбирает, ей нечего будет ответить. Клиффорд опять вошел в ее жизнь, и ей не хотелось терять его еще раз. Но в то же время она не могла спокойно и безжалостно повернуться спиной к Арману.
Девушка сняла солнечные очки и приложила ладонь к глазам.
— Думаю, мне действительно надо побыть одной и все обдумать.
— Дорогая, — произнес Клиффорд, наклоняясь к ней, — не говори так — я же только что снова тебя обрел, я не вынесу больше разлуки. О, милая, как я хочу, чтобы ты завтра улетела со мной в Лондон!
— Клифф, об этом не может быть и речи.
Он пожал плечами:
— Ну хорошо — тогда пусть мать поскорее привезет тебя. Мы сможем видеться каждый день, проводить вместе все свободное время и тем докажем твоей родне, что наши чувства вполне серьезны.
— Я не могу уехать из Канделлы, пока бабушка не поправится.
— Ну а ты вспомни, как она обошлась с тобой… — начал было Клиффорд, но Рейн перебила его, с белым, застывшим лицом, зло прищурив глаза:
— Она сделала это из самых лучших побуждений, и я ее очень люблю. Мне не хотелось бы, чтобы она умерла из-за меня. Ты не можешь этого от меня требовать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});