Читать интересную книгу Мифология «голодомора» - Елена Прудникова

Получил разъяснение, что если бы он их в свое время признал и в метрике они значились бы его сыновьями, то он имел бы над ними власть, а теперь может пользоваться их услугами только за плату.

«Это объяснение привело старика в негодование.

— Значит, — говорил он, — царь хотел, чтобы я, столбовой дворянин, унизил свое дворянское достоинство, женившись на хамке, на своей холопке? Разве царю и такая воля дана, чтобы он распоряжался нашими родными детьми? Как же он может заставлять их служить родителям только за плату? Этого быть не может! Ни царь, ни псарь не могут указкой быть, как поступать мне с моей плотью и кровью».

В конечном итоге, обиженный такой явной несправедливостью, «столбовой дворянин» (надо сказать, препустой и премелкий человечишка по прозвищу «Селезень-вральман») достал уставную грамоту и сунул ее в руки посреднику:

«Вот, извольте получить обратно: мне ее прислали для подписи, а я не желаю ни подписывать, ни иметь дело с такими крамольниками, который не признают ни Божеских законов, ни законов естества».

Другой помещик, когда посредник к нему приехал, вынул уставную грамоту со словами:

«Подписывать не буду! Не могу же я подтверждать своею подписью, что я радуюсь грабежу, учиненному надо мною среди бела дня. Так как такое приказание идет от самого царя, а жаловаться на него можно только Богу, то я при вас и засовываю эту грамоту за икону. Уж пускай сам Бог рассудит меня с царем на том свете».

Любопытное было у этого господина, однако, представление о христианстве!

Самая забавная история приключилась с тремя сестрами Тончевыми, старыми девами истерического склада, которые никак не могли сговориться с крестьянами ни по одному вопросу.

«Мой брат решил отправиться к ним с двумя другими мировыми посредниками той же губернии, о чем он за несколько дней известил как Тончевых, так и крестьян. И вот посредники подъезжают к дому трех сестер-помещиц, а на крыльце… мировые посредники решительно недоумевают, что такое на крыльце? Вглядываются, и что же оказывается: все три сестрицы стоят в ряд, неподвижно одна возле другой, а их платья, юбки, рубашки подняты вверх, и стоят они обнаженные до пояса (снизу. — Авт.)».

Короче говоря, задницы посредникам показали. Вот в такой обстановке и проходила реформа. Конечно, в дворцах с колоннами задниц не показывали, но в остальном было то же самое…

«Вторая причина… необыкновенная алчность помещиков. В то время редко какого помещика нашей местности можно было назвать хорошим сельским хозяином: почти никто из них не изучал серьезно хозяйства, и вели они его так же, как их деды и прадеды, по старым образцам. Даже запашку мало кто увеличивал, а некоторые оставляли без обработки значительные пространства земли, и у каждого зря пропадали порядочной величины земельные полоски, зараставшие негодною травой или превращавшиеся в болото. При этом необходимо заметить, что земля в нашей местности в то время ценилась крайне дешево, и большие поместья продавались по баснословно дешевым ценам. Однако, несмотря на то, что помещики не придавали никакой цены небольшим клочкам своей земли и то и дело оставляли их без обработки, — когда случалось, что в такой полоске нуждались крестьяне и прости помещика уступить им ее, он ни за что не соглашался, как бы это гибельно ни отозвалось на будущем хозяйстве крестьян».

Впрочем, у многих тут был свой далеко идущий интерес, который озвучила, как ни странно, одна из тех самых сестер, что показывали задницы посредникам.

«Иной раз посредник бился изо всех сил, приезжая к ним не нескольку раз только для того, чтобы склонить к уступке крестьянам какого-нибудь ничтожнейшего клочка земли, указывая на то, что для них, Тончевых, эта полоска не имеет никакого значения, а крестьянское хозяйство пропадет без него.

— Вы, вероятно, — говорил мой брат, — решили разорить их штрафами за будущие потравы?

Эмилия без всякого стеснения отвечала:

— Еще умником считается, а насилу-то догадался!»[101]

В этой коротенькой реплике, как в капле воды, отразился еще один гешефт, который господа землевладельцы провернули при размежевании земель. Мало того, что они прихватили от 20 до 40 % земли, которая раньше находилась в пользовании крестьян, они еще и разверстали эти «отрезки» столь хитрым образом, что крестьяне оказались отрезанными от дороги, леса, церкви, речки, даже от собственных пашен и лугов. А вы как думаете? Землемер-то с кем чай пьет? Неужели же в избе, где на всю семью два стакана и одна оловянная кружка?

В результате крестьянам поневоле приходилось арендовать эти клочки земли на тех условиях, которые ставили землевладельцы, и тут уж баре не стеснялись. Причем, большей частью, требовали не денег, а работу — за право пользования спорными полосками крестьяне обязывались бесплатно обработать определенное число помещичьих десятин, при этом оценивалась земля раза в два дороже, а работа, соответственно, намного дешевле, чем при работе по вольному найму.

«Отрезки» были настолько болезненной темой в крестьянской жизни, что их ликвидация входила даже в программу партии большевиков — единственным аграрным пунктом программы этой сугубо рабочей партии. Это же требование содержалось в аграрной программе I и II Государственной Думы, которая была принята подавляющим большинством голосов, но отвергнута Николаем II и премьером Столыпиным. Впрочем, 1917 год решил и эту проблему.

Нет, был, был экономический расчет в том, чтобы провести реформу так, как она проводилась. Чудовищный аграрный сектор висел на экономике, как гиря на ногах каторжника. Чтобы поднять промышленность, требовалось модернизировать сельское хозяйство. И не надо быть доктором экономических наук, чтобы понять, что русскими крестьянскими дворами аграрный сектор не поднимешь.

Поэтому государство (и совершенно, кстати, правильно) поставило на помещиков. Их поместили в заранее выгодные условия: оставляли половину земли, работников на первое время, давали единовременно хорошие деньги, чтобы было на что поднимать хозяйство. И в то же время их насильно вынуждали к новым формам хозяйствования — ведь пройдет десять лет, и придется вести дела уже по-капиталистически: платить работникам и получать прибыль. Любой мало-мальски толковый мужик, попав в такое положение, просто не смог бы разориться. Но… как говорил помещик в поэме «Кому на Руси жить хорошо»:

Ох! эти проповедники!Кричат: «Довольно барствовать!Проснись, помещик заспанный!Вставай! — учись! трудись!..»

Трудись! Кому вы вздумалиЧитать такую проповедь!Я не крестьянин-лапотник —Я божиею милостьюРоссийский дворянин!Россия — не неметчина,Нам чувства деликатные,Нам гордость внушена!Сословья благородныеУ нас труду не учатся.У нас чиновник плохонькийИ тот полов не выметет,Не станет печь топить…Скажу я вам, не хвастая,Живу почти безвыездноВ деревне сорок лет,А от ржаного колосаНе отличу ячменного,А мне поют: «Трудись!»

А если и действительноСвой долг мы ложно понялиИ наше назначениеНе в том, чтоб имя древнее,Достоинство дворянскоеПоддерживать охотою,Пирами, всякой роскошьюИ жить чужим трудом,Так надо было ранееСказать… Чему учился я?Что видел я вокруг?..Коптил я небо Божие,Носил ливрею царскую,Сорил казну народнуюИ думал век так жить…И вдруг… Владыко праведный!..

Помещик зарыдал…

И было отчего рыдать: хозяйствовать на земле без рабов, даже получив выкуп, помещики и не хотели, и не могли. Вырвавшиеся на волю крестьяне не желали обрабатывать барские поля или требовали непомерных денег. В результате помещики договаривались о «натуральном обмене»: крестьяне обрабатывали землю исполу, за половину урожая, и так же косили луга. Насколько это повышало культуру производства, предоставляем судить читателю.

В 1861 году земля была поделена примерно поровну. В Европейской России 76 млн десятин достались помещикам, а 73 млн десятин — крестьянам[102]. К 1905 году в руках помещиков Европейской России находилось 50 млн десятин — то есть треть земли они уже потеряли. Из 105 тысяч помещичьих хозяйств 22,5 тыс. относились к мелким — меньше 10 десятин, и 26,5 тыс. имели от 10 до 50 десятин земли. Крупных — от 500 десятин — хозяйств насчитывалось 18 тысяч. Правда, им принадлежали 80 % помещичьей земли, так что в этом смысле реформа своей цели достигла[103]. Но, с другой стороны, дворяне активнейшим образом сдавали землю в аренду крестьянам, которые растаскивали арендованные клочки по своим микроскопическим хозяйствишкам — а вот об этом, как нетрудно догадаться, данных никаких нет, поскольку сельская аренда сплошь и рядом на бумаге не оформлялась.