Читать интересную книгу Чужого поля ягодка - Карри

выдохнул:

«Всё, спасибо, вы меня спасли. А… почему это вы закрылись?!»

— Чтобы не отвлекать тебя своими разговорами от столь серьёзного дела. Как самочувствие?

«О, всё отлично…! — и заподозрил насмешку: — Да ладно, брось издеваться — ну, что я мог поделать? А у тебя что — не так было после приступа?»

— Нет, иначе бы я давно перестал пролезать в дверной проём. И жена меня бы разлюбила. А скажи-ка, Джей, ты теперь всегда будешь говорить только на менто?

«По мере возможности. А что?»

— Ну, напрасно. Вдруг разучишься трепать языком попусту, как же ты будешь потом убалтывать своих красоток?

Джей начал было багроветь:

«Ну, ты… — и вдруг понял: — Хочешь сказать, что отпуск однажды закончится…?»

— Именно, — кивнул Бен. — Поэтому — хотя твои усилия, конечно, похвальны — не стоит слишком привыкать к менто, принудительный переход на обычную речь может стать мучительным. И вообще… будь там поосторожнее. Возможно, ты там не один такой. Нечаянно вступишь в ментобеседу со латентным мутантом, а он огорчится и побежит сдаваться: вот я, такой-сякой, нате меня, лечите, а то я с неким Джеем мысленно разговаривал…

Джей вздохнул, на этот раз, для разнообразия, вслух:

— Да-а… придётся проверить это дело…

— Только, умоляю, лего-онько… А то ведь сам знаешь — нашим медикам только попадись. Станешь пожизненно уникальным источником биоматериалов и отцом новой расы. А заодно и мы с Миль, если не подсуетимся…

— Поучи учёного… — помрачнел Джей.

«Почему «и мы заодно»?» — насторожилась Миль.

Бен попытался предостеречь Джея от откровений, но не успел, тот ответил со всей прямотой:

— Потому что рано или поздно они перестанут церемониться с подопытным и применят такие способы дознания, перед которыми ни одна личность устоять не способна. После чего она, правда, обычно перестаёт быть личностью, но всё равно остаётся источником всяческих биоматериалов и донором… а если это была женщина, то ещё и перманентной роженицей. Так что они в любом случае в выигрыше.

Миль, неосознанно напрямую обратившись к Джею за знанием, невольно считала у него сведения об этих методах — а он ещё не умел быстро «закрываться»… Испугалась она — не то слово. И «закрылась», даже можно сказать — «захлопнулась».

— Ну вот, — расстроился Бен, притягивая к себе Миль и привычно утыкаясь носом ей в макушку: — Разговорились мы тут… Одно хорошо, Джи — что ты больше не кричишь и не повизгиваешь от восторга… Пойдём-ка мы спать, да, малыш? Выбрось ты из головы эти страсти-мордасти, это лишь предположения да опасения…

«Я не виноват… — оправдывался им вслед Джей. — Она сама…»

«И не сомневайся, — заверил его Бен, уводя Миль. — Она просто сильнее — что хочет, то и получает. Даже я ей не могу отказать…»

«А…что мне теперь делать?»

«Ну, что хочешь… Искупайся, прогуляйся, машину возьми — уже можно…»

25. …До утра

Джей, оставшись один, некоторое время ещё растерянно держался в их менто, потом спохватился и сообразил выключиться. Это было не очень приятно, зато тактично. Чтобы не возникало соблазна снова влезть в их дуэт, он быстро прибрал в кухне и покинул дом.

Море слегка штормило, мощный ветер нёс облака, они шли в два яруса: нижний — с юга на север, верхний — с запада на восток. В разрывах иногда появлялась луна — яркая, чуть «недозрелая». Вести машину при таком ветре было трудно, но береговая линия служила прекрасным ориентиром. Отыскав удобный участок между скалами, Джей практически воткнул туда «Призрак» и выключил двигатель.

Перекантоваться до утра? — Да легко.

Погода взбесилась окончательно, ветер выл и бился в ветровое стекло, от ударов прибоя скальная площадка под «Призраком» как будто даже подрагивала, потом хлынул дождь и вдобавок разразилась гроза… Маленький мирок внутри машины, залитой змеящимися по её поверхностям потоками, оставался тёпл и незыблем. И даже громовые раскаты, с треском рвущие атмосферу под ослепительные вспышки молний, не могли нарушить гарантированной производителем безопасности, а только подчёркивали уют и комфорт салона. В целом такая погода соответствовала смятению, поселившемуся в Джее. Распирающая щенячья радость, с которой он проснулся, давно растаяла, уступив место меланхолии, граничившей с равнодушием… В груди прочно засела ноющая тяжесть, так что ему даже нравилась бушующая снаружи непогодь…

Он включил маленький бортовой экран, и по салону, споря с грозой, смеясь, плача, лопоча что-то, заметались цветные сполохи и отсветы призрачной жизни, пытаясь увлечь Джея своей эфемерной игрой. В другое время их мелькание быстро усыпило бы его — но не сегодня. Спать не хотелось совершенно. Чего хотелось — так это избавиться от давления в груди… Зная по опыту, что для этого надо докопаться до его причин и честно себе во всём признаться, а потом сделать выводы и принять решение, он попытался разобраться, в чём, собственно, дело. Первое, что пришло на ум — рецидив ревности. Как ни крути, он их обоих любил… Но давно переболел той обидой, которая диктуется завистью, примитивным инстинктом собственничества, ущемлённой гордостью отвергнутого самца. Тем более, тогда, перед брачным обрядом, он с помощью Миль сам отсёк все подобные перекосы. Любовь осталась. Ревность — сгинула. Как это у них получилось — одни веды знают.

Так что — нет, это что-то другое. Одиночество? Джей улыбнулся. Благодаря той же любви — он не одинок и никогда одиноким не будет. Если только…

Тяжесть в груди вспыхнула и сгорела: он боится! Предчувствием называется этот страх! Боится, что Бен окажется прав, и однажды он, Джей, подведёт этих таких драгоценных для него людей. Брата… и любимую.

С одной стороны, ему полегчало: он нашёл источник терзаний. С другой стороны — возможная беда всё ещё маячила в перспективе, отравляя будущее. Ну, с этим можно бороться. Надо только быть очень внимательным, и не давать предчувствиям сбыться…

…Ничто не длится вечно: непогода к утру выдохлась. Отбуянил своё и утихомирился ветрище, выплакалась и, всхлипывая дождём, уплелась за горизонт обессилевшая гроза, успокоилось встрёпанное море, только ровный свежий бриз гнал к берегу измельчавшие волны. Луна почти прошла свой ночной путь и вместе с блёкнущей звёздной россыпью готовилась раствориться в светлеющем небе, уступая набухшему зарёй востоку.

На светящемся клочке маленького экрана перед глазами всё продолжалась эфемерная жизнь неугомонных телефантомов с их фантомными заботами и интригами. Протянув руку, он оборвал их потуги, и мир призраков умер. «Аминь», — подытожил Джей, со сладким стоном потянулся всем своим длинным пружинистым телом, насколько позволяли размеры салона, крепко провёл ладонями по лицу, сметая остатки прошедшей ночи и её тягостную нереальность, открыл левый бортовой люк, весело поёжился от свежести ворвавшегося бриза. С удовольствием, полной грудью, вдохнув влажные запахи моря и недавней грозы, спрыгнул на мокрый камень — ветер приветливо взлохматил ему волосы, шаловливым псом вцепился в одежду, и она затрепетала под ударами упругих прозрачных крыльев.

Просыпающийся мир, такой яркий, просторный и чисто вымытый, казался совсем новеньким, как монетка… с высоким сводом, наполненным песней и каким-то знакомым, сладким, самым сладким, пронзительным запахом… От этого запаха кружилась голова и радостно заходилось и ёкало сердце, и верилось, что можешь подпрыгнуть и полететь… И хотелось скакать и беспричинно смеяться, и кричать невесть что во всё горло… И дышать, дышать…! До предела, до боли в лёгких впитывать это утро, этот ветер, весь этот мир…

…А он-то думал, что испытывал счастье там, в Городе, когда до него докатывались отголоски отсюда…

Жмурясь на небо и ветер, он бездумно брёл вдоль линии несильного прибоя, уворачиваясь и отпрыгивая от волн, с шипением пытавшихся добраться до его ног. Штормом на берег набросало завалы водорослей, они резко пахли, в них копошилась какая-то живая мелочь, торопясь выбраться и вернуться в море — через эти завалы ему тоже приходилось перепрыгивать, попадая иногда в воду…

…Нечаянно вспугнул большую белую птицу, стоявшую на камне плоскими оранжевыми лапками. Птица неспешно отлетела и опустилась недалеко, на другой камень, найдя его ничем не хуже прежнего, повернула тонкоклювую голову и уставилась блестящими круглыми глазами в сторону моря. Проследив, куда она смотрит, тоже замер: всходило солнце.

Небо, глубокое, без облаков, сияло ясным зеркалом, отражаясь в море, по которому рябью блёсток, обещанием чего-то вечного и прекрасного — пролегла к ногам Джея сверкающая огненная дорожка… И, благодарен за то, что это утро — не последнее, любя каждую песчинку на берегу, каждый камень, каждую волну, огромное небо, воспетое ветром — он признал себя неотъемлемой частицей этого юного утра, его свежести и покоя — и растворился в нём …