— Но тут имеется некоторая неувязка, — сказал король. — Даже и не знаю, как быть придется.
— Что такое? — не совсем вежливо поинтересовался Мап.
— Да жена, эта Матильда, понимаешь, Булонская — вот ведь заковырка, — досадливо наморщился монарх.
— И что же с этой заковыркой, как Вы изволили выразиться? — поинтересовался придворный.
— Папа у нее — Эсташ Третий, граф Булони, но не в нем дело, — мялся король.
Стефан навострил уши: что такое с женой, которую он ни разу не видел?
— Ваше Величество! — не утерпел Мап. — Если Вы намекаете на необходимость семейной жизни этого Стефана с ней, то она исключается. Таков уговор.
Дюк непроизвольно вздохнул, то ли от облегчения, то ли от разочарования.
— Да причем здесь это! — даже позволил себе возмутиться король. — Пусть сами свои семейные устои блюдут. На сносях она.
— Как это — на сносях? — удивился Стефан.
— Кто — на сносях? — поддержал его Мап.
— Я! — почти крикнул монарх. — Господи! Ну с кем приходится работать!
— Ааа, — одновременно протянули хунгар и придворный и даже понимающе между собой переглянулись.
Король, отвернувшись от них, зашагал взад-вперед. Только сейчас Стефан заметил, что Генрих Первый уже совсем не мальчик. Скорее, даже, старик, придавленный горем так, что неизвестно, наступит ли для него время, когда он снова расправит свои плечи.
— Вильгельм был замечательный товарищ, — внезапно сказал Дюк и сам себе удивился. — Мы бились с ним против наемников, посланных Вильгельмом Клитоном. Так, во всяком случае, сказал Ваш сын. Ему в схватке повредили руку. Вот и все, что я помню. Вернее, что сейчас вспомнил. Простите.
Король подошел к Дюку, заглянул ему в глаза, будто ища в них все ответы на все вопросы, касательно судьбы сына, у него задергалось веко, и он отвернулся, закрыв лицо руками.
Мап увлек хунгара за собой, они вышли из зала.
— Умеешь найти слова, — сказал придворный. — Надо было со мной посоветоваться, а не рубить с плеча.
— Так я нечаянно, — пожал плечами Стефан.
— Ладно, наследник, пошли в курс дела входить. Мне надо тебя кое-чему еще научить.
11. Тяжело быть сэром
Быть наследником Стефаном оказалось вполне по силам хунгарскому рыцарю Стефану. Действительно, на многие вещи их взгляды совпадали, совершенные поступки одного могли найти одобрение у другого, если бы, конечно, они когда-нибудь встретились. Встреча друг с другом решительно запрещалась. Уж по каким соображениям — Дюку было неизвестно. Наверно, по политическим, чтобы псевдонаследник Стефан никаким образом не повлиял на наследника.
Ну, да хунгар по этому поводу даже не переживал. Приглядевшись к портрету своего персонажа, исполненному в классической манере с мечом за спиной, какими-то зверями на кушаке, подбитыми, вероятно, по охотной надобности, бессмысленным взглядом в никуда, он определил даже некоторое физиономическое сходство. Убрать мертвых хорьков с пояса, взгляд сфокусировать не на монументальных, физически осязаемых, думах о народе, а на какой-нибудь прекрасной даме — тогда можно решить, что они братья. Или — сестры.
В основном круг общения у Стефана сводился к каким-то совсем неизвестным дядькам. Они были со всех частей света, пользовались услугами переводчиков и внушали своим видом: не верь мне, гони меня в шею. Но Дюк кивал головой, а потом куда-то убегал, таинственно намекая, что «сейчас придет». Конечно же, обратно он не возвращался, прятался на кухне, либо в сортире. В конце концов, в круг его обязанностей не входило заключение дипломатических союзов или, наоборот, разрыв таковых. Ему надо было избежать покушений.
А при дворах всех королей и их подобных самым распространенным сведением счетов с чужой жизнью было ядотерапия. Нет, конечно, могли и из-за угла кольнуть ножиком под лопатку, но это было редкостью. Также, как и «несчастный случай» на охоте. Поэтому Стефан резко ограничил себя в трапезах, а от левых застолий отказался напрочь. Никто не знал, чем он питается, а Дюк знал: неизбалованный изысками пиршеств, рыцарь ел в «забегаловках», не отдавая, впрочем, предпочтений ни одной из них. Слупил бок барашка, закусил это дело парой-тройкой рябчиков под винным соусом, утопил кружкой-другой местного эля — и жизнь прекрасна. А при дворах пусть короли обжираются.
Вот с охотой было сложнее. Надо было охотиться и всякую лесную шушеру на пояс себе вешать. Особенно обязательно это было в отношении лис. Причем, не с луком, а исключительно с лошадью. А поди попробуй, не слезая со своего скакуна, перебей хребет лисице, пронырливой, как коростель! Легче лошадь свою нечаянно убить, чем по зверьку попасть. Но ничего, и к этому приспособился.
Но тут случился казус: жена, это которая «заковырка», родила мальчика. Все возрадовались, а Стефан пуще всех — наследник родился у настоящего наследника! До того обрадовался, что расслабился на несколько мгновений и был схвачен, чтобы крестить младенца. Не оказалось поблизости ни кухни, ни сортира. Претендующий на звание архиепископа Йоркского Вильям Фиц-Герберт организовал крещение по высшему разряду. Все очень красиво, песни — торжественные, гимны — гармоничные с органной музыкой, попы в нарядных одеждах, нищие на паперти каркают, подаяния выпрашивают. Все внимание, конечно, молодой маме и ее дитя. Стефан ушел в тень и там затаился.
— Как назвать младенца? — появившийся церковный служка, жарко дыша в шею, попытался дотянуться ртом до Стефанового уха, но не сумел. Прошептал так, что эхо два раза облетело своды собора и утопилось, в конце концов, в купели со святой водой.
Дюку показалось, что все взоры обратились на него. Даже святые с фресок сурово нахмурили брови. Да пес его знает, как младенца назвать? Никто не просветил с именем.
— Е, — сказал Дюк.
— Что? — озвучил вопрос всех присутствующих неугомонный служка.
— Евстахий, — вырвалось у Стефана, он даже не успел прикрыть ладонью предательский рот.
Стало невыносимо тихо, даже нищие за дверями перестали издавать свой клекот.
«Заковырка» издала какой-то мычащий звук, но тут же взяла себя в руки и с жалостью взглянула на сына.
Народ зашептался, святые перестали хмуриться.
— Евстахий, — прошептал служка, успевший добежать до проводящего службу Фиц-Герберта. Прямо в ухо прошептал, так что никто вокруг ничего не расслышал. И тот объявил имя на весь честной мир, что уже не было неожиданностью. Евстахий, так Евстахий.
По такому случаю объявилась охота, причем только для избранных, на вепря. Вепри в Шервудском лесу бегали знатные, упитанные и заносчивые. Их брать было уделом настоящих охотников. Самым настоящим считался, без всякого сомнения, барон Боархог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});