Читать интересную книгу Грязная история - Фридрих Незнанский

Кирилл мысленно прокручивал сюжет прошлой ночи, и ему стало страшно. А ведь кассета теперь у него, болтается на веревке, он ее петлями развесил, чтобы поскорее просушить. Какая-то тайна есть в ней, если Галя в последние секунды не о жизни своей думала, а как бы кассету эту уберечь, не дать в руки Баулу. Кто знает, если бы она передала ее Баулу, может, и не пырнул бы он девушку?.. А может, все равно бы зарезал. Зверь Баул, исчадие ада… Может, дело не только в кассете, а в том, что она видела запись. И должна была умереть, чтобы тайну с собой забрать? Так решили бандиты и убили ее.

Кирилл проглотил комок в горле и тихо прошептал: «Бедная Галя…» Провел пальцем по ленте. Высохла уже. Можно сматывать на катушку. Раз уж она ему досталась, надо посмотреть, что там записано. Не зря же он тоже жизнью рисковал, на глазах Баула ноги уносил. Хорошо хоть тот не знает, где он живет. А то бы пришлось и отсюда сматываться. Из родного дома. Теперь и работу придется менять, опять искать что-то. Может, тоже в плавание отправиться, как отец когда-то плавал, пока не пропал… Не вернулся однажды из рейса. Никто не видел, что произошло ночью, когда он на вахте стоял… Кирилл с матерью пришли в порт встречать судно «Адмирал Нахимов», и вся команда уже сошла по трапу на берег, смешалась с праздничной толпой, где жены и дети с цветами встречали своих мужей и отцов, радовались, смеялись. А отца все не было и не было. Дядя Сережа с капитаном в сторонке о чем-то говорили, на них поглядывали. Кирилл видел их, а мать все на корабль смотрела, ждала. Потом подошли к ним и, пряча глаза, сказал капитан: «Упал в море ваш отец. Поздно хватились, только когда вахтенный пришел его сменить, а Степана уже не было. Тревогу подняли, весь корабль осмотрели, прожектора включили, по волнам шарили…» Дядя Сережа обнял их, заплакал. Отец Кирилла был его лучшим другом. И Кирюша тогда заплакал, а мать нет, совсем не плакала. Лицо стало чужое-чужое, только сказала: «Я знала, что когда-нибудь он не вернется. Боялась, что бросит меня, найдет в чужой стороне себе другую…. Лучше бы он меня бросил, но жив остался». Мать уже тогда два года как болела, все худела, таяла. Говорила мужу по ночам, когда он возвращался из плавания: «Зачем я тебе такая?» Кирилл все слышал, его кровать за ширмой стояла. А отец утешал ее, что, может, найдет и привезет лекарства такие заграничные, чудодейственные, поставит ее на ноги…

Мать умерла через два месяца, и остался Кирилл один на всем свете. Только дядя Сережа у него есть. Но он же не кровь родная. Заходит к Кириллу в гости, к себе зовет. Даже предлагал к нему переселиться, а квартирку сдавать. Но Кирилл никуда не хотел переезжать. Здесь отцовские и материны вещи, фотографии по стенам. И на всех фотографиях родители такие веселые, счастливые, живые… Разве можно сюда чужих пускать? Теперь он хозяин, должен беречь их общий дом. Дядя Сережа советовал в мореходку поступать, обещал посодействовать. И капитан бы помог, ведь Кирилл остался круглым сиротой. Сын моряка, таким послабление на вступительных экзаменах. Но Кирилл так и не решился признаться, что боится морской качки. Когда они с отцом еще на рыбалку ходили, только в лодку садились, Кирюша бледнел, подташнивало его, но он героически следил за удочками и виду не подавал, что совсем худо ему. Не хотел отца огорчать. Однажды все-таки опозорился, едва успев свесить голову за борт, совсем его тогда укачало. Отец сильно расстроился, но начал утешать Кирюшу: «Ничего, сынок, подрастешь — может, пройдет». Не прошло. Так что о мореходке и думать нечего. Разве что на большой корабль наняться матросом, там качка меньше чувствуется… И от Баула подальше уплыть, в какую-нибудь страну далекую. Например, в Австралию. Галя когда-то рассказывала, как у нее австралийский матрос был, фотографии показывал. Красивая страна, звери чудные там живут. Вот бы посмотреть самому. Бедная Галя…

Кирилл вспомнил, как привез в очередной раз пиццу на баржу, разносил заказы по номерам. Тогда годовщина была, как отец пропал и мама умерла. И он за эти два года, привыкнув к одиночеству, вдруг опять затосковал. И только Галя заметила, что парень ходит молчаливый, понурый, без обычной своей мягкой улыбки. Кирилл ничего не хотел ей рассказывать. Зачем человека загружать, когда у нее самой проблем выше крыши? А она настояла, Кирочкой все называла, он и поделился с ней. Галя задержала его руку в своей, усадила на кровать, обняла, как его мама когда-то обнимала. Он засопел ей в ухо, сдерживая слезы, а Галя сначала, как мама, поцеловала его раз в щеку, другой, потом стала по голове гладить, по спине, прижалась к нему всем телом. Стала его по-женски жалеть. Раздела, в кровать уложила, обцеловала всего. Он ужасно смущался, раскраснелся, не знал, что говорить и надо ли вообще раскрывать рот, когда с тобой такое девушка делает. Наверное, надо все-таки молчать, чтобы не сморозить какую-то глупость. Но слышал от друзей, что девушки любят ласковые слова. И прошептал, изнемогая от ее ласк: «Ты самая лучшая…» Галя радостно засмеялась:

— Давно мне никто такого не говорил. Это ты, Кирочка, самый лучший. Самый добрый и ласковый.

Он действительно гладил ее всюду, куда она передвигала его руку. Сам бы не осмелился. И казалось, каждый сантиметр Галиного тела отзывался на его ласку. Кожа буквально вибрировала под его пальцами, и Галя тихо постанывала, жарко прижавшись к Кириллу, и он задыхался в ее объятиях. В какой-то момент его словно затянуло в воронку, где было горячо и сладко, и он даже вскрикнул от неожиданности. Потом медленно, чуть ли не на ощупь выбирался к свету, обливаясь потом, с идиотской улыбкой на лице. Что улыбка идиотская, он понял со слов Гали. Она радостно смотрела на него и приговаривала: «Дурачок ты мой… Это девчонки так кричат. А мальчики должны издавать трубный звук раненого оленя». Потом они хихикали, вытирая друг друга полотенцем, потому что Галя тоже вся взмокла, увлекшись любовной игрой с молоденьким неопытным мальчиком.

Только один разочек она была с ним женщиной, а не подругой. Потом сама не вспоминала и даже не заговаривала о том, что случилось между ними, а он стеснялся напомнить. И так за счастье посчитал первое и единственное свидание. Хотя очень ему хотелось опять очутиться в ее нежных объятиях и самому гладить ее теплое, податливое тело. Понимал — нельзя. Она же просто пожалела его. Как-то сразу смирился с тем, что случайно подарила она ему полчасика любви. От доброты своей, щедрости. Но, встречаясь с ней на барже, бросал в ее сторону нежные робкие взгляды, и в душе его каждый раз что-то вспыхивало, как быстрый огонек, который нужно было немедленно погасить, чтобы никто не догадался. Если бы Валерчик узнал, что Галя его в своей постели обласкала, были бы у нее крупные неприятности. Потому что с бабла каждого клиента Валерчику нужно восемьдесят процентов платить. А Валерчик с этих бабок Боксеру и Баулу отстегивает. Кирилл уже знал о системе расчетов с сутенером и бандитами. Галя с Ниной его просветили. А какой прок от Кирилла? Ему платить не с чего, да Галя с него и не взяла бы. Бедная, милая девушка Галя…

В голове у Кирилла мысли перескакивали с одного на другое, но руки машинально сматывали ленту. Наконец он защелкнул кассету и вставил ее в адаптер. Видик хоть и допотопный, еще отцом привезенный из загранки, зато в рабочем состоянии. Иногда, правда, барахлит, вот как сейчас… Но с третьей попытки удалось запустить кассету.

Только Кирилл уселся на диван, как услышал шум подъезжающей машины. Остановилась прямо у него под окнами, скрипнув тормозами. Он подскочил и выглянул в окно. Так и есть! Баул! Уже вышел из машины и оглядывается. Что-то спросил у пробегающего мальчишки. Тот показал на окна Кирилла. Знакомый холодок пополз по спине, и Кирилл быстро присел на корточки. Он почувствовал, как накатывается ощущение паники и крепко зажмурил глаза. «Взять себя в руки!» — мысленно приказал себе и бросился к телевизору. Кассета, как назло, застряла, но он заставил свои руки не дрожать, подцепив ее двумя пальцами. Наконец видак тихо загудел, и кассета выплыла прямо ему в руки. А теперь по лестнице на чердак. Жильцы дома заставили последний пролет лестницы всяким хламом, но протиснуться между пыльными матрасами с торчащими пружинами, узким кособоким шкафом и прочей дрянью ему не составляло труда из-за его худобы. Кирилл взметнулся по ступенькам вверх к низкой дверце, ведущей на чердак. Она, как всегда, была закрыта только на крючок. Замков здесь сроду не водилось. Он пробежал по чердаку к небольшому пыльному окошку и вылез на крышу, зацепив своей футболкой лохмотья паутины. Последний раз он залезал на крышу еще подростком. С тех пор краска на крыше еще больше облезла, обнажив ржавые островки жести. Кирилл, нагнувшись, чуть ли не на цыпочках осторожно крался по жестяной крыше, чтобы его случайно не услышали внизу. Потому что как раз под ним открытое окно тетки Катерины, и здесь надо пройти особенно осторожно. Тетка была одинокой, ни с кем не дружила, а сейчас с кем-то разговаривала. Кирилл прислушался.