Читать интересную книгу Дезертир - Валериан Якубовский

Позавтракав, мы походили по городу и к двенадцати дня направились к речному порту в надежде уехать на катерах, прибывших из-за реки за грузом для запани. У пригородного дебаркадера встретили знакомого моториста Щукина, который поднимался вверх по ступенькам лестницы.

— Иван Иванович! — окликнул его Шилов. — Не узнаете?

Моторист обернулся на зов.

— А-а, — обрадовался старик и, растопырив по-птичьи руки, обнял нас. — С благополучным возвращением, ребята! По ранению?

— Так точно, Иван Иванович! На шесть месяцев.

— Идите на катер. Я мигом, накладную выпишу, — и засеменил к пристани.

Мы поднялись на катер. Разговорились с грузчиками и не заметили, как появился Иван Иванович и заскочил в рубку:

— Поехали, ребята! Поднимай трап.

Торкавший двигатель вздрогнул, зазвенел на больших оборотах, и катер стремительно понесся к запани, рассекая голубую гладь Малой Двины. Покачиваясь на волнах, мы любовались родной природой и, зачарованные, не могли оторвать глаз от прозрачной дымки, за которой угадывался наш хуторок.

Шилов открыл дверку, и свежий ветер ворвался в рубку.

— Заходите. Продует.

Зашли в рубку, разговорились, Щукин сообщил, что мой отец, Влас Иванович, ушел на фронт. Это известие меня огорчило. Я надеялся встретиться с отцом, побыть с ним под одной крышей хотя бы во время отпуска. И все напрасно. Не получилось…

— А мои как там маются? — с волнением спросил Шилов.

— Твои молодцом, — улыбнулся Иван Иванович и подмигнул мне. — Татьяна, как лошадь, бегает. Два огорода засадила.

— Как два?

— Свой и Власа Ивановича.

— Не покупает картошку? — посмотрел я на Шилова.

— Свою продает, — ответил Иван Иванович. — Мешками возит на базар. Девку замучила. Торговать заставляет… Вот какие у вас дела, Миша.

Шилову не понравилось, что этот человек с осуждением отзывается о его матери. Он хотел возразить Ивану Ивановичу, но катер причалил к берегу.

Поблагодарив Щукина, мы поднялись вверх и вышли на большак. Решили не спешить, потому что время рабочее и на двери Шиловых, наверняка замок.

— Слушай, Саша. А какое сегодня число?

— С утра было девятнадцатое. А что?

— Так сегодня воскресенье. Все дома, пошли.

Осторожно приступая на больную ногу, Шилов зашагал

по пыльной дороге печатая наконечником клюшки следы неизвестного досели существа. Я не поспевал за Шиловым. К счастью, нас догнала подвода с бидонами молока.

— Садитесь, солдатики, подвезу, — пригласила молочница. — Чьи будете?

Усаживаясь возле бидонов, мы назвали свои фамилии.

— Но-о, Серко! — хлестнула вожжой молочница и полюбопытствовала: — Не Татьяны Шиловой сынок?

— Татьяны, — улыбнулся Шилов. — А он — Власа Ивановича Ершова.

158

— Боже мой! Сколько Татьяне радости! — позавидовала молочница. — А мой уже не вернется. Похоронку получила, — и заплакала. — Нно-о, проклятущий.

У дома Сидельниковых мы соскочили с телеги, Шилов открыл калитку:

— Замок. Никого нет.

— Жаль. Зря сошли, — подосадовал я вслед тарахтевшей под гору повозке. Но повозка была уже далеко. С минуту мы постояли у калитки.

Шилов вышел на дорогу. Маленький хуторок открылся перед нами как-то не заметно. Я увидел почерневшую трубу и тесовую кровлю отцовского дома. Сердце мое задрожало, когда показались заколоченные окна нежилой избы. А Шилов, ковыляя больной ногой, пробежал перед окнами, будучи уверенным, что его заметят. Но никто нас не встречал, словно все вымерли. Обогнув изгородь, Шилов открыл калитку и увидел на двери замок. Я подошел поближе:

— Никого нет?

— Наверно, сенокосят. За травой ушли.

Двор был завален травой. Трава висела на заборах, валялась под ногами. Татьяна Федоровна раскидала ее по крыше козьей стайки. Даже на нашем дворе стояла копна. Такая же копна сухого сена наметана и у колодца.

— Богато живут хозяева, — сказал я. — Что будем делать?

— Поищем ключа, — проговорил Шилов, припоминая, куда прятала мать ключ, когда уходила на работу. Он протянул руку за наличник дверного проема и, улыбнувшись, сказал: — Нашел, Саша.

Мы вошли в избу. Шилов остановился у порога и, затаив дыхание, стал осматривать горницу, стараясь приметить что-то новое в доме матери, но ничего нового не нашел, если не считать, что кровать Валентины чуточку подвинута к столу и на подоконниках появились комнатные цветы.

— Ну, Саша, проходи и располагайся, — сказал Шилов как хозяин, а сам, бросив вещмешок на полати, снял гимнастерку и начал умываться.

Может быть, впервые в жизни я позавидовал Шилову. Шилов вернулся с фронта к жилому домашнему очагу. Вернулся к матери, к сестре — и счастлив. У меня — ни сестры, ни матери. Отец — на фронте. Дом — безнадзорный, осиротелый. Но меня тянуло к своему дому, так сильно тянуло, что я ни минуты не мог оставаться у Шиловых. Сняв вещмешок и швырнув на лавку, я подался к выходу, бросив на пути:

— Подожди, Миша, я сейчас.

Соскочив с крыльца, я пробрался во двор. Заскрипели калитки, заросшие крапивой и другой сорной травой. Я обошел вокруг дома. Участок, занятый картофелем, обещал неплохой урожай. Белые цветы с розовым отливом напомнили мне далекое детство, когда отец в такое же летнее воскресенье выходил со мной в огород и, любуясь дружным цветением ботвы, говорил:

— Не сносить нам, Саша, картошки. Куда будем девать?

— Татьяне Федоровне отдадим. У нее — поросенок.

— Отдадим, Саша, отдадим, — соглашался отец, — пускай кормит.

Глядя на белые цветы, я и не подозревал, что картошку со своего участка мне придется покупать у Татьяны Федоровны по рыночной цене, несмотря на то, что огород засажен семенами отца. Подойдя вплотную к дому, я посмотрел на окна — и все как будто во мне перевернулось. Сердце сумасшедше застучало в груди. Перехватило дыхание. Слезы подкатывались к горлу. Я заглянул в пустой дровяник. Вынес оттуда топор и с яростью начал освобождать окна от наводящего уныние дощатого панциря. Сложив доски под крыльцо, я хотел зайти в дом, но не нашел ключа и вернулся к Шилову.

Запах мясного встретил меня на пороге. Шилов сидел за столом. Перед ним стояла тарелка с горячими щами. Вторая — на противоположной стороне стола, два свежих ярушника по северному обычаю лежали неразрезанными. Рядом — бутылка с гранеными стаканами, наполненными до краев вином.

— Садись, Саша. Я тебя давно поджидаю.

Я вымыл руки и присел к столу:

— Неужто успел сварить?

— Да нет же, — пояснил Шилов. — В печке стояли.

Не успели мы взяться за ложки, как у калитки

показалась Татьяна Федоровна. Выглянув в окно, Шилов опустил поднятый стакан.

— Пришли, — прошептал Шилов и с волнением прилип к косяку окна. — Не показывайся, Саша. Посмотрим, что они будут делать.

Открыв калитку, Татьяна Федоровна сбросила с плеча вязанку травы и присела на ней передохнуть. То же самое сделала и Валентина. С минуту она просидела на свежей траве, потом развязала узел, вытянула из-под ноши веревку, подошла к крыльцу и, задержав взгляд на двери, в испуге пошатнулась, с тревогой взглянув на мать:

— Ты дверь запирала?

— Как же. Валюшенька, как же… Запирала, милая, запирала…

— Замка нет.

— Господи? — перекрестилась Татьяна Федоровна и на цыпочках подбежала к крыльцу. — Обчистили нас, дитятко, ворюги. Начисто обчистили.

Сердце ее загорелось решимостью постоять за свое добро до последнего. Открыв наружную дверь, она прошмыгнула в сени и ухом припала к дверной створке. Прислушалась. Из горницы доносился сдержанный шепот "грабителей". Приготовив топор, она распахнула дверь и остолбенела. Перед нею стоял сын…

Увидев мать с топором в руках. Шилов понял, что его самовольное вторжение в дом и шутка над матерью могли кончиться для него плачевно, если б он вышел в сени до того, как распахнулась дверь, случилось бы непоправимое… Татьяна Федоровна впотьмах могла бы его зарубить.

— С нами крестная сила! — вскрикнула она, узнав сына, и бросилась ему в объятья: — Мишенька! Сыночек. Вернулся, — и залилась слезами.

Пока она лобызала сына, я испытывал какое-то неудобство. Валентине хотелось тоже первой обнять брата. Но я протянул ей руку и начал засыпать приятными для девушки любезностями:

— Здравствуй, Валентина! Какая ты большая да красивая. Хоть замуж отдавай. И не за простого смертного — за героя. Смущенная Валентина губами коснулась моей щеки и покраснела.

— Хватит! — вырывался Шилов. — Задавишь. Ты бы хоть с Сашей поздоровалась.

Валентина обняла брата. Татьяна Федоровна повернулась ко мне:

— С приездом. Сашенька. Золотой мой мальчик. Надолго ли?

— На полгода. Татьяна Федоровна.

— Слава тебе, господи! Хоть отдохнете.

Только что сели за стол, как кто-то постучал в дверь. Я встал из-за стола и сделал шаг навстречу новому гостю.