— Дела лучше вершить с утра. А ночью лучше спать.
Логично. Райна чувствовала, что устала — в голове мутилось, ныли виски.
— Поспите.
— Я попробую.
— Доброй вам ночи, мисс Полански.
— И вам, мистер Рид.
Едва она успела покинуть кабинет, как телефон в кармане зазвонил снова.
— Алло.
Незнакомый мужчина на том конце поинтересовался, не она ли ищет стратега?
— А у вас есть карты? Назовите контрольные точки прохождения маршрута.
Спросила не потому что искала кого‑то еще — уже нашла себе команду, — но из едкого любопытства. И получила ожидаемый ответ — "карты есть, но увидеть их она сможет лишь при личной встрече. А точек там шесть…"
— Там четыре точки, четыре! — взорвалась Райна пороховой бочкой. — А вам, прежде чем кому‑то звонить и представляться "профессионалом", неплохо бы им стать. Жулик гребаный! Поди и денег за работу захотите много? Много или очень много? Научитесь сначала не врать!
Наверное, ей бы ответили в тон — сообщили, что она не адекватный заказчик, а настоящая стерва и истеричка, — но Райна не стала слушать — нажала кнопку отбоя и зашагала туда, где оставила ноутбук.
Надо убрать то чертово объявление с сайта, иначе ей точно не дадут уснуть — заколебут звонками доморощенные "стратеги".
— Выродки, — процедила она зло, открывая крышку компьютера и нажимая на кнопку включения питания. — Откуда вас только взялось столько много?
К тому моменту, когда она покончила с поставленной задачей, сил на то, чтобы подниматься в студию и смотреть, как горят картины, не осталось.
Завтра.
Рид прав — все великие дела лучше вершить утром.
Глава 10
Нордейл.
Невесомо — услужливая Мила, шествуя через кабинет на цыпочках, поднималась к нему каждые два часа — приносила бутерброды, чай, кофе, меняла пепельницу. В другой бы раз Канн разозлился — чего менять ее, когда там всего пара окурков? — но тут на Милу даже не смотрел — он впервые за долгое время стал самим собой — деловитым, собранным, сосредоточенным. Уже двое суток подряд разворачивал на столе то одну, то другую карту, склонялся над ними, хмурился, жевал губы, размышлял над будущим маршрутом. Пытался учесть мелочи, — досконально изучал ландшафт, — силился не упустить важного.
И — нет — нет — возвращался мыслями к Райне. Гнал их от себя прочь, отмахивался, сдвигал в сторону, но те, как назойливые мухи, постоянно вились в поле зрения — не захочешь, а все равно вспомнишь — то ее саму, то впечатавшиеся в память детали дорогой квартиры — мебель, портьеры, ковры…
Рейка.
Он, помнится, ненавидел таких, как она. Нет, не ее саму, но целый пласт деградировавших примитивными мозгами людей, неспособных ни на великие дела, ни даже на серую и банально законопослушную жизнь. Способных, двинувшись от собственного безделья, лишь сидеть на наркотиках, да каждый вечер по барам. И еще заключавших идиотские пари с использованием огнестрельного оружия.
Она прострелила его. Прямо на улице, когда он шел по поручению Дрейка поговорить с одним парнем из трущоб.
Мда. Беседу пришлось отложить.
Он нашел "обидчицу", отплатил ей тем, что обрил наголо и, казалось бы, отпустил с миром, а после… встретил у заснеженного театра — замерзшую, жалкую, стоящую в осенних ботинках и дешевой тонкой курточке, с листком бумаги в руках. Тем самым, на котором значился его телефонный номер.
Рейку пришлось взять к себе.
Мог бы прогнать — плевать на Барни, — но внутри восстало чувство долга — обещания нужно выполнять.
И он выполнял. Кормил, поил ее, жил с ней под одной крышей.
Давно это было.
Аарон в который раз просматривал намеченные точки поездки по "строительной площадке" и в который раз зарекался о Райне не думать: она Марго, Марго — их клиентка. Все. И всякий раз после этих мыслей снова брался вспоминать: то ее смешной отросший ежик из мягких волос, то тонкую шею под ним, то повязанный вокруг тонкой талии заляпанный, найденный непонятно где кухонный передник.
Она была занозой в заднице. Она была тихой, ранимой и любопытной донельзя — бесконечно таскала из его шкафа книги, пыталась читать их, постоянно совала нос в его кабинет и лезла с беседами. Беседы он рубил на корню, на гостью старался лишний раз не смотреть, ел молча.
А готовила она вкусно. Вроде бы ничего изысканного — не то, во что Мила добавляет по тысяче дорогих кулинарных травок, а после часами рассказывает об этом, — но вкусно. По — домашнему. Тушила мясо, жарила картофель, делала макароны с сыром, что‑то пекла…
Интересно, она уже тогда имела зачатки той личности, в которую превратилась теперь? Или приобрела их после? И не помогли ли его деньги, выданные ей в качестве "фундамента" на новую жизнь, Рейке испортиться?
Жаль, если помогли. Очень жаль.
Потому что про ту Райну он вспоминал с нежностью.
А про нынешнюю Марго думать не хотел вовсе.
Когда Мила в очередной раз внесла в кабинет ужин на расписанных золотом тарелках, Канн оторвался от карт и окинул ее тяжелым взглядом.
— Я работаю.
— Я знаю — знаю, — а взгляд такой ласковый. Мол, ты же видишь, я все понимаю — что твоя работа важна, что лезть не стоит, что отвлекать нельзя. — Я тихонько. Ты только поешь,… я тут приготовила.
Рен выбрал оружие — сказал, все мощное, но легкое, потому что долго нести — нагружаться ни к чему. Баал заказал Джетту — сообщил, что пригонят уже утром. Договорились о том, что он же — Регносцирос — отзвонится клиентке и сообщит о предполагаемой дате выхода.
До похода осталось рукой подать.
Канн испытывал облегчение и неуловимую грусть — скоро что‑то изменится. Такие вещи он ощущал интуицией, как погоду. Совсем скоро в его жизни что‑то изменится.
И это, наверное, хорошо.
*****
Ланвиль.
Как отпускать людей? Как?
Задача казалась Райне непосильной. Ведь не вынешь из себя сгусток энергии с чьим‑то лицом, не приложишь ладонь к земле, не попросишь, чтобы похоронила. Не отдашь воспоминания ветру, не утопишь их в море, не выкричешь из себя, хоть закричись.
Взять и изъять бы изнутри тот кусок, который душит чувством вины, сказать "иди прочь" и долго с облегчением смотреть, как уходит за горизонт, вот только не выходит — нет ни заветной кнопки, ни ключа, что открывает душевный склад.
Над морем горел закат; Райна сидела на камнях. Откуда‑то сбоку дул невидимый прохладный ветер — дул равномерно и почти не утихал; пришлось прикрыть шею шарфом. Пустое побережье, далекий крик чаек, размеренный плеск накатывающих на берег волн.
Этим вечером ей предстояло сделать много — отпустить себя, отпустить его, отпустить прошлое.