Д'Эон обернулся на голос. Мадлен поперхнулась, выпустила парик и с ужасом уставилась на мужа. Почему он не во дворце?
Между тем офицер выхватил шпагу.
— Защищайтесь, или, видит бог, я вас прикончу!..
Д'Эон вскочил. У него нет шпаги!..
Удар ногой... и стол со свечами, тарелками, соусницами покатился под ноги офицеру. Схватив левой рукой юбки, д'Эон подбежал к стене и сорвал с нее шпагу.
— Что ж, мсье, теперь я к вашим услугам. Но, право, вы рискуете не выбраться из этой комнаты живым, вам нужно немного — убить меня! Но предупреждаю — во Франции не нашлось еще ни одного дворянина, который бы это сделал. А пытались многие...
Офицер сделал выпад, д'Эон легко его парировал и хотел нанести ответный удар, но ему помешал опрокинутый стол. Мадлен замерла на диване. Горящий камин, красноватые отблески огня на стене, битая посуда, валяющийся посреди комнаты стол, а вокруг него движутся два человека, обмениваясь время от времени ударами. Особенно нелепо, дико выглядел д'Эон в женском одеянии, но со шпагой. Каждый выпад он сопровождал каким-то нечленораздельным рычанием. Наконец Мадлен очнулась от наваждения и сковывающего ее страха.
— Господа, господа, немедленно прекратите! Василь, Василь, я умоляю тебя! Мсье!.. — Мадлен решительно бросилась между сражающимися. — Василь! Будь же благоразумен! Кавалер д'Эон переоделся только для того, чтобы позабавить императрицу, и я должна была доставить его во дворец. Теперь же я не знаю, что и делать.
Офицер отскочил к стене.
— Сударь, я готов прекратить поединок здесь, с тем чтобы назначить встречу в ином месте.
— Я к вашим услугам, мсье!
Д'Эон бросил шпагу на диван и, не прощаясь, ушел.
— Володя, остановись, пожалуйста. Честное слово, все это очень занимательно, но, право, мне сейчас не до альковных похождений твоего кавалера.
— Ты, пожалуй, прав, Игорь, я несколько увлекся, а вернее, просто дал разрядку уставшей голове. Но уверяю тебя, что пронырливый кавалер сделал еще не одну попытку подобраться к «государевым секретам». В конце концов он был принят при дворе, но и тут не преуспел в своей тайной миссии. А слухи о дуэли и рассказы о «бесчинии» в церкви не прекращались, создавая д'Эону незавидную репутацию в среде русских вельмож. Зато дамы были от него без ума.
...Д'Эон был явным графоманом. В России он ухитрился написать объемистое сочинение «Исторические и статистические заметки о русском государстве». Здесь быль и небылицы так тесно переплелись, что распутать этот клубок при жизни д'Эона не брался ни один издатель, и только впоследствии сочинение это было опубликовано.
— Ваше счастье, кавалер, союзный договор с Россией подписан. Война против Пруссии решена. Императрица завтра выезжает в Москву, чтобы потом пешком проследовать в Троицко-Сергиевскую лавру, молить заступничества всевышнего русскому воинству. Послезавтра вы отправитесь в Париж с текстом договора. Кстати, вице-канцлер Воронцов вчера сказал мне: «Дуэли и кощунственного поведения в церкви более чем достаточно, чтобы навечно упрятать вашего любезного кавалера в Сибирь. Советую поспешить с его отъездом в Париж».
И д'Эон понял — рухнули все его надежды, его карьера. В Париж он прибудет все тем же курьером. А как держать ответ перед королем? Ведь ни на один пункт тайной инструкции он не может дать сколько-нибудь вразумительного ответа.
Дуглас догадывался о шпионском задании д'Эона и видел растерянность кавалера. Ну что ж, тем лучше, тем лучше... Д'Эон ему порядком надоел. Пусть возвращается в Париж!
...Лошади встали.
— Что случилось? Почему мы стоим?
Д'Эон высунулся из кареты, она стояла у почтового яма. Ямщик очень непочтительно пререкался со станционным смотрителем, что-то требовал, но тот только руками разводил и сплевывал сквозь зубы. Д'Эон, бормоча проклятья, выбрался из кареты. Все ясно — нужно сменить лошадей, а у смотрителя нет ни одной свежей. Д'Эон ни слова не понимал по-русски, но смотритель упомянул имя императрицы. «Император» — на всех языках император. И Елизавета — тоже понятно.
Кавалер забеспокоился. Этот скупердяй Дуглас не нашел нужным дать ему в провожатые толмача!..
— Извините, не знаю вашего звания, но вижу — вы в затруднении...
Д'Эон поспешно обернулся. Он не заметил, как к карете подошел молодой человек. На нем дорожный парик, богатый камзол, шпага. Его французская речь не блещет изяществом и выговор ужасный, но кавалер обрадовался.
— Я просто счастлив встретить вас...
— Называйте меня месье Мишель, русские фамилии очень трудны для тех, кто не привык к их произношению.
— Благодарю вас! Но скажите, где здесь можно раздобыть лошадей? Я, право, очень спешу.
— Я тоже. Но боюсь, что ни сегодня, ни завтра нам не тронуться с места. Два дня назад по этой дороге проехал кортеж императрицы.
— Вот как! Но при чем тут лошади?
— О, сударь, сразу видно, что вы нерусский. Ее императорское величество очень любит путешествовать. И особенно часто выезжает в Москву. Ныне она отправилась туда на богомолье, дабы помолиться за российское воинство. А ведь мы с вами находимся у начала московского тракта.
Д'Эон все еще ничего не понимал.
— Простите, сударь, но какое отношение имеет проезд царицы к почтовым лошадям?
— Видите ли, когда императрица путешествует — это напоминает переселение народов. Да, да, не удивляйтесь. Вместе с ее величеством из Петербурга уезжает девять десятых жителей столицы. Сенат, синод, иностранные коллегии, военное казначейство, придворная канцелярия, почта, все службы дворца и конюшен следуют за императрицей. По самым скромным подсчетам, это восемьдесят тысяч человек и около двадцати тысяч лошадей. Ее величество обожает быструю езду. В экипажи императрицы запрягают 12 специально натренированных лошадей. Ее величество приказало оборудовать свою карету приспособлением для топки, за экипажем всегда следует полная смена упряжки. И кортеж императрицы за сутки пробегает более сотни верст. Конечно, чтобы угнаться за ним, придворные разбирают лошадей со всех попутных почтовых станций.
— Мой бог, ужели нам придется несколько ночей провести в этой берлоге?
Так кавалер д'Эон встретился с Михаилом Станкевичем, поручиком, который направлялся к месту службы в город Смоленск. Не рискуя остаться без переводчика, кавалер решил ехать тоже через этот город.
Станкевич оказался веселым, остроумным собеседником. Он преклонялся перед памятью Петра I и его деяниями. К французам относился с симпатией. Д'Эон всю дорогу был молчалив, рассеянно слушал своего попутчика и ни на минуту не забывал, что, каким бы кружным путем он ни ехал, Париж приближается, и однажды он окажется в столице Франции. О дальнейшем не хотелось и думать.