– Вы должны войти туда и убить всех, – приказал Вожак, внимательно наблюдая за оставшимися испытуемыми. – Всех, это значит – вот этих троих буйных и остальных, тех, что еще живы. За каждого оставшегося в живых вы получите по десять… нет – по двадцать ударов плетью! Так что позаботьтесь, чтобы ни одного из них ТОЧНО не осталось в живых. Да, и вот еще что – вырежете сердца у этих трех и принесете их мне. Все ясно?
– Ясно, – сдавленным голосом пробасил тот, кому некогда Щенок вырвал половину щеки.
– Ясно, – выдавил Саргос, бледный как мел. Адрусу даже показалось, что у того волосы встали дыбом.
– Ясно, – равнодушно сказал Звереныш, спокойный, как надгробие. Он уже не волновался. Страх куда-то испарился, место в голове занял зверь, которому было плевать на чужую жизнь, на чужие страдания – вся жизнь страдание, всех не пережалеешь! А своя шкура гораздо дороже, чем чужая. И свое сердце…
Вожак внимательно следил за двумя лидерами, теми, кто выделился среди общей массы рабов. Он специально подгадал так, чтобы остались эти двое, и специально дал им в «соперники» трех буйных сумасшедших, желая посмотреть, как они будут себя вести в экстремальной ситуации, не зная, как нужно обращаться с ножом, ничего не умея.
Третий парень попал в эту тройку вроде бы случайно, но не совсем. Вожак заметил, что Саргос жмется к Щенку, и его хитрый многоопытный разум сразу просчитал ситуацию. Этот парень ищет защиты у более сильного, и, скорее всего, служит у него кем-то вроде адъютанта, помощника, подчиненного, как младший командир у старшего.
Вожак из рук в руки передал боевые ножи – один окровавленный, тот, который использовали все участники испытания, и два новых, чистых, не отличающихся от первого ничем, кроме своей чистоты.
Острые лезвия, которыми можно побриться и так же легко отрезать голову. Рукояти – деревянные, с насечками, чтобы не скользили. Простые и незамысловатые орудия убийства, одно из которых уже вволю напилось человеческой крови.
Передавая нож Щенку, Вожак заметил, как тот остро, будто запоминая, посмотрел в глаза командиру, и хотя он тут же опустил взгляд вниз, Вожак понял – этот мальчишка ненавидит его самой лютой ненавистью. Дай ему волю – убьет при первой же возможности.
Не он первый, не он последний! – вздохнул Лаган и попытался снова поймать взгляд парня. У него не получилось. Тот упорно смотрел куда-то вниз, на башмаки или в небо, поверх головы командира, будто рассчитывая улететь далеко-далеко, в небесную высь, туда, откуда его не достанут никакие рабовладельцы.
Адрус смотрел на то, что делало его тело, отстраненно, будто рука не принадлежала ему, будто это не он вошел в загон и быстрым движением вогнал клинок в грудь первому же бросившемуся на него человеку.
Запомнилось, как нож скрежетнул по ребрам, застрял, зажатый сдувшейся грудью убитого, и выскользнул из потной руки, торча в мертвом теле.
От второго безумца защищаться было уже нечем, если не считать того, что дал Адрусу Создатель – рук и ног.
Безумец с ходу сбил с ног ошалелого, испуганного Саргуса, навалился на него и стал терзать, рвать зубами шею парня, добираясь до кровяной жилы. Щенок так никогда и не узнал – что вело безумца, почему он так желал крови, почему в мозгу парня вдруг вспыхнула ненормальная, болезненная тяга к убийству, к запаху красной, липкой жидкости, почему исчезли все мысли, кроме одной – убить во что бы то ни стало!
Впрочем, а разве Звереныш не отличался от этого ненормального лишь тем, что не наслаждался вкусом крови? Он так же жаждал убить врага, так же терял контроль над собой в неистовом желании разорвать противника! Тогда чем он отличается от этого сумасшедшего?
Саргус едва не погиб. Пока Адрус, пытавшийся взять контроль над телом, мысленно рассуждал о своих ненормальных наклонностях, безумец уже выплевывал рваные куски кожи верещавшего, как свинья, парня. Только когда Щенок встретился взглядом с погибающим «напарником», опомнился и, дав волю Зверенышу, прыгнул на спину сумасшедшему. Схватив его за подбородок, загнул шею назад и выгибал до тех пор, пока та не сломалась, издав треск, будто кто-то ломал сухой хворост.
Глаза безумца еще моргали, удивленно глядя на своего убийцу, но тело двигаться не могло, обмякло и придавило Саргуса к земле.
Щенок прошел к первому убитому им парню, упершись ногой в его живот, выдернул застрявший клинок, размахнулся и со всей силы ударил им по шее лежащего будто топором или мечом.
Нож с чавканьем врубился в шею – острейшее лезвие с морозным узором на клинке легко перерубило ее до самого позвоночника. Еще удар – голова отделилась и покатилась под ноги третьему парню, который стоял над трупом убитого им человека.
Покончив с этим делом, Звереныш обошел загон и методично отрубил головы всем, кто хоть немного подавал признаки жизни. Он делал это так просто, так обыденно, как если бы потрошил рыбу, пойманную в отцовскую сеть, – он не раз занимался этим перед засолкой. Вот человеческие головы рубить ранее не приходилось.
Добив всех, кто шевелился, Звереныш вернулся к трупу первого убитого им человека. Нужно было добыть сердце.
Глухое чавканье! Нож вошел в предреберье, двинулся вниз, раздвигая еще теплую плоть, обнажая сизые петли кишок, похожих на огромных свившихся червей.
Адрус знал, где находится сердце, он не раз помогал отцу разделывать убитых зверей, и знал, как добраться до комка плоти, в котором, якобы, таятся любовь, страх, мужество и злоба.
По мнению мальчика, все это было преувеличением – ничего в этом куске мускулов не было, кроме загустевшей крови, вкусного мяса и пленок, застревавших в зубах. Все разговоры о любвеобильном, добром или злом сердце суть придумки бродячих певцов, развлекающих народ своими песнями, способ выжимания денег, и не более того.
Звереныш засучил рукав, сунул руку под ребра, добрался до сердца. Выдирать его было трудно, оно крепко сидело в теле и не хотело его покидать. Наконец все-таки удалось, и теплое, красное, упругое, устроилось в руке убийцы – полузверя, получеловека – с интересом разглядывающего этот кровавый «плод».
Дело было завершено. Можно выходить из загона.
Проходя мимо рыдающего Саргуса, Звереныш заметил, что тот так и не добыл сердце своего противника. Саргус сидел на земле, зажав истерзанную шею и, раскачиваясь, причитал, все время повторяя:
– Да что же это!? За что!? Ну за что?! Будь ты проклят, Создатель! Будь ты проклят! Мамочка моя! Мамочка! А-а-а-а! А-а-а-а!
Щенок подошел к Саргусу, с размаху пнул его в зад так, что парень едва не свалился на землю, и тихо прорычал, выдавливая слова сквозь зубы:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});