– Что будет с теми, кто сошел с ума? Узнаете! – зловеще кивнул Третий и скомандовал: – Звеньевые, в лекарскую!
Процедура напоминала ту, что была в первый раз. Мальчишек разделили на десятки. Снова горькая жидкость, снова заклинание. Только теперь Щенок уснул, напрочь вырубленный одурманивающим снадобьем. Проснувшись, не ощутил ничего особенного – ни бодрости, ни усталости – совсем ничего. Как будто над его телом никто и не колдовал.
Новичкам приказали подняться, как и предыдущей десятке, затем повели в сторону темницы. Щенок уже знал это место, и когда его ноги снова протопали по каменному полу тюрьмы, ничуть не удивился и ничего не рассматривал, в отличие от соратников, испуганно, вытаращив глаза, разглядывающих мрачное заведение.
Как и ранее, Звеньевые молчали, не говорили ни слова, не отвечали ни на какие вопросы. Только командовали, подгоняли, а самых нерадивых, отстающих, угощали плеткой. Когда десятку загоняли в камеру, вслед бросили:
– Ночуете здесь. Утром за вами придут.
– Почему? За что?! Почему в тюрьму?! – попытались выяснить новички, ответом был лишь грохот двери, захлопнувшейся, будто крышка гроба.
Тесная камера, в которой едва могли улечься десять человек, – часть на топчан, часть на пол – ничем не отличалась от той, в которой сидел Щенок после нападения на дежурных. Пока остальные обсуждали происшедшее, он четко понял, что нужно делать, и тут же забрался на топчан, ближе к стене, чтобы осталось место для остальных парней. Забравшись, заложил руки за голову и закрыл глаза – его слегка мутило, видимо, та гадость, которую они все выпили, была не очень хороша для здоровья.
– Во! Улегся! Глянь! – фыркнул один из соратников, смуглый занусс, затесавшийся в десятку. – А я где лягу?!
Щенок открыл глаза, внимательно посмотрел на парня и раздельно, четко произнося слова, пояснил:
– У порога ляжешь. Или стоя спи, как лошадь. И вообще, не ори, а то сейчас башку сверну! Уяснил?
– Уяснил, – мрачно кивнул парень и буркнул так тихо, что услышал его, наверное, только Щенок с его обострившимся слухом: – Ничего, придурок, придет твое время…
– Мое время и не уходило, – ответил Щенок, щуря глаза. – Заткнулся! И без тебя тошно!
– Точно, тошно! – подтвердил один из соседей, тоже занусс. Посмотрел на товарища, извиняясь, пролепетал: – Я не про тебя, я вообще! Тошнит меня… и похоже, что горячка началась! Я болел горячкой… у нас болото рядом, говорят, когда комар укусит, то горячка может быть. Вот меня как-то укусил, я и заболел… чуть не помер! Только после этого больше горячкой не болеют, а тут снова?
– Значит, не горячка! – отрезал Саргус, садясь рядом с Адрусом. – Но правда тошно… меня щас вырвет…
– Не вздумай, болван! – выругался первый занусс. – И сесть-то некуда будет! Жарко… я разденусь. Заодно и постелить на пол можно. Кровать-то занята! Ишь, развалился!
– Ты Адруса не трогай! – ощерился Саргус, и двое парней рядом кивнули, подтверждая. – Мы за него тебе глотку перегрызем! Вас тут мало, нас много! Так что заткни свою пасть и сиди!
Занусс молча проглотил обиду – соотношение сил было явно не в его пользу.
Впрочем, возможно, ему просто было не до того. Щенок сам уже почувствовал, как жар ударил в голову, как кровь толчками бьется по жилам, и сердце стучит, как сумасшедшее. Похоже, что это и было оно, то самое Изменение.
Время тянулось медленно-медленно. Вначале Адрус впал в полусон-полузабытье, горячечное, странное состояние, когда все видится то ли сном, то ли былью. Перед глазами мелькали картинки прошлого, настоящего, слышались голоса, стоны, выкрики. Может, реальные, может, привиделось.
Потом пришла боль. Боль была невероятной – Щенок скулил, выл, его трясло, подбрасывало, сворачивало винтом. Трещали кости, болели мышцы, голову словно раздувало. Все мысли, все желания – все ушло, кроме одного – прекратить, остановить эту боль, которой не было конца!
Что там Ритуал – чепуха в сравнении с этой пыткой! Ну, пронзил себе грудь кинжалом – да ерунда, рана, которую тут же залечили, а здесь – невероятная боль, тело – сплошная рана, мука, конца которой нет. До самой смерти, до безумия!
Он не хотел смерти.
Звереныш рычал, вопил, выл, но сопротивлялся. Он не позволял себе умереть.
Звереныш затолкал Адруса в глубину сознания, отключил его от боли и остался один, драться с ней, с болью, как вожак дерется со стаей за главенство, за старшинство, за право вести за собой всех, кто подчинится!
Сколько это продолжалось – неизвестно. Времени не было. Не было ничего вокруг – не было камеры, не было мира – только он, Звереныш, изнемогающий в страшной борьбе.
Но все когда-то кончается, так или иначе…
Очнувшись, Адрус открыл глаза, потрогал лоб, будто удостоверяясь, что тот на месте, ощупал руки, ноги – все есть, все цело, и на ощупь, и на вид, все как прежде. Прямые руки и ноги, не вывернутые наизнанку, как следовало бы ожидать.
Плечо во что-то упиралось. Он повернул голову – Саргус. Лицо парня было как раз напротив плеча Адруса – испачканное рвотой, засохшими слюнями и соплями.
Щенок с отвращением отодвинулся насколько мог, потом приподнялся и сел, оглядывая камеру. Зрелище было таким, будто здесь случилась гигантская попойка, и все парни, что теперь валялись на полу в вонючих лужах, выпили немереное количество медовухи.
Пахло мочой, дерьмом, потом – запах просто-таки душил, потому Щенок поспешил слезть с топчана и встать там, где под потолком светилось зарешеченное окошко. Оттуда поступал чистый воздух, и можно было хоть немного подышать.
Качало, наплывала слабость. Руки и ноги зудели, будто после длительной и тяжелой работы. Побаливали мышцы, ныли кости.
Адрус знал это ощущение – он помогал отцу рыбачить, охотиться, рубить лес. Намашешься топором – не так заболит. Отец объяснял, что это болят мускулы, значит, они растут.
Щенок согнул руку в локте, пощупал – нет, вроде бы все так же, как и было. Усмехнулся – и зачем щупал? Поглупел, что ли?
Снова осмотрел камеру и заметил, что некоторые из соратников начали шевелиться, задвигали руками, ногами. Еще через несколько минут очнулись все. В камере снова стало шумно – подростки отплевывались, кашляли, разговаривали, обсуждая происшедшее. Только двое остались сидеть на полу – бессмысленный взгляд, слюни изо рта, штаны мокрые. Парни старались не обращать внимания на этих двух, пока тот занусс, что говорил о горячке, не спросил, указывая пальцем:
– А эти чего? С ума сошли, или как?
– Не видишь, что ли? – мрачно ответил первый, тот, что угрожал Адрусу. – Интересно, что с ними будет? Горячка, понимаешь ты… кстати, парни, что-нибудь изменилось? Никто ничего не чует?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});