Аластер не смог сдержать улыбки и восторженно посмотрел на Элизавет… но она грустила. Интересно, почему? Ведь все так хорошо…
— Элизавет, а почему ты грустишь?
Не отрывая взгляда от пейзажа за окном, девушка произнесла:
— Ты спрашиваешь, потому что в четырнадцатом пункте твоих обязанностей прописано интересоваться о душевном состоянии досточтимой Цесаревны?
— На самом деле… да. Но мне на самом деле хотелось бы узнать, вдруг я могу помочь…
— Это вряд ли, маленький человек…
Она замолчала. Аластер решил, что она больше ничего не скажет, но спустя несколько минут, Элизавет прошептала:
— Мне не нравится то, каким становится этот мир.
Аластер не ожидал подобного. Такое говорить нельзя! Это плохие слова… очень плохие слова
— А… почему? — переспросил он.
— Дело в людях. С каждым годом, с каждым новым поколением они теряют те сокровища, которые хранили столько лет и считали их бесценными. Теперь же они выбросили их как бесполезный мусор и растоптали. Традиции, мировоззрение, культура, меняющиеся и подстраивающиеся под новое общество, показывают новую личину человека, и мне она не нравится. Человечество превращается в ничто.
— Прошу тебя, Элизавет… такое нельзя говорить, — прошептал Аластер испуганно. — Если Император узнает о твоих словах…
Цесаревна удивленно глянула на него.
— Отец знает. Я несколько раз беседовала с ним по этому поводу. Высказывала свое мнение.
— И что? Он не гневался?
Аластер не мог себе представить, чтобы кто-то мог… критиковать Бога… Даже его собственная дочь. Хотя, наверное, ей можно, она ведь тоже Богиня.
— Он не гневался, — продолжала она. — А к чему ему это? Какая разница, какого я придерживаюсь мнения? Единственную ответственность, возложенную на меня, ты скоро увидишь. Я ни на что в этом мире не влияю и повлиять не могу. Так что и мое мнение не имеет значения.
Аластеру стало не по себе. Сколько еще он будет неловко отводить взгляд, не понимая смысл происходящего? Когда, наконец, сможет все осознать? Когда вырастет… или когда поймет, наконец, кто такой Друг?
Черный Город княжества Везувиан был вовсе не таким процветающим как в Авантюрине. Здесь все напоминало Аластеру то поселение, где жили бабушка и дедушка. Он старался не смотреть в окно до тех пор, пока они не подъехали к божественному Храму.
— Досточтимая Цесаревна, позвольте доложить вам график на сегодня, — Аластеру показалось, что Клаус выглядел даже более надутым и важным, чем обычно. Может быть, ему нравилось, что они участвуют в таком важном мероприятии? — С 16 до 18 часов будет произведен отбор кандидатов. С 18 до 19 — сама церемония Выбора. Ровно в 20 часов мы отбываем в следующее княжество.
— Благодарю, Клаус. Ну что ж, идем, Аластер.
Он уже во второй раз заметил пристально-злой взгляд Клауса. Точно ревнует! Но ничего страшного, потерпит. Это он, Аластер, — Друг Цесаревны, чтобы это не значило, это его должность, так что пусть злые взгляды не пускает.
Аластер тоже зыркнул на Клауса и только потом сообразил, что ведь это — досточтимый взрослый, распорядитель самой Цесаревны. И что теперь? Аластер тоже уже почти взрослый.
Экипаж Императора стоял здесь же, совсем рядом. Императора видно не было. Вероятно, он уже в Храме, туда они с Элизавет и сворой ее слуг и направились.
Церемония выбора в кандидаты проходила в большом белокаменном зале с золочеными колоннами. Все просторное помещение было заставлено самыми разнообразными диковинами — теми произведениями искусства и науки, что кандидаты изготовили для этого дня. Аластер с интересом смотрел вокруг себя, столько всего необычного: музыкальные инструменты, статуи, всякие металлические агрегаты, книги, ткани, яства — все было выставлено рядами по залу.
Элизавет ходила между рядами и оглядывала каждый из представленных шедевров, попыток жителей Черного города получить право жить в Адаманте. Следом за Цесаревной семенил Клаус со списком всех представленных вещей. Как только Элизавет что-то интересовало, он тут же называл имя создателя, количество рожденных им детей и его возраст.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Как это называется? — поинтересовалась Элизавет, указывая на непонятную деревянную штуковину со струнами и трубками.
— Итак, экземпляр номер… 152, соединение духового и струнного инструментов, наименование: Скриба. Создатель: Клаус… уф эм… тезка… Клаус Розельфорт. Возраст: 35 лет, зачал 12 детей.
Элизавет несколько минут рассматривала Скрибу.
— Интересно послушать, как он звучит. Запиши создателя на демонстрацию, хотя… 12 детей… вычеркни из списка.
Аластер вначале держался следом за Цесаревной, потом немного отстал. Вокруг было столько необычного, все пестрело и смешалось в голове. Вначале было интересно, но вскоре наскучило. Он поднял небольшую книжицу, пролистал ее, не вчитываясь в слова, и пошел к концу залы. Большинство предметов были черными… Кроме картин. Это хорошо, а то стояли бы одни черные квадраты. Красивый пейзаж, портрет женщины и черном одеянии, а вот эта… тоже… интересная…
Аластер остановился у самой дальней стены. Здесь, на отшибе, в удалении от всех, прислоненная к стене, стояла картина в простой деревянной раме.
Художник изобразил главная площадь Черного Города и Храм. Белые стены, золоченные башни, черные домишки вокруг, снующие туда-сюда люди и небо…
— Белый… — задумчиво протянул Аластер, касаясь рукой искусно нарисованной стены Храма. — Интересно, где же он взял белую и золотую краски?..
Он глядел на картину и пытался оценить, насколько нарисованная копия похожа на оригинал. Вот-вот, и миниатюрные люди поспешат по своим делам, а по небу продолжат свой бег облака, а Храм… белокаменный Храм откроет широкие двери и поглотит… да, точно, поглотит… потому что внутри Храма обитало зло. Оно опаснее тысячи монстров, оно готово сожрать все на своем пути…
— Ну что, Аластер, нашел что-то интересное?
Он вышел из оцепенения и уставился на подошедшую Цесаревну.
— Эта картина… очень странная. Посмотри, она как будто живая.
Какое-то время Элизавет сосредоточенно всматривалась в картину. Клаус закатил глаза, как будто говорил: «Нашел, чем отвлечь нас от важного дела», но на картину тоже посмотрел. Вскоре его взгляд изменился, сделался удивленным. Аластер не смог сдержать ухмылки.
— Надо же, — прошептала Элизавет, тепло улыбнувшись. Кончиками пальцев, она осторожно провела по выпуклым мазкам. — Как давно я не видела живых картин. И где только белую краску нашел? Вот так порадовал! Зачитай, что имеется по этому экземпляру.
Клаус тяжело дышал и никак не мог отвести глаз от картины.
— Это же… это же храм… виноват досточтимая, мгновение, — он пересилил себя и принялся листать бумаги. — Итак… это… это вот, экземпляр 13, называется просто «Картина», имя создателя: некто Ферроу, имя это или фамилия — неизвестно, возраст 42 года, количество детей… ноль? То есть ноль, досточтимая Цесаревна.
— Запиши его в списки кандидатов.
Клаус закусил губу и неохотно вывел что-то на бумаге.
— Да, досточтимая Цесаревна. Позвольте еще раз акцентировать Ваше внимание, число детей — ноль…
— Да, я услышала. Аластер, ты хоть раз в жизни видел живую картину?
Аластер отрицательно покачал головой.
— Вот, а раньше практически каждая картина умела быть живой, и не только картины — песни, книги, танцы, все имело душу и рассказывало о себе на своем языке. А потом…
Аластер впервые понял, что хотела сказать Элизавет. Вероятно, потом люди стали другими и разучились делать картины живыми.
— Отец оценит это, он давно хотел увидеть что-то подобное, — Элизавет казалось счастливой. — Я это точно знаю!
Аластер не был уверен, что Император обрадуется этой картине. Она, конечно, была живой и поэтому доносила свой смысл так, будто рассказывала это на ухо. Вот только, что это был за смысл? Картина впервые нашептала ему, что слова «белый», «храм» и «зло» могут стоять рядом.