— Буду лежать!
Мда, так я и поверил!
— Что и не хочешь выписаться? — подивился, переступив с ноги на ногу. Я конечно рад — дочь уже смирилась, что папа всё время занят и ей часто приходится спать, так и не услышав от меня заветного “спокойной ночи”, но когда я рядом… вроде как собирался уходить домой, а она… спокойно меня отпускала…
Чисто по-мужски, по-отцовски меня покорёжило.
— Нет, — мотнула ровно головой белобрысая тиранша. — У тебя работа, я буду мешать, — совсем смутила взрослыми рассуждениями. Я даже замялся.
— Ну я бы мог…
— Приходи, вместо поиграем в карты! — воодушевилась Лерка. Невольно улыбнулся, хотя скорее из меня выдох вылетел от недоумения, бессилия и разочарования.
— Я буду скучать, — предпринял ещё одну попытку, достучаться до души мелкой.
— Я тоже, — заверила с искренней улыбкой дочурка. И впервые в жизни меня посетила мысль, что я её теряю. Не уверен, что такое можно вот так ощутить, но моя Лерка была моей, а сейчас далёкой и слишком понимающей. Это неправильно. Ей всего шесть. Она должна быть приставучкой и капризулькой. Должна меня отрывать от работы. Должна требовать внимания…
Уже собирался озвучить, что она немедля собирается домой, как тиранша, словно услышав мои душевные метания, с надеждой уставилась на меня огромными глазами:
— Ты мне сказку расскажешь?
Я чуть не завопил от счастья.
— Конечно, — торопливо присел на край койки, радуясь, что всё ещё нужен дочери.
Кристина
Наутро с меня сняли ошейник, бинты — днём раньше. Я недолго посидела возле кабинета хирурга-травматолога и он после тщательной проверки всех снимков, которые делали при поступлении, вынес заключительный вердикт:
— Жить будете, но пока избегать танцев, экстремальных поездок, занятий активным спортом. Желательно ещё несколько дней провести в постельном режиме, но без бурного секса, чтобы окончательно убедиться в лёгкости сотрясения.
Это обнадёжило.
— А я могу домой уйти? — забросила робко удочку.
— Вас разве силой удерживают? — вскинул на меня глаза врач из-под очков, уже занимаясь набивкой в компьютер какой-то информации. Видимо прочитав недоумение на моём лице, кивнул:
— У нас не принудительное лечение. Здоровье — ваше, дело — ваше, но пару дней вам бы ещё полежать!
— Спасибо, — поникла я духом.
А выходя от врача наткнулась на мелкую.
— Привет, — расторопно соскочила со скамейки Лерка, где сидела, точно прилежная девочка, уместив ладошки на ногах: бросилась ко мне с объятиями и крепко обвила руками талию.
— Что ты тут делаешь? — Не то чтобы опешила, но не думала, что Лерка меня и тут найдёт. Неловко погладила дочь Кирсанова по голове, не зная, как в таких ситуациях выражают обоюдную симпатию с маленькой девочкой. Чужой девочкой! Почти незнакомой… Дочерью человека, обвинившего меня прямым текстом, что я к нему подбираюсь через его ребёнка!
— Я же мама, — на полном серьёзе заявила Лерка и нехотя от меня отлепилась:
— А мамы, конечно же, обязаны знать, где их дети!
— Да, наверное, — задумчиво согласилась я, уже прикидывая, как бы нам свернуть эту игру или направить в более спокойное русло, когда бы меня не преследовали и сами не обнадёживались, что у нас “замечательная семья”. Это мило очень, и мне правда нравится Лера, даже тоскливо думать, что всё это только игра. Но я-то переживу, а вот ей может быть больно, когда правда жизни ударит по голове: мам не находят на улице.
— Пошли играть в карты, — быстро переиграла ситуацию мелкая в своей легкомысленной манере переключаться с одного на другое, решительно ухватила меня за руку и потянула прочь из коридора с кабинетами врачей.
— Уверена? — скептически уточнила я, следуя за Леркой. — А то ведь проиграешь и опять будешь отнекиваться от выполнения желания.
— Не буду, конечно же! Я взрослая! — кивнула с важным видом мелкая. — И перед Людмилой Викторовной, конечно же, извинилась! — значимо похвасталась, словно это было такое достижение, что за него медаль причиталась, и Лерка её вот-вот была должна получить. Ну и почёт, признание в нагрузку.
— И что, думаешь, она тебя простила? — это я так спросила, чтобы молчание нарушить.
— Конечно же, — была уверена на все сто девчонка. — А если нет, — добавила с обезоруживающей улыбкой, — папа её всё равно уже уволил.
Мда… Хорошая девочка, но ей бы привить самые простые человеческие качества: допустимонедопустимо, хорошоплохо, необходимостьприхоть. Но делать это, увы, некому.
Мамка куда-то слилась. Полагаю, баба с воза, кобыле легче, да только не кобыле, а коню. И ретивый красавец весь в работе, а на досуге покупает себе любовниц, вместо милых посиделок с ребёнком. Дочка развлекается манипулированием взрослыми, играет чужими судьбами и преспокойненько сживает со свету нянь.
Хороша семейка Кирсановых…
Конечно, не мне судить, но раз уж я ненароком оказалась втянутой в их жизнь, то и оцениваю ситуацию со своей колокольни.
— Бедный мамонтёнок, — скорее себе буркнула, чем для ушей мелкой. — Нужно учить тебя человечности и ответственности.
— А ты научишь? — ничуть не обиделась Лерка и посмотрела на меня таким честными глазами, что я засомневалась, что на свете вообще есть хоть один вменяемый, кто бы смог устоять против такого непосредственного напора и искренности.
— ЧелоКочности, отвеЧенности, — с совершенно серьёзным видом загибала пальчики мелкая, но при этом неосознанно коверкала слова, будто речь шла о каких-то детских играх. — И в классики играть. Там чертить нужно… — тараторила, уже прыгая с темы на тему и не замечая, как с тихой беседы, перешла на громкость. Я мягко шикнула, напоминая, где мы находимся и клятвенно пообещала: и челоКочности обучить и классикам, а потом мы наткнулись на непредвиденную преграду. Чуть ли не на полуслове нас прервала медсестра детского отделения Антонина Васильевна.
— Это что такое? — возмущённо перевела взгляд с меня на дочку Кирсанова и обратно. — Опять не в палатах?
— Простите, мы с Валерией обсуждаем её вчерашний приступ человечности, — сообщила я доверительно.
Антонина сморгнула недоумённо.
— Она из уважения попросила прощение у человека гораздо старше себя, не смотря на то что продолжала настаивать на своей невиновности, — важно добавила я, чтобы и медсестра перестала таращится, и Лерчик призадумалась. Может быть мудрёно получилось, но мелкая сразу среагировала:
— А-а-а, — привлекая внимание, воодушевлённо протянула, дёрнув меня за руку, — так это и была челоКочность?
— Че-ло-ВЕЧ-но-сть, ува-жи-те-льно-сть, — вкрадчиво и по слогам подтвердила я с кивком, прикидывая, смешно ли мы выглядим со стороны.
Но мои умилительные мысли не разделяла медсестра:
— Это всё замечательно, но вы сейчас нарушаете больничный режим. Тихий час! — строго, точно воспиталка в садике. Для полноценного образа не хватило грозного качания пальчиком. Даже мне стыдно стало, что мы такие непослушные и злостные нарушители сончаса.
— А мы уже спать, конечно же… — первой отмерла Лерка, потянув меня за руку, в сторону своего отделения.
— Лер, — я всё же была сильнее, поэтому мамонтёнок остановился, не в силах сдвинуть меня с места, — Антонина Васильевна права. Есть режим и мы его обязаны соблюдать. Так поступают взрослые, ответственные люди, — разжевала мысль, без улыбки глядя на мелкую, чтобы она поняла всю серьёзность момента. — Поэтому я к себе, а ты к себе.
— Почему? — личико Лерчика стало таким разнесчастным, что слова застревали в горле:
— Мне… у тебя спать… нельзя, — прозвучало невнятно, хоть и было правдивым аргументом. Просто, даже мне в контексте “для ушей мелкой” он показался нелепым и слишком “мыльным”. Ткни в него — лопнет.
— Как нельзя? Можно, конечно же! — упиралась Лерка, а на глазах слёзы блеснули. — Другие дети с мамами лежат! А я одна…