Читать интересную книгу В чистом поле: очерки, рассказы, стихи - Н. Денисов

Возвратились мы из поездки через две недели, «опоэзив» множество коллективов трассовиков, газовиков и лесорубов, забираясь в такие буреломы, куда до нас вряд ли ступала нога стихотворца.

Вдовенко заводил множество знакомств, обменивался адресами. Если полистать его «Избранное», можно найти посвящения этим трассовым знакомцам. Замечу, поэт легко выдавал экспромты емкие и пространные, не скупясь и на посвящения. Как-то даже упрекали его за сие: «Мол, всем сестрам раздаешь – по серьгам?!» Отмалчивался. Или, вдруг заподозрив нехороший оттенок от упрека, посягательство на свободу, мог разжечь и скандал до небес!

Прохладной осенью 79-го года, когда уж он после Ясной Поляны основательно приземлился в Тюмени, получил приличную квартиру, потащил я его опять в глухие места – в Уватский район. До нас там никто из профессиональных стихотворцев не бывал.

Первый литературный вечер проходил в хорошо натопленном и полном публики районном Доме культуры. Я открыл вечер и сразу дал слово Вдовенко. Слушают его стихи час, слушают полтора. Аплодисменты. Ни единая душа не покидает жаркое помещение. Но я уже притомился и тоже жажду добраться до рифм. Пододвигаю Жене записку: «Пора закругляться, читаешь почти два часа!» Он кивнул. И еще с полчаса заливался соловьем!..

Следующий день выпал на воскресенье. Выходной. Местное начальство – второй секретарь райкома партии и начальник милиции, – оказавшись моими земляками-бердюжанами, повезли нас отдохнуть на природу. Пейзаж: поле, засыпанное первым снегом, старые коренговатые березы. Невдалеке холодный с плывущей шугой Иртыш. Юра Журавлев, майор, начальник милиции, одноклассник мой, прихватил с собой пистолет «Макарова» и две упаковки патронов. В конце отдыха мы учинили стрельбу на поражение … неподвижно стоящего стеклянного «предмета». Мазали хозяева, мазал и я, хвалясь при этом, что на службе три года носил этого «Макарова» в черной флотской кобуре, не однажды пулял в тире Министерства обороны – под брусчаткой Красной площади…

Прицелился Вдовенко. И показал, что не зря 30 лет служил в армии. Попал в «предмет» с первого выстрела. Доволен. А вечером, в гостинице, он с чего-то покатил на меня «бочку». Где я дал «промах», непонятно! Но катить на меня – бесполезно. К тому ж, тут сошлись две противоположности – я родился под знаком Скорпиона, а он – Козла. Непримиримость к несправедливости и – упорность! Будь у нас в руках по «Макарову», дуэль бы учинили!

Наутро, как ни в чем не бывало, дружно отправились мы на речном катере в дальний-предальний колхоз, где власти района запланировали несколько наших встреч с населением глухих деревенек.

Нахожу в одной из книг поэта шутливо-горделивую строфу:

Я бренной славой не раним,Но рад, что – и не белая ворона –Сегодня стал ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИНРодного мне – СОВЕТСКОГО РАЙОНА!

Город этот, повторюсь, стал надежным пристанищем для поэта, его семьи. Второй родиной стал. После кочевой военной службы с постоянными переездами: то Средняя Азия, то Забайкалье, то Кубань, то Центральная Россия. Гарнизонная жизнь с вечно временным жильем. После увольнения в запас – недолгий приют в толстовской Ясной Поляне, где «в сообществе Толстого» написан сборник стихов «Яснополянские мелодии». «Сообщество», конечно, очень ответственное.

Как-то я, будучи в подмосковном Доме творчества «Переделкино», получил от Жени приглашение заглянуть к нему, втиснулся в тульскую электричку, затем в жутко переполненный вечерний щекинский автобус, сошел в Ясной Поляне под скользящей в облаках полной луной. Прилично поплутав по окрестностям, пока не встретил человека, спросил, где живут сотрудники музея-заповедника. И вскоре оказался в не обустроенной еще, какой-то походной квартире Вдовенко. И не очень вовремя. Утром им с Галей предстояло ехать в Москву.

И все ж мы успели не только съесть зажаренного долгоного бройлера, но Галина Васильевна – научный сотрудник – показала могилу Льва Николаевича, провела нас по ночной подлунной усадьбе и дубово-березовому парку…

Письмо из Советского: «…Коля! Посылаю тебе фото для стихотворной подборки в «Тюмени литературной». Не удивляйся, недавно мне дали казачьего полковника, потому погон – чистый…»

Постепенно вошел он в Советском и в активную общественную деятельность. Организовал литобъединение для молодых, помогал готовить им первые книжки. Вел уроки военного дела в школах. Стал первым атаманом Верхне-Кондинского казачества, почетным гражданином района, заслуженным работником культуры РФ.

А в начале? Приехав однажды в командировку в Советский, нашел я поэта в сторожке строительной площадки. На утлой печурке пыхтел горячий чайник. На столике толпились черновики стихов. В окне, в отдалении, вздымались штабеля бетонных блоков, железной арматуры, нераспиленных сосновых кряжей.

– И что тут караулить? – подивился я. – Попробуй-ка уворовать такую тяжесть!

– Воруют! – сказал караульщик. – Чуть зазевайся только…

Живая, так сказать, жизнь рядом. Но вовсе не о ней, «живой», по прихоти души, по неким законам творчества, рождались на белом листе строки:

Я люблю Божий мир на рассвете,Непорочный и чистый, как дети,Как открывшийся солнцу бутон.Боже! Что с нами станет потом?!Взгромоздясь на свою волокушу,День придёт и отмыкает душуИ подарит последний закат…И пишу-то об этом я – к ночи.Жизнь моя все короче, короче…Боже! Может, я в чем виноват?

Жил на белом свете поэт. Как жил?

И вот сейчас ищу я это определительное слово – жизни, творчества. И нахожу: ОТВЕТСТВЕННО! К слову, к поэзии, к близким своим, к родному Отечеству. Не жалуясь на трудности. И что толку жаловаться? На Руси ведь всегда было нелегко. И особенно – в последние времена.

И все же как-то чаще в наших стихах, в разговорах-беседах звучали высокие понятия, которых прежде как бы не столь касались мы: Родина, Россия, Отечество. Да, обидно было нам за Державу. Захваченную и порушенную негодяями. Они еще позволяли нам гордиться величием и славой Старой Руси, Великой Победой над фашизмом, последовательно и беспощадно творя свои черные дела.

Государственники, патриоты – по сути, по убеждениям, по жизненному опыту! – оценивали мы – не с чистых небес, а из адовых смоляных штолен, навалившуюся на нас эту «живую жизнь» – с горькими интонациями. Известно ведь, что если мир дает трещину, то трещина эта проходит через сердце поэта.

СВЕТЛЫЕ ДУШИ, ОБОРОТНИ И СТРАШНЫЙ СУД

…Случилось то, чему нет имени на человеческом языке, но что-то должно было случиться, повторялось уже не раз бывалое, только в небывалых еще размерах.

И.А. Бунин. «Великий дурман»

1

– Меня корова моя любит, собака ласкается, птички по утрам на тополе ноют, а тут пришла какая-то скотина и нос от меня воротит!

– Ты про кого это, тетя Валя? Кого так громко костеришь?

– А ну её, холеру такую… Дальше калитки и пушшать не буду теперь. А то выломаю дрын, да дрыном, дрыном – вдогонку…

Сошел с междугороднего автобуса на въезде в родное село. Остальные попутчики сойдут в центре, возле Дома культуры. Пассажиров прибыло немного. Также пусто и на улице. Одна кривоватая – так с основания возвели заезжие с Кавказа «мастера»! – водонапорная из красного рыхлого кирпича башня, стоит особняком. У ближнего двора, кажется, Степанова Ивана, – комбайн у ворот. В копнителе остатки обмолоченной соломы. Как поставлена сюда совхозная техника после уборки пшеницы, так и стоять ей здесь до новой осени. Так сохранней! Может, по весне комбайнер в мастерскую на ремонт перегонит. Кто «знат», как говорят тут, усекая слова, родные чалдоны-сибиряки.

Пару легковых машин пробежало, две доярки в отдалении про- трепали на ферму, желтый кобелек с размаху присел, азартно чешет лапой за ухом. Шагаю себе. И первой кого встречаю – её, Валентину, соседку с нашей Коммунаровехой улицы. Ясно, ругает кого-то из баб, она всегда, как помню, была мастерица ругать, на деревенском языке – «страмить». Для пущей наглядности и слышимости могла забраться на крышу своей избы и с верхотуры громко «поливать» на весь деревенский околоток в чем-то проштрафившуюся перед ней соседку. «Поливала» больше для профилактики, для картинности. Ведь потом также скоротечно могла и помириться с ней. Теперь, конечно, хватка не та, на крышу не залезть, на коньке двускатном не удержаться, азарта поубавили годы, болезни, да и ругаться практически становится уже не с кем. Многих Бог прибрал и в нашем окраинном околотке…

На ум приходит недавнее летнее стихотворение, написанное мной после очередного посещения родных весей. Именно – после посещения. Иной глагол – мне, давно отколовшемуся от сельского бытия, совесть употребить не дозволяет.