Читать интересную книгу В чистом поле: очерки, рассказы, стихи - Н. Денисов

Познакомились с Женей мы в Тюмени – в средине семидесятых. В писательской организации возник майор в лётной форме с эмблемами десантника. Поэты чаще всего сходятся легко. Через стихи. К тому ж и «единственный в мире», как мы горделиво подчеркивали, объединял нас Литературный институт.

Оказалось, что в тюменских краях Вдовенко не впервые. Минуя писательскую организацию, пробирался в Тобольск, на берега Иртыша, Вагая. Его занимала судьба казачьего атамана Ермака, покорение Сибири. Поэт был по роду из кубанских казаков.

В первом томе «Избранного» поэта нахожу сейчас те «ермаков- ские» стихи, что читал нам Женя, Евгений Федорович, за «рюмкой чая» в Бюро пропаганды художественной литературы на улице Ванцетти.

«Иртышская волна» помечена 1974 годом, а «Ермакова заводь» написана аж в 1970-м.

В поводу ли иду у судьбы?Что сулит мне мечта дорогая?Дом заезжих дымит в две трубы,Примостившись под боком Вагая.Отряхнула тайга кедрачи,И рябиной дворы отрябили,Припоздалые бродят грачиПо багрянцам осенней Сибири.В рукава убегает река,Островок огибая подковой…Тут и кончился путь Ермака, –Вот и заводь его – Ермакова.

Кто помнит Тюменщину семидесятых годов прошлого века, тот обязательно отметит дух и атмосферу романтики, молодого задора, что пронизывал наш таежный край. Притягивал он к себе и творческих людей, бывавших у нас не только на Всесоюзных Днях литературы, но и в одиночку. А такие «бывания» оказывались наиболее продуктивными.

Мы пробирались к нефтяникам, газовикам, геологам, «гостили» у строителей новых городов, поселков, трасс. В местах жутко комариных, суровых, вздыбленных новизной дел.

Побывав в отпуске в Тюменских краях, и поэт Вдовенко «заболел» севером. Тем более, что «наклевывалось» уже увольнение из армии, в запас. Службе воинской он посвятил без нескольких месяцев – 30 лет. Случайно ль стал офицером? Отец, погибший в Великую Отечественную, был майором, а в армии находился с самой гражданской войны. Пойдя по стопам отца, в сорок четвертом призванный на службу, Евгений Вдовенко немного не захватил последние бои в Германии: о победе он узнал в эшелоне, идущем на фронт. Потом – Харьковское танковое училище, позднее – знаменитое Рязанское воздушно-десантное.

Строевой офицер. Не интендант иль финансист в теплом штабе. Каждодневно – занятия с солдатами, марши, стрельбы, парашютные прыжки. Больше трехсот прыжков на счету Вдовенко. И он еще пристрастился к музе. К лирике. В армии, если не пишешь правильно-уставные стихи, сие не очень поощряется. По себе знаю. Как-то командир нашего элитного батальона московских моряков поручил мне написать «хорошую строевую песню». Написал. Музыку сочинил главный дирижер Отдельного образцового оркестра ВМФ. Оркестр этот дул в свои трубы за стеной нашего подразделения. Правильную песню мы сделали! Пели на парадных смотрах. И не более. Неправильная, дембельская, что позднее сочинил на мотив «Раскинулось море широко», обрела оглушительную популярность в батальоне. Но сколько доставила она мне и неприятных моментов. О-о-очень уж косились офицеры на сочинителя, а запмолит реагировал и того суровее!.. Так что представляю, и лирику Вдовенко приходилось терпеть, крепить душу и сердце, а порой и конфликтовать с сослуживцами-начальниками.

Первый сборник поэта «Юность на посту» вышел в 1960 году. «Чисто военных» стихов в нем немного.

После изначальной встречи и знакомства в Тюмени возникла у нас плотная переписка, прерываемая временами метаниями- переездами Вдовенко. Сохранил я эти послания из разных мест: то краткие, открыточные, то пространные – на несколько страниц. «Здравствуй, Коля! 1000 лет молчания. Что у нас за дела, что теряем связь?! За стихи в сборнике спасибо. Если он гонорарный, то подскажи мой адрес (на открытке) – вот куда перебрался! (Открытка пришла из Донецка – Н.Д.). А моя квартира теперь в Ясной Поляне на замке. Как живете, мои хорошие? Всем низкий поклон. Узнай в Бюро, не смогли бы меня принять на пару недель, а то и больше? С Нового года, со 2-й половины января, я свободен, а пока «мучаюсь» над 2-мя книгами. И обе большие – на 8 и на 5 п.л. Если за коллективный есть гонорар, пусть его быстрее вышлют, – как всегда, не хватает. Обнимаю, жду ответ. 1.XI.75 г. Е. Вдовенко».

С февраля 1976 года я стал работать директором Бюро пропаганды нашей писательской организации (четыре года нёс этот «груз»), появилась возможность приглашать для выступления поэтов и прозаиков из любых городов Союза. Не просто талантливых писателей, но и умеющих «держать» публику. Бюро – организация хозрасчетная, жила на заключении финансовых договоров, потому имелась возможность дать подзаработать на хлеб насущный неимущим пиитам. А таковыми были многие…

Строчки из письма от 22 июля 1976 года: «Дорогой Коля! Спасибо за весточку и за память! Я готов прилететь в августе, желательно, числа 20-го… У меня было много хлопот и забот над книгами, теперь с одной решено, она уходит в производство, и я стал свободнее…»

Военная косточка! Точность, аккуратность просматриваются в этих кратких посланиях: будь, мол, точен, нет времени на пустое, отвлеченное. Вот уж весточка перед самым прилетом в Тюмень, от 13.VIII.1976: «Получил оба твоих письма. Спасибо! 20-го вылечу из Москвы к тебе».

А договорились мы отправиться вместе в экзотические места в Приобье – к газовикам и лесорубам, взяв за исходную точку поселок Октябрьский. Да, мы стремились к тем местам нашей обширной Тюменщины, которые впоследствии изберет для жительства поэт Вдовенко: надолго бросит там якорь!

Заканчивался август. Золотой на краски и дары месяц лета.

Вот месяц, перед коим я в долгу,А может быть, он сам мне должен что-то:Я в августе работать не могу –Грибной сезон – какая тут работа!Грибной сезон… Брусничная заря…

Промежуточным пунктом на нашей дороге был Ханты-Мансийск, где, сойдя с борта самолета, отправились мы на пристань в Самарове. Речной трамвайчик, или «ракета» до Октябрьского ожидались на следующее раннее утро. Предстояло скоротать как-то ночные часы. По доброй литинститутской традиции оккупировали мы на вечерней заре ресторанчик на дебаркадере – с котлетами и красным вином. С телефона-автомата я дал знать о нас местным стихотворцам. Вскоре появился Андрюша Тарханов с гостевавшим у него тюменским художником Толей Троянским. К их появлению на дверь ресторанчика повесили амбарный замок, но мы уютно расположились на бетонном ограждении пристанской площади, которая как-то быстро истаяла от народа. Пообщавшись с нами, Тарханов с Троянским заспешили домой, оставив нас в сообществе с едва початой бутылкой неплохого в ту пору «портвейна».

Приплескивала в тишине иртышская вода. Пластались светом два буйных пристанских прожектора. Шелестели наши рифмы. И тут возникли откуда-то два парня в светлых рубашках, нагловато обратились за сигаретами. Закурить мы дали, но посоветовали на дальнейшее – «шагать своей дорогой».

Парни отошли. И мы, восстанавливая утром детали прошедшей ночи, вспомнили, что они не ушагали в улицу, а сразу «воткнулись» в пристанскую телефонную будку. Звонили. Явно дали наводку. Не прошло и десяти минут, как пристань огласилась ревом трехколесного «Урала» и перед нами возник милицейский наряд: три красных околыша. Двое ловко, отработанно, соскочили с техники, подбежали к нам, мирно беседующим, выбрав в жертву меня гражданского, беспогонного! – начали выкручивать руки.

– В чем дело? Вы что это бесчинствуете? – вскипел Вдовенко.

– Товарищ майор! – остановил я его. – Пусть! Мы ж ни в чем не провинились, разберемся в отделении! – и я решительно шагнул к коляске мотоцикла.

– Не делай этого!..

Но мотор взревел, добровольцу болевым, удушающим приемом заломили голову И – понеслись. Перед дверьми «заведения», рассвирепев, я устроил мощное, отчаянное сопротивление, но был вбит тяжелыми сапогами вовнутрь… О, наивный! Как не догадался сразу, что «стражи порядка» просто выполняли свой план по сбору ночных «клиентов»…

Березовый, рябиновый Ханты-Мансийск смотрел сны, а Женя вот наказал гостя! – искал меня по городу, под утро подвернувшийся таксист подвез его к «моей» обители. Выпивающие в «предбаннике» медвытрезвителя сержанты, при батарее бутылок, опешили, уставясь на вошедшего майора-десантника.

– Немедленно отпустите поэта Денисова, у нас билеты на пароход!

– У него нет денег… – зазаикались менты.

(Деньги я оставил в сумке – в камере хранения!)

– Заплачу, сколь надо…

На «ракету» мы поспели. На палубе, хмурые, расстроенные, но с восходящим солнышком, ободряясь, возвращались к свету, шутили уже, вспомнив, как Рубцов, однажды попав в такую же милицейскую переделку, объяснялся потом с ректором Пименовым: «…в конце концов, быть может, я в гробу для Вас мерцаю! Я, Николай Михайлович Рубцов, возможность трезвой жизни – отрицаю». Да, воистину, как написал один поэт: «Чем мне трудней как человеку, тем как поэту – легче мне».