Читать интересную книгу Секретное досье - Лен Дейтон

Большую часть помещения занимали металлические ящики оливкового цвета, на которых можно было прочитать бледные английские слова, например, «Завод», и ряд цифр. В дальнем углу лучи солнечного света выхватывали разбитые деревянные ящики, большие металлические обоймы от патронов и гниющие кожаные ремни. На уровне моей макушки по всей ширине бункера шла платформа, обеспечивая бойницы для пулеметов и стрелков. Фонарик Джин желтыми овалами метался по стене с оборудованной огневой позицией и задержался в одном месте почти над входом. Она видела, как фонарик Долби светился именно в этом отверстии. Я передвинул зеленые металлические ящики, освобождая проход. Краска надписи, нанесенной по трафарету на дно верхнего из двух ящиков, была свежей: «.5 Пулемет. Армия США. 80770/GN/CIN/1942». Я взял второй ящик, чтобы поставить на первый, и яркая цветная ящерица пятнадцати дюймов длиной метнулась в сторону у меня под ногами. Я забрался на платформу и медленно продвинулся вдоль осыпающегося земляного выступа. Ближайший песок был почти черный и вонял смертью и существами, которые жили на нем.

Выпрямиться здесь было невозможно, и я медленно опустился на четвереньки. Яркий дневной свет обжигал глаза сквозь узкую щель, и я видел маленький траверс пляжа. Большая часть серого десантного судна находилась строго на одной линии со мной, и под этим углом я увидел обгоревший и помятый танк, застрявший в открытых дверях, как расплющенный апельсин во рту жареного молочного поросенка. В белую, как мел, полосу света, идущую из щели, попала красно-желтая бабочка. Я медленно добрался до угловой позиции. Здесь было темнее и более сыро. Джин бросила мне фонарик, не выключив его. Луч света описал любопытную параболу. Я посветил фонариком в толстую деревянную крышу над собой. Часть потолка пострадала, когда огнемет дал залп горящим бензином по огневой точке. Деревянные опоры обуглились, а под руками у меня остались только металлические части грубо склепанного пулемета. Я не видел ничего, что могли перемещать недавно. Посветил немного левее. Здесь стоял деревянный ящик с надписью: «Гарри Джекобсон, 1944, 24 дек. Окленд. Калиф. США». Ящик был пуст. Джин посоветовала мне заглянуть под ящик. Я рад, что послушался ее. Это была новая картонная коробка с надписью «Дженерал фудс. Один гросс 1-фунтовых пакетов замороженной клюквы». Ниже был напечатан маленький сертификат чистоты и длинный номер серии. Внутри лежала нового образца короткая семидюймовая катодная лучевая трубка, с дюжину транзисторов, белый конверт и желтая тряпка, в которую был завернут длинноствольный автоматический пистолет, блестевший свежей смазкой. Клюквы там не было. Я открыл конверт, внутри находился клочок бумаги размером примерно 2 на 6 дюймов. На нем было написано около пятидесяти слов. Указана была длина радиоволны ОНЧ (очень низких частот), компасный пеленг и какие-то математические символы, оказавшиеся для меня сложными. Я протянул бумажку Джин. Джин подняла глаза и спросила:

– Вы читаете по-русски?

Я покачал головой.

– Тут что-то насчет…

Я перебил ее:

– Все нормально. Даже я знаю, как по-русски пишется «нейтронная бомба».

– Что вы собираетесь с этим сделать? – спросила она.

Я взял бумажку, по-прежнему осторожно держа ее за край, и бросил назад в коробку из-под клюквы. Конверт я сжег и растер пепел каблуком.

– Пойдемте, – сказал я.

Мы с трудом сошли на пляж по крутому спуску. Солнце представляло собой двухмерный пурпурный диск, и закат, словно ногти и рваные золотистые раны, лежал горизонтальными полосами на пепельном лике вечера. Мне хотелось уйти от чего-то… от чего, я и сам не знал. Поэтому мы шли вдоль линии прибоя, обходя ящики, полные смерти, кока-колы и пластыря.

– Зачем кому-то, – Джин неприятно было произносить имя Долби, – понадобилось приносить сюда катодную лучевую трубку?

– Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, как ему невыносимо пропустить серию «Каравана».

Губы Джин не дрогнули.

– Не хочется проявлять любопытство, – продолжил я, – но мне было бы гораздо проще воспринимать все это, если бы вы сказали, что он говорил обо мне.

– Это легко… он сказал: один из отделов «друзей» уверен, что вы работаете на КГБ. Они сообщили напрямую в ЦРУ, и все очень волнуются. По словам Долби, он не был так уж уверен, но ЦРУ склонно этому верить, поскольку когда-то давно вы убили пару человек из их военно-морских сил.

– Долби сказал, что это не он подал жалобу? – спросил я.

– Нет… он сказал, что один отдел дает вам более высокий уровень допуска к секретным материалам, чем сейчас у него самого… разумеется, это связано с его работой вне конторы… кстати, ему это было не очень приятно. – Она помолчала и смущенно спросила: – Вы убили тех людей?

– Да, – ответил я с долей злости, – убил. Это довело общее число убитых мной до трех, если не считать войну. Если войну считать…

– Вы не обязаны объяснять, – сказала Джин.

– Послушайте, это ошибка. Тут никто ничего не может поделать. Просто ошибка. Каких действий они хотят от меня? Написать Джеки Кеннеди и заявить, что я не хотел этого?

Джин сказала:

– Похоже, по его мнению, они ждут, выйдете ли вы на связь, прежде чем что-то сделать. Ему интересно, работает ли с вами Карсуэлл, и он радировал закодированное сообщение, чтобы Карсуэлла и Мюррея изолировали.

– Слишком поздно, – заметил я. – Они выколотили из меня отпуск как раз перед тем, как мы улетели.

– Это, вероятно, убедит Долби, – сказала Джин.

Солнце светило ей в спину, и Джин выглядела великолепно. Я пожалел, что лишь малая часть моих извилин свободна для мыслей о ней.

– Что Карсуэлл мой связной? – задумчиво произнес я. – Может быть. Но я бы сказал, что ему логичнее было бы подозревать вас.

– Я не ваш связной.

Казалось, она была не до конца в этом уверена.

– Я знаю это, красотка. Если бы я действительно работал на КГБ, то не позволил бы заподозрить себя и знал бы, кто мой связной, прежде чем попасть на такой вот остров, иначе у меня не было бы способа двойной проверки для вас. Но поскольку я не работаю на то шестиэтажное здание на улице Дзержинского, связного нет, значит, вы не связной.

Джин нарочно шлепнула ногой по воде и по-детски улыбнулась. Солнце стояло за ее головой, как открытая дверца сканторпской сталеплавильной печи. Под легким бризом с океана ее платье липло к телу, как дешевые духи. Я с трудом вернул свои мысли на землю. Джин сказала:

– Похоже, в Гилфорде я слушала не так внимательно, как вы.

Танковый трак лежал наполовину в воде, словно огромная гусеница, и волны били струйками и выплескивались сквозь затейливые переплетения литья. На расстоянии от нас лежал башней вниз в блестящей пене Б-61, танк без одного трака. Море, в которое он вернулся, описав большой непроизвольный полукруг, билось и шлепало в огромный металлический корпус с беспокойной насмешливостью. Джин остановилась и повернулась ко мне. Прилипшая к золотому лицу прядь черных волос напоминала трещину на вазе эпохи Сун. Я должен сосредоточиться.

– Предположим, вы не работаете на КГБ, но тот, кто считает иначе, хочет как-то это прекратить. Что они сделают?

– Об этом никто в нашем положении не осмеливается даже думать, – ответил я.

– Но предположим, это происходит. Затем они вынуждены об этом думать.

– Хорошо, – согласился я, – затем они об этом думают.

Голос Джин звучал хрипло, немного нервно и резко. Я понял, что значительную часть ночи она провела в размышлениях о том, как поступить со мной. К тому же, обязанный Джин, я не мог дурачить ее.

– Им не оказывают бесплатной юридической помощи в Олд-Бейли, – сказал я, – и разрешают продать свои воспоминания в издания группы «Санди», если вы об этом.

– Нет, об этом я думала, – проговорила Джин. – Это разрешается только тем, кто убил несколько человек при отягчающих обстоятельствах. – Она помолчала. – Так что происходит?

– Не знаю, – ответил я. – Со мной раньше этого никогда не случалось. Наверное, это что-то вроде: «Суньте ноги в этот мешок с влажным цементом, катер отчаливает».

Прибой обрушивал на риф мощные удары, сотрясавшие песок у нас под ногами.

– Становится прохладно, – сказала Джин. – Давайте вернемся в машину.

21

Водолей (20 января – 19 февраля). Вы можете столкнуться с задержкой в осуществлении личных планов, но проявите осторожность. Ваши действия, продиктованные благими намерениями, вполне могут быть неправильно истолкованы.

Следующие два дня стали мучительным испытанием для нервов. По мере приближения дня взрыва жизнь на атолле перерастала в напряженную, но организованную гонку. Насколько я мог судить, моей роли наблюдателя не мешали, и я свободно присутствовал на всех скучнейших конференциях. Мы с Джин почти не имели возможности обменяться хотя бы парой слов, не рискуя быть подслушанными или записанными. Наше решение изображать некое отчуждение означало для нее шанс остаться в стороне, а для меня – чувство острого желания, которое ни одному мужчине не следует испытывать к своей секретарше, если он хочет сохранить за собой возможность уволить ее. Я видел, как Джин ждет подписи или документов в длинных серых коридорах из ДВП. Хотя стояла она неподвижно, ее гладкое тело двигалось – медленно и неощутимо – под тонкой тканью летней формы, я думал о маленькой круглой золотой сережке Джин, которую нашел у себя в постели в среду утром.