из блогеров с криминальным прошлым сообщал: «Я много видел таких, которые даже на варежках вышивали белыми буквами „АУЕ“»[260]. К этому же явлению относятся и граффити — изображение «воровских звезд» и надписей со словом АУЕ. Граффити наносятся на стенах зданий (снаружи и внутри), сооружениях (например, автобусных остановках, гаражах, заборах), мебели.
3. Размещение в социальных сетях материалов, связанных с АУЕ. В настоящее время большинство подростков активно ведут собственные страницы в социальных сетях, размещая на них все, что вызывает их интерес. Здесь же могут размещаться и материалы, связанные с криминальной тематикой. Так, подростки, совершившие резонансное преступление в Санкт-Петербурге, по-видимому, и были отнесены к «движению АУЕ» благодаря содержанию своих страниц в социальных сетях: «Друзья пострадавших вычислили подростков по соцсетям. Среди напавших (…) старшеклассники из разных школ, объединенные любовью к субкультуре АУЕ — „Арестантский уклад един“. Многочисленные фотографии на страницах подростков говорят о ненависти к полицейским, пристрастии к блатному сленгу и чуть ли не преклонении перед тюремными порядками»[261].
4. Сбор денег на криминальные нужды. Здесь присутствуют две финансовых «статьи расходов» — «общак» и «грев» (подробнее см. параграф VI.5). Под «общаком» понимается общая касса, которая держится преступными авторитетами или просто старшими по возрасту; деньги идут на общие нужды, в том числе криминальные. Представителем одного из силовых ведомств высказывалось мнение, что в Забайкальском крае «в каждой школе есть общак»[262]. «Грев» — финансовая и материальная помощь заключенным. Деньги на «грев» могут идти из «общака», но может производиться и сбор целевых взносов. Часто поддерживаются конкретные знакомые заключенные. Помощь обычно оформляется в виде посылок. Например, как сбор «грева» была воспринята покупка школьниками чая в большом количестве[263] (из него изготовляется чифирь — психостимулирующий напиток, популярный в местах заключения), целенаправленное похищение сигарет[264].
Сбор пожертвований — это еще и бизнес для тех, кто собирает; общим местом в интервью было мнение, что собранные средства они полностью или в значительной мере тратят на себя. Так, в ноябре 2019 года банда из села Байгул Чернышевского района Бурятии терроризировала местных жителей, собирая деньги как бы на «грев» в тюрьму; в то же время высказывалось сомнение, что деньги действительно идут в тюрьму, поскольку главарь банды вообще не бывал в местах заключения[265].
5. Формирование категории «опущенных». Тюремный уклад предполагает разделение на касты, и низшая каста при этом — «опущенные»; это парии, выполняющие грязные работы, к ним нельзя прикасаться, иногда они — пассивные гомосексуалисты.
В параграфе VI.2 приводилось высказывание представителя Следственного комитета И. Комиссарова, в июле 2017 года заявившего, что в школах и детских домах Забайкалья широко распространена практика сексуального насилия над детьми с приданием им статуса «опущенных»[266].
6. Формирование категории «смотрящих». Иногда встречаются сообщения о том, что в учебных заведениях есть «смотрящие». В уголовной среде так называются криминальные авторитеты, осуществляющие общий надзор за воровской жизнью на какой-либо территории. К сожалению, мне не удалось составить сколь-нибудь подробное представление о том, кто такие «смотрящие» в «школьном» варианте. Это представители криминального мира, регулярно собирающие «грев» и отчитывающиеся перед более крупными преступниками? Это девиантные лидеры, назначившие «смотрящими» сами себя? Это старшие участники группировок, не связанных с профессиональным криминалом? Или рассказы о «смотрящих» — просто страшные истории подростков, играющих в «движение АУЕ»?
Суть пунктов 4–6 из перечисленного списка сводится к тому, что в подростковую жизнь привносятся элементы тюремного уклада — иерархическое разделение на касты, стигматизация «опущенных», взносы «на общее» и «на вора». В неблагополучных коллективах учащихся эти «ауешные» категории накладываются на уже существовавшие проблемы.
— Так, если раньше существовал буллинг в отношении детей-изгоев, их третировали, подвергали издевательствам, бойкоту, то теперь им может быть присвоен статус «опущенных», бойкот превратится в изоляцию (парта и сам сидящий за ней будут объявлены неприкасаемыми); прежние издевательства могут перерасти в сексуальное насилие.
— Если раньше в школах, детских домах, уличных подростковых сообществах появлялись подростки — девиантные лидеры (сильные и харизматичные, умеющие применить насилие и организовать сверстников), то теперь они могут представить себя как «смотрящих», особенно если у них есть связь с преступным миром (например, имеющие отношение к криминалу родственники и друзья). Иначе говоря, уличные авторитеты могут переформатироваться в авторитетов криминальных.
— Если раньше существовала система поборов, которую осуществляли девиантные лидеры, то теперь эти поборы могут быть представлены как сбор средств на «благородные цели» — криминальную взаимопомощь и «грев» для товарищей, попавших в беду.
Таким образом, символический капитал мест заключения может быть использован девиантными подростками как инструмент для насилия, подавления личности и самоутверждения агрессоров. Но в таких случаях речь идет не о привнесении «арестантского уклада» со стороны, а о радикализации уже существующих в коллективе отношений власти и подчинения.
* * *
Чтобы уточнить, насколько изложенное в СМИ отражает реальность, был проведен онлайн-опрос «Представления подростков и молодежи о „движении АУЕ“». Форма опроса была выложена на моих страницах в сетях Facebook и «ВКонтакте», в течение суток появилось более 150 ответов; в итоговую выборку вошло 147 (из них в Fb — 122, в ВК — 25). Форма опроса и полученные данные представлены в Приложении в конце книги.
Приступая к опросу, я опасался, что ответов будет мало, поскольку тема криминализации молодежи не предполагает откровенности. Чтобы преодолеть настороженность потенциальных респондентов, я, во-первых, сделал опрос анонимным; во-вторых, ввел дополнительные возможности анонимизации (например, дал возможность не указывать место проживания респондентов); в-третьих, сделал большинство вопросов необязательными; в-четвертых, отказался от ряда острых тем (наличия «смотрящих», сбора «грева», отношений с «опущенными»). Видимо, предосторожности были чрезмерными, поскольку ответов поступило много, причем без единого репоста; исчезающе малым оказалось число отказов — те, кто взялся заполнять графы анкеты, как правило, старались ответить на все вопросы полностью. Но если на первом этапе исследование оказалось легким, то на втором я столкнулся с тем самым настороженным сопротивлением, которого ждал с самого начала. Помимо «общего» исследования предполагалось для сравнительного анализа провести аналогичный опрос в Забайкальском крае и Республике Бурятия. То, что было легко сделать при случайной выборке в разных регионах, оказалось невозможным в этих субъектах федерации, считающихся эпицентром распространения тематики АУЕ. Мою просьбу о сотрудничестве проигнорировало полтора десятка местных пабликов, связанных с молодежной тематикой, и когда я попытался разместить анкету