— До свидания, желаю удачи!
В шахте забулькала вода. Я услыхал наверху шум задраиваемого люка; батискаф раскачивало, в иллюминаторе в четкой последовательности появлялось и исчезало море. Мы с Уолшем успели промокнуть на палубе до нитки. На пол гондолы натекла лужа; хуже было то, что промок резиновый коврик, изолировавший нас от пятисотвольтового напряжения батарей! Вода продолжала еще стекать с наших лиц и одежды, когда наступила полная тишина, полное спокойствие, почти забытое за четыре дня тернистого пути. Уолш с облегчением взглянул на меня. Я коротко пометил в журнале: «Начало погружения — 8.23».
Серьезные трудности — буксировка и все операции на поверхности — остались теперь позади. С технической точки зрения погружение «почти» закончилось. Окончательно успокоившись, я плавно повел «Триест» в глубину. Через несколько минут уже мы должны достичь границы зоны, которую океанографы называют «температурным скачком», там мы автоматически остановимся, встретив сопротивление более плотного слоя воды… «Триест» послушно остановился, я воспользовался паузой, чтобы проверить в последний раз приборы, затем, слегка нажав на кнопку, открыл бензиновый клапан. Батискаф набрал вместо выпущенного бензина груз воды и продолжил свой путь вниз.
Первым сюрпризом в этом погружении стала неожиданная остановка метрах в десяти ниже, потом вторая — еще двадцатью метрами ниже и, наконец, еще одна через тридцать метров. Каждый раз приходилось сбрасывать немного бензина — ценной жидкости, обеспечивавшей нам остойчивость. За шестьдесят четыре предыдущих погружения я не встречал еще более упорного температурного скачка! Только в 8.55 «Триест» вошел в холодные глубинные слои и начал спокойный спуск. Скорость быстро достигла 1 метра в секунду. Я рассчитывал сохранить ее вплоть до отметки 8 тысяч метров.
Позже Буоно сказал мне, что в момент погружения батискаф показался ему слишком легким. Как правило, мы оставляли в шахте около ста литров воздуха, что увеличивало вертикальную скорость в самом начале. Но в тот день Буоно не удалось сразу же плотно задраить за нами люк, и шахту захлестнуло волной. Таким образом, равновесие немного нарушилось, и в дальнейшем любой перепад температур тотчас отзывался на остойчивости «Триеста». Стрелки манометра замирали в нерешительности перед температурным скачком, и батискаф подскакивал на несколько метров.
К 9 утра мы опустились едва на 240 метров. При такой скорости понадобится больше тридцати часов, чтобы дойти до дна! Правда, пройдя трудную зону температурного скачка, «Триест» ускорил ход. За бортом уже было совсем темно; вошли в сумеречную зону, с минуты на минуту должна была наступить абиссальная ночь.
На глубине 300 метров я выключил свет в гондоле: балластный бункер едва просматривался. Включив центральный прожектор, я увидел в луче клубящиеся частицы; мы и раньше замечали, что только в «свободной» от планктона воде свет проходит далеко, а лучи рассеиваются. Скорость повысилась до одного метра в секунду, вода быстро проносилась вверх мимо иллюминатора. Уолш сидел у телефона, безуспешно пытаясь поймать «Уэнденк». Пока он успел поговорить с «Льюисом». Со стороны контакт с поверхностью выглядел крайне комично. Мы, счастливчики, опускались в преисподнюю в абсолютно спокойных водах, осведомляясь у оставшихся наверху, как они, бедолаги, переносят качку и есть ли солнце!
В гондоле все обстояло нормально; правда, это не означало, что можно сидеть сложа руки, дожидаясь посадки на дно. Надо было держать скорость «Триеста» в соответствии с программой, основанной на опыте предыдущих глубоководных погружений. Отсутствие тахометра несколько усложняло маневрирование, к тому же я сломал свою логарифмическую линейку, с которой не расставался двадцать лет. Наверное, это случилось во время спуска в гондолу. Целы были только левые две трети, да и те от сырости согнулись в дугу. На Гуаме нам установили на борту превосходный электронный прибор, изготовленный известной американской фирмой, — он мог одновременно регистрировать скорость, температуру воды, забортные шумы и ряд прочих характеристик. Но прибор был только-только сконструирован, и одной из целей погружения как раз и было проверить точность его показаний!
Оценивать ситуацию пришлось по показателям глубины и времени (я таким способом вычислял скорость), температуры воды и бензина и наконец-то по количеству сброшенного и остающегося балласта. Кроме того, в обязанности пилота входит наблюдение за воздухом внутри гондолы: определение процента кислорода и углекислого газа, резерва кислорода и щелочи, температуры и влажности воздуха. Последнее тоже важно, потому что на борту «Триеста» действовала автоматическая система кондиционирования воздуха.
Первоначальный план предусматривал спуск до глубины 8 тысяч метров со скоростью один метр в секунду, затем до глубины 9 тысяч метров она снижалась до 60 сантиметров в секунду, и, наконец, ко дну мы должны были приближаться со скоростью, не превышающей 30 сантиметров в секунду. Таким образом, батискаф мог застопорить, если подводное течение отнесет нас в сторону.
Подводные течения на большой глубине до сих пор еще мало изучены. Не так давно океанографы-любители широковещательно сообщили об открытии глубоководных течений. Я читал об этом, еще когда учился в школе. Мы на «Триесте» тоже многократно встречали сильные подводные течения; известно, что в абиссальные глубины в тропиках вода приходит из полярных зон. Но природа этих течений, их мощность, скорость, точное направление — все это еще предстоит выяснить. Одни движутся медленно, о других рассказывают, что они достигают скорости 100 километров в час. Правда, в данном случае речь идет о совершенно особой разновидности течений (придонных мутьевых потоках). Как бы то ни было, приходилось быть настороже, чтобы в любой момент остановить батискаф.
9.20, 735 метров. Мы уже почти час в пути… В окружающей темноте редко вспыхивают блики светящегося планктона, температура упала до 10 °C. Холод проникает в гондолу — в промокшей одежде мы ощущаем его особенно. Решаем переодеться. На Гуаме нам положили в гондолу сухую теплую одежду и несколько плиток шоколада, призванных поддерживать нас «в форме» целый день. В предыдущем погружении на 7 километров я пригласил Уолша на шоколадный ленч — мне удалось раздобыть в магазине на базе швейцарский шоколад «Нестле». Уолш был весьма признателен за угощение, и в погружение на 11 тысяч метров взял завтрак в виде американского шоколада «Херши», также купленного на Гуаме.
9.29, 1280 метров. Вокруг одного из кабельных вводов выступили капельки воды; странно — ввод испытывали под большим давлением, и он его выдерживал. Наверное, специальная замазка затвердела слишком быстро и не всюду прилегла достаточно плотно. Появление нескольких капель, особенно вначале, было не страшно, под действием громадного давления на глубине щели «заделываются» сами собой.
9.37, 1750 метров. Телефонный звонок с «Уэнденка». Голос слышится ясно и отчетливо. Я отвечаю и прошу позвать Буоно: не терпится знать, как все прошло наверху в последний момент, хорошо ли закрыт верхний люк, не помешало ли что-нибудь заключительной операции? Голос Буоно с неаполитанским акцентом прошел ко мне сквозь толщу воды со скоростью 1500 метров в секунду:
— Все в порядке!
Да, он успел задраить верхний люк шахты, мы сможем спокойно выбраться на палубу батискафа по окончании погружения. Вот только море разыгралось не на шутку, сказал Буоно, идет дождь, сильный ветер. Ну нам-то что… В батискафе тепло и сухо, мы спокойно идем вниз.
10.20. Почти два часа с начала погружения. Глубина 4100 метров. Странно, цифра что-то напоминает… Ах да, до этой глубины опустилась в 1954 году наша первая гондола ФНРС-2 без экипажа.
Мы входили все глубже и глубже в жидкую массу, мимо проносились тонны и тонны воды. Время от времени кромешную тьму прочерчивал блик фосфоресцирующего планктона. Когда включали фары, мнимая пустота, давившая грузом в 500 тысяч килограммов на иллюминаторы, казалась еще более впечатляющей. Рыбы? Покамест не видели ни одной. Планктонный снег? Крайне редко. Креветки? Не попадались. Что же такого в этом море, куда человек решил возвратиться после миллионов лет отсутствия? Ничего. Если забыть о чувстве колоссального удовлетворения, которое испытывали мы, — удовлетворения и облегчения. Будь у нас время на размышление, перед мысленным взором возникли бы стрелки манометра, указывающие этапы покорения абиссального царства:
900 метров — глубина, достигнутая в 1934 году батисферой Уильяма Биба.
1080 метров — наше первое большое погружение близ Капри в 1953 году.
1360 метров — достижение Бартона на бентоскопе в 1948 году.
1380 метров — глубина, которую достиг в 1948 году батискаф ФНРС-2 без экипажа.
3150 метров — наше второе большое погружение возле Понцы в 1953 году.