Я девять месяцев был непрерывно избираем секретарем ячеек органов ОГПУ. На этой должности я убедился, что на партийной работе делать нечего. Там думать и решать не нужно. Все заранее обдумано и решено, и эти решения получаешь в виде циркуляров и резолюций, которые обязан неуклонно проводить в жизнь. Иначе — обвинение в уклоне, замена более покладистым членом партии и опала.
Я не мог больше вынести гнилого духа партийной работы и решил вернуться на практическую активную работу.
НАЗНАЧЕНИЕ РЕЗИДЕНТОМ В КАБУЛ
Руководя партийными делами, мне пришлось ближе познакомиться с полномочным представителем ОГПУ в Туркестане Русановым, а потом с заменившим его Бельским.
Русанов, молодой человек лет тридцати, бывший студент Томского университета, член партии с 1916 года, был сильным, энергичным и независимым человеком, вследствие чего часто имел столкновения как с ОГПУ в центре, так и с местными властями. Он не терпел ничьего авторитета и делал все, что ему вздумается. До Туркестана он был представителем ОГПУ в Закавказье, где, как рассказывал его постоянный секретарь Вивчинский, Чека захватила однажды видного грузина меньшевика, приехавшего из-за границы. Русанов донес в Москву с просьбой разрешить его расстрелять. Дзержинский, который еще был жив, потребовал отправить меньшевика в Москву. Русанов, получив такой ответ, решил, что если он отправит меньшевика в Москву, то там за него похлопочут и добьются освобождения. Поэтому он отдал приказ немедленно его расстрелять, а в Москву сообщил, что, к сожалению, телеграмма Дзержинского запоздала и пришла после расстрела. Дзержинский вызвал Русанова в Москву для объяснения, но Русанов отложил выезд на несколько дней, чтобы дать Дзержинскому успокоиться, ибо знал, что тот за неисполнение приказаний может с горячей руки расстрелять его самого. Расчет оказался правильным: он выехал в Москву с опозданием и получил за свое деяние только строгий выговор.
В Туркестане Русанов задержался недолго. Центральный Комитет партии, с которым он был не в ладах, потребовал его отзыва. Осенью 1923 года он уехал, а на его место прибыл Бельский, который и поныне является представителем ОГПУ в Средней Азии. Русанов же, приехав в Москву, подал в отставку и со скандалом ушел из органов. Ныне он руководит машинотрестом в Москве и категорически отклоняет все приглашения вернуться в ОГПУ.
Бельский оказался полной противоположностью Русанова. В то время как его предшественник шел напролом, он старался обойти препятствия, выждать, улучить момент и, благодаря такой тактике, в течение семи лет бессменно держится в Туркестане, постепенно прибрав к рукам всю страну. Это один из сильнейших работников. Он тайно добивается поста заместителя председателя ОГПУ и добьется, конечно, если не сорвется на каком-нибудь резком повороте партийной линии. Его единственный недостаток, с точки зрения ОГПУ, тот, что он старый бундовец и в коммунистическую партию вступил только в 1917 году. Для ответственного поста зампреда ОГПУ это является недостаточным стажем.
Одновременно с работой в ОГПУ я состоял слушателем Восточного института в Ташкенте и к этому времени находился уже на втором курсе.
Случайно я встретился со своим старым знакомым Ипполитовым. Он предложил мне опять перейти в Разведывательное управление и поехать в Мешед вести работу по военной линии. Мне, признаться, шаблонность партийной работы надоела, и я с удовольствием готов был переменить службу, а потому попросил Ипполитова договориться с Бельским. Через несколько дней меня вызвал Бельский и сказал, что Ипполитов просил отпустить меня к нему, но что он, Бельский, на это не согласен; если же я желаю переменить работу, то могу ехать за границу резидентом ОГПУ. Окончательное решение вопроса он отложил до своего возвращения из Москвы, куда должен был выехать на несколько дней для доклада.
В конце апреля 1924 года Бельский вновь вызвал меня и передал, что начальник иностранного отдела Трилиссер приглашает меня ехать резидентом ОГПУ в Кабул. Если я согласен, то должен немедленно выехать в Москву для официального оформления назначения. Ехать надо было вместе со вновь назначенным в Кабул послом Старком. На следующий день после этого разговора я, снабженный личным письмом Бельского, выехал в распоряжение Трилиссера.
Приехав в Москву в начале мая 1924 года, я в тот же день был принят Трилиссером. Трилиссер поговорил со Старком по телефону и направил меня к нему. Старк проживал в гостинице «Савой». Я явился к нему прямо от Трилиссера.
Первым вопросом Старка было, как я думаю вести свою работу в Афганистане. Я уклончиво ответил, что я молод во всех отношениях и впервые еду за границу, поэтому рад, что буду работать под руководством такого старого, опытного товарища, как Старк. Он был членом партии с 1905 года. Ответ мой его удовлетворил, так как он, видимо, не особенно любил самостоятельную работу чекистов, да и вообще, как потом оказалось, враждебно относился к членам своей собственной миссии. Вопрос о моей поездке тут же был решен в положительном смысле.
Старк написал записку управделами Наркоминдела Дмитриевскому. Я пошел с ней в Наркоминдел и через несколько дней был официально зачислен на должность помощника завбюро печати и информации при кабульском полпредстве.
Около недели я просидел в аппарате иностранного отдела ОГПУ, знакомясь с делами и со всеми циркулярами по работе ОГПУ в Афганистане. В то время почти совсем не было материалов по Афганистану, если не считать сводок Ташкентского ОГПУ о положении в приграничной полосе. Мне сказали, что до сих пор фактически ОГПУ не вело работы в Афганистане. Обязанности резидента ОГПУ в Кабуле выполнял поверенный в делах СССР Вальтер, но от него пока ничего не поступало. Мне придется принять от него дела, если таковые имеются, и организовать самостоятельную агентуру, которая освещала бы деятельность афганского правительства и его отношение к англичанам. Особенное внимание, вслед за англичанами, предлагалось обратить на немцев, которые в то время усиленно приглашались афганским правительством на службу; советское правительство было этим обстоятельством обеспокоено. Кроме того, я должен был освещать внутреннее политическое и экономическое положение Афганистана, обратить серьезное внимание на бухарскую эмиграцию и на пограничные племена Северо-Западной Индии (о них мы тогда ничего не знали, но возлагали на них большие надежды для организации восстания в Индии). В циркулярном порядке мне предлагалось также наблюдать за положением и охраной полпредства, поведением сотрудников и т. д. Одновременно я знакомился с правилами связи с Москвой, составлением денежной отчетности, порядком учета агентуры и конспирации. О связи и денежной отчетности я уже рассказывал, остановлюсь на агентуре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});