что сейчас не только хворь, но и вся душа в твоем котелке останется.
Когда я передал Марине молоток, бабка-целительница запротестовала еще сильнее:
— Горшок мой? Бить⁈ Он мне от мамки достался! А ей от ее мамки! И тут, бить⁈
— Ну иначе не отлепишь, — сказала Марина и попробовала пошевелить горшок на пузе деда.
Старик застонал, стал сучить ногами:
— Ой, Милушка! Не трогай! Сейчас, чувствую, вынет из меня все, что внутри есть, эта дрянь глиняная! Уберите так, сломом!
— Видишь, бабушка? — Сказала Марина, — не хочет он твоего горшка. Жалуется.
— Не троньте! Не дам портить! — Целительница бросилась к Марине, сухенькими ручками попыталась вцепиться в крупные пухлые руки фельдшерши.
— Ты бабушка, не нервничай, — строго сказала Марина, — хочешь, я тебе валидолу выдам?
— Не бейте горшок! Не позволю бить!
— Ну что вы бабушка, — пыталась аккуратно вырваться Марина из ее крючковатых ручек, — мешаетесь⁈ Не видите, дедушке плохо⁈
— Горшок не отдам!
— Сделайте, жеж, что-нибудь! — Вклинился дед.
Я быстро пробежался взглядом по бедненькой хатенке целительницы. И заметил, что убранство местное настолько скромное, что ясно, почему бабушка протестует против разбития горшка. Тогда созрела у меня одина мысль.
— Бабушка, — я подошел к старушке, аккуратно снял ее руки с Марининых, — ты не буянь. Давай, лучше, меняться?
— Меняться? — Не поняла бабуська.
— Ну да.
— Это на что же?
— Ты мне горшок, а я тебе… А что ты хочешь? Таз? Ведро? А, может, тебе нужен бидончик молочный?
Глаза целительницы блеснули. Морщинистое ее лицо осветилось неподдельным интересом.
— Эмалированная посуда, пади?
— А как же, — кивнул я.
— А где оно у тебя тут есть? Ты мне покажи.
— Нет его у меня, — с улыбкой пожал я плечами.
— А как же тогда меняться-то?
— А вот так! Давай я тебе завтра привезу, что скажешь. Куплю новый, какой тебе захочется и привезу.
— Обманешь! — Испугалась бабка.
— Да не! Я тебе в залог что-нибудь оставлю. Хоть бы, — я задумался, — хоть бы вот этот молоточек! А завтра и вернусь за ним. Вместе с ведром.
— С тазом, — поправила бабушка.
— Как скажешь, целительница, — я кивнул, — будет тебе таз.
Старушка задумалась. Повременив некоторое время все же ответила:
— Хорошо, шоферок. Но учти, что если не будет мне тазу, я на тебя порчу наведу! Венец безбрачия, значить, надену! Да такой, что ни одна девка молодая не подойдет!
— Хорошо-хорошо, — покивал я, — договорились, значит?
— Договорились.
— Ну вот и отлично! — Хлопнул я в ладоши, — так что? Горшок ломаем?
Старушка посмотрела на свой горшок с какой-то грустью. Вздохнула и махнула рукой:
— Ломай, чего уж там.
— Ну и отлично! Давай, Марина! Бей!
Когда ехали мы послу хутора в Красную, всю дорогу думал я о том, что сказала мне бабушка. Сельповский склад номер четыре. Надо бы разузнать, где он там находится. Сказать Квадратько. Пусть по шурует там. Может, что найдет?
Когда до Красной оставалось несколько километров, а машина моя взобралась на трассу, что бежала вверх в этом месте, увидел я, как вдали, по обочине, топает пешеход.
Спустя пару мгновений смог я этого пешехода рассмотреть.
Худощавый молодой парень, лет двадцати пяти, одетый в джинсы и заправленную в них черную майку, топал по обочине моей полосы. Вероятно, услышав машину, он обернулся. Стал голосовать.
— Модник какой, — буркнула Марина, — смотри, в джинсах ходить.
— Угу, — сказал я, — и что он у нас забыл? Да еще пешком. Сразу ж видно, что городской. Да не армавирский, а откуда подальше. Макар!
— Ммм?
— У тебя есть, где еще одного пассажира посадить? Подвинешься?
— Мгм.
Я срулил на обочину, наблюдая за тем, как парень бегом догоняет газон. В его руках развивалась джинсовая куртка, которую он снял от жары.
— До Красной докинешь, командир? — Крикнул он мне снизу вверх, — а то я тут застрял, на дороге.
Парень, щурясь от солнца, смотрел на меня снизу вверх. Его пышные русая шевелюра была уложена назад, явно с применением каких-то средств для волос. Сам же он, жевал жвачку, немного неприятно плямкал.
— А как ты тут оказался-то пешим? — Спросил я.
— Да вот, высадили меня по дороге к вашей деревне.
— К станице, — поправил я.
— Ну да! К станице! А мне туда по делам нужно.
— А чего ж ты такого сделал то, что высадили?
Парень смутился. Его глаза забегали туда-сюда.
— Да ничего такого. Просто ехали, болтали. И ну и поспорили немножко. А у мужика, что меня вез, психика оказалась очень уж чувствительная. Ну он меня и высадил.
Я усмехнулся.
— Так что? — Спросил он.
— Прыгай. Довезем. Недалеко тут осталось.
Парень поблагодарил и запрыгнул машину. Марина с Макаром потеснились. Широкие бедра фельдшерши придавили меня ближе к двери. Марина хитро посмотрела мне в глаза. На ее пухлых щечках загорелся румянец, а уголки губ поползли вверх в улыбке.
Оказавшись в кабине, парень со всеми перезнакомился. Оказалось, звали его Василием. А родом он был из столицы. На мой вопрос, чего он забрался к нам, на юг, он уклончиво ответил:
— Да так. Дела у меня тут.
— Это какие ж дела-то? — Хмыкнула Марина.
— Да вот, личные.
— К родственникам? — Спросила девушка.
— Угу, — промычал он немного невнятно.
Некоторое время ехали молча. Вася будто бы мялся. Казалось мне, что он постоянно хочет что-то сказать или спросить, да не решается.
— Жвачку будешь? — обронил он вдруг, доставая из кармана цветастую пачечку жвачки.
Мы с Мариной отказались. Макар же скромно согласился.
— А ты что мнешься? — Сказал я, понимая, что Василий что-то все хочет сказать, но стесняется.
— Что значит мнусь? — Не понял он.
— Ну. Хочешь что-то сказать, да не решаешься.
— Да так, — вздохнул он очень горько, — так. Наблюдаю за вами тут, товарищи.
Слово «товарищи» он выдал так, как обычно выдают ругательства.
— Кажется, все у вас тут совсем плохо.
— Где это тут? — Спросил я.
— Ну как же где? На советском селе. Смотрю вот. На грузовике скорую помощь уже возите. Что? Нет машин?
— В ремонте, — сказала Марина, — ну это ничего. Скоро отремонтируют нашу буханку. И на нее пересядем.
— Если только отремонтируют, — хитро посмотрел он.
— А куда деваться? — Я хмыкнул.
— Мда, — сказал он мечтательно, — буханки это что. Буханки это так. Мусор на колесах. Вот если бы мы торговали с западом, если бы не было железного занавеса, которым Сталин закрыл СССР от всего мира, вот тогда бы не пришлось вам, врачам скорой помощи, ездить на этом дряхлом зиле.
— Это газон, — хмыкнул я. А что. Ездили бы тогда врачи на новых газонах? Совсем не на дряхлых?
— Не было бы у нас никаких газонов тогда, — смотрел вперед, на дорогу Вася, — а были бы только американские тягачи. Мощные и новые. Которые нам Америка бы поставляла взамен на ресурсы.
— Вот, значит, как, — я украдкой закатил глаза.
Видимо, попался мне интеллигент-рыночник. Тем удивительнее было, как он тут, на юге очутился?
— А ты кем работаешь-то? — Спросил я.
— А что? — Недоверчиво покосился на меня Вася.
— Интересно мне.
— Был бухгалтером. Потом музыкантом.
— А сейчас?
— А сейчас… Сейчас как раз еду на работу в станицу, — снова уклонился он от ответа.
— Так значит, — сказал я, — по-твоему, не нас огородили железным занавесом от всего мира, а мы сами отгородились?
— Конечно, — убежденно сказал парень, — разве это не очевидно? Партии это нужно, чтобы люди не видели, как хорошо живет Америка с Европой. И в каком, извините за выражение, дерьме копошимся все мы здесь.
Марина и Макар удивленно посмотрели на парня. Я снисходительно вздохнул.
Вася, видимо, поняв, что слишком сильно распалился, притих. Немного втянул голову в плечи.
— Скажи вот, пожалуйста, — начал я, — а квартира у тебя есть? Дом?
— Есть, — покивал он, — выдали матери квартиру с завода. Только, понимаешь, ждать ее пришлось много лет. В очереди стоять.
— Ну, бесплатно же дали?
— Ну, — помялся Вася, — да бесплатно.
— Ага. А образование у тебя есть?
— Есть, — кивнул он, — высшее.
— Бесплатно?
— Зато, — посмотрел он на меня хмуро, — по распределению на север попал. Еле потом домой вернулся.
— Ну, я хмыкнул, — вернулся же. И, надо думать, неплохо ты там, на севере, заработал денежек, верно?
На это он не ответил, только как-то прижался сильнее к двери, бубня что-то себе под нос.
— Выходит, ни ипотек, не кредитов. Всем тебе за так советское государство помогло. А ты всем недоволен.
— Деревенская темнота, — буркнул парень.
— А я слышал, — сказал я, — что за железным занавесом такого не бывает. Что за все там нужно платить деньги.
— Да как же вы не поймете⁈ — Вдруг взорвался Вася, — что эту страну спасать надо! Нету тут ни свободы слова, ни свободы личности! Нету тут,