Читать интересную книгу Тайное сокровище Айвазовского - Юлия Алейникова

В следующих письмах были поздравления, жалобы, рассказы о книгах, поездках, семейных праздниках.

А вот снова интересно.

«Верочка! Какой я был дурак! Столько лет я скитался по Европе бездомным бродягой, нищенствовал в Венеции, страдал от разлуки с родиной. До этого облазил все феодосийское побережье. А клад лежал все это время, можно сказать, у меня под носом! Это ли не ирония судьбы? Вся жизнь пошла наперекосяк из-за моей слепоты и легкомыслия. Теперь я знаю, где они спрятаны. Абсолютно точно и достоверно. Но я не сделаю ни шагу, чтобы овладеть ими. Я перегорел. Задачка решена. Ответ найден. Остальное не важно. Итог жизни — опустошенность, одиночество, разочарование. Прощай, Верочка. Прощай, моя несбывшаяся мечта, моя любовь. С этой минуты я начинаю новую жизнь — как у всех. Буду приспосабливаться, копить на цветной телевизор, играть с Михаилом в футбол. Да-да, не смейся. В футбол!

На этом прощай, моя дорогая, драгоценная Верочка! Я начинаю новую обывательскую жизнь и прошу пожелать мне удачи.

Навеки твой Митя».

Боже, сколько пафоса. Он в футбол будет играть, надо же, какая жертва. После всех писем бабушкин приятель был Маше откровенно несимпатичен. Почему-то она была уверена, что и бабушка к концу жизни должна была в нем разочароваться.

Но вот что интересно, так это упоминание о его скитаниях по Европе и о нищенстве в Венеции. Он что, каким-то образом сбежал из Союза? Поэтому его не было девять лет? Он добрался до Венеции, жил там какое-то время, а потом вернулся назад в 1965-м? Это, конечно, объясняет, почему от него не было ни слуху ни духу. Но как это ему удалось? На редкость скользкий тип.

Маша сложила письма в бабушкин ящик и отправилась смотреть телевизор, как раз показывали «Хроники Риддика». Мускулистый бесстрашный Риддик Маше нравился. Она вообще любила подобные экшены, они наполняли ее энергией, возвращали воспоминания о бурной юности. Да, юность у Маши была бурной, хотя никто из ее нынешних знакомых ни о чем таком ни за что бы не догадался. Очень кстати отвлечься от мыслей о малахольном неудачнике Мите, который, надо признаться, отчего-то ее сильно задел.

Глава 4

Феодосия, апрель 1957 года

«Верочка, любимая! Это письмо тебе передаст надежный человек. Как только прочтешь его, тут же сожги.

Сокровищ в Феодосии нет. Теперь я абсолютно в этом уверен. Они спрятаны на вилле Тальони в Венеции. Не знаю, сохранилась она до сих пор или нет. Надеюсь на лучшее. Весь год я вкалывал как проклятый. Накопленных денег хватит, чтобы заплатить надежным людям, которые переправят меня в Турцию. Знаю, это рискованно, но другого выхода нет. В Стамбуле попробую устроиться чернорабочим на итальянский корабль и добраться до Венеции. Ты скажешь, что это безумная авантюра? Так и есть. Но остановиться не могу. Жди от меня известий. Если все разрешится наилучшим образом, мы навсегда покинем эту страну. Я заберу тебя. Объясни все моим. Писать им не могу.

Уже торопят. Люблю. Жду встречи. Митя».

— Написал, что ли? Давай, — грубо поторопил Митю угрюмый Петро.

— Да. Вот, пожалуйста, — заклеивая конверт, бормотал Митя. — Вы точно его передадите? В самые руки?

— Не дрейфь. На следующей неделе Матвей в Ленинград едет к куму, он и передаст. Ты в лодку садись. Или передумал? — презрительно сощурился Петро, заходя по колено в воду.

— Нет-нет, что вы, — стараясь говорить решительнее, поспешил за ним Митя.

— Мешок свой под лавку кидай и залезай швыдше. Нечего тут рассусоливать, время идет.

Лодка оттолкнулась от берега и с тихими всплесками весел пошла в открытое море.

— А нас не поймают? — Нервно сглотнув, Митя смотрел в непроницаемую темноту, окружившую их со всех сторон, словно они нырнули в пузырек с чернилами.

— Может, и поймают, кто его знает, — буркнул в ответ чернобородый быстроглазый рыбак. — До сих пор не ловили. — Теперь, когда берег был далеко, они шли под парусом, стремительно скользя в безмолвии. — Вот и поглядим, какое твое счастье.

Мите шутка не понравилась, как и нагловатый чернобородый мужик. Петро хоть и был грубоват, но все же как-то надежнее.

— Петро, — тихим, но твердым голосом окликнул его Митя, — а твои приятели, турки эти, где меня высадят? Мне же надо будет как-то сориентироваться. Ночлег и так далее. — Под конец твердость из Митиного голоса окончательно улетучилась.

— Где-нибудь высадят, — не глядя на Митю, небрежно ответил Петро. — Ты чего хотел, в Турцию добраться? Туда и доставят. А уж остальное не их забота.

Конечно, Петро прав. Но, может, хоть на день-другой приютят? Что это вообще за люди? А то вдруг окажутся распоследними бандитами, прирежут еще, чего доброго.

— Петро, а что они за люди? — стараясь не выдать дрожи в голосе, спросил Митя.

— Обычные люди, рыбаки, как мы, — так же безразлично бросил через плечо Петро.

Ага, рыбаки. Митя потому к Петру и обратился, что люди шепнули, мол, он темными делишками промышляет и контрабандой занимается. Что именно он в Турцию переправляет, никто точно не знал. Может, икру в нерест, может, еще чего похуже. Днем Петро работал в совхозе, как все, план выполнял, ничем среди односельчан не выделялся. А чем он в свободное время занимается, считалось его личным делом. Его и его дружков. Что удивительно, ни милиция, ни совхозное руководство об этом ничего не знали, потому что были не местными, а присланными откуда-то, а потому никто им ничего не рассказывал. Митя все в толк не мог взять, как это.

Когда он полгода назад понял, что ошибся и что сокровища хранятся вовсе не в Феодосии, а в окрестностях Венеции, на бывшей вилле Тальони, подаренной ей Айвазовским, он в отчаянии готов был уже поставить крест на собственных поисках. Думал подкопить денег и возвращаться в Ленинград, к Вере. В конце концов, он уже взрослый мужчина, хватит ему дурить. Пора остепениться, как писал отец, обзавестись семьей и заняться наконец всерьез научной работой.

Все было правильно, все верно. Но проклятая мысль о сокровищах, лежащих где-то в далекой Италии, бередила душу, не давала покоя. И он сидел в совхозе, разгружал баркасы с рыбой, провонял этой рыбой так, что, наверное, уже никогда не избавится от вони. Сидел без всякой цели, домой почти не писал, Вере тоже. А что было писать? Тогда-то он и услышал, чем занимается Петро. Раньше он этого угрюмого здоровяка сторонился, даже в душе побаивался, а теперь стал присматриваться, деньги откладывать, еще без всякой цели, даже самому себе до поры до времени боялся признаться, какие крамольные мысли мелькают в голове. А когда дозрел, убедил себя, что ничего невыполнимого в этом деле нет… И правда, чего бояться? Чернорабочим можно в любой точке мира устроиться, не только в советском совхозе, с голоду не сдохнет. Вон у Джека Лондона об этом сколько написано, и у О’Генри, и у других писателей.

Так Митя уговаривал себя с месяц. А потом взял да и подошел к Петру после работы, тот как раз возле своей лодки возился. Сперва он Митю послал куда подальше, но когда Митя ему деньги показал, притормозил, выслушал.

И вот теперь Митя сидит в его лодке в кромешной тьме посреди моря. А может, и не посреди, а в какой-нибудь бухте, и сейчас этот самый Петро и его дружки, чернобородый наглый Матвей и молчаливый седой Захарыч, возьмут его, Митю, за шкирку, бросят за борт, и никто никогда не узнает, что с ним случилось. А денежки его, те, что он туркам должен, заберут.

Митя зябко поежился и боязливо взглянул на попутчиков. Петро выпрямился во весь рост и тихонько жалобно свистнул, словно птица какая-то крикнула или уключина скрипнула. Митя вздрогнул от страха и затрясся. Пока они плыли, он уже сто раз пожалел о дикой своей затее и даже несколько раз подумывал, не попроситься ли назад. Малодушный стыд только и мешал открыть рот. Стыд оказался сильнее самого страха. И Митя молчал, а теперь было поздно.

Как Петро с приятелями нашли в ночном море нужное место, было для него загадкой, но, видно, нашли. Потому что ответил им точно такой же свист. Раздался тихий плеск, и к их лодке приблизился высоким смоляным бортом баркас, едва различимый во тьме. Мите со страху он показался огромным, как многопушечный фрегат. Оттуда в лодку кинули конец, чернобородый закрепил канат, и Петро с Захарычем принялись перегружать на баркас какие-то ящики и мешки. Откуда они взялись? Митя их раньше не видел. Потом позвали его.

— Чего застрял? Быстрее давай, некогда нам тут рассиживаться, — торопил Петро. — Мужики, где он там? Идешь ты или нет? — Нагловатый Матвей, молча подойдя к Мите, дернул его за плечо, поднял со скамьи и толкнул к баркасу. Деваться было некуда.

Все было как во сне. И это плавание в чернильной темноте, и баркас, и чернявые загорелые турки. Все жуткий, фантастический сон. И надо бы проснуться, надо прервать его, но сил не хватает. Воли не хватает, словно ее и вовсе нет, словно он не человек, а ватная игрушка, мягкая и безвольная. Бестелесная, как пушинка. Да он и есть пушинка, ее несет, покачивая на ветру…