поддерживали их как могли. Бешеную злобу вызывало у гитлеровцев такое непокорство, и они пускали в ход все — угрозы, увещевания, подкуп, — только бы изолировать борцов против «нового порядка». Делом поимки патриотов занялся «сам» рейхскомиссар Украины. В извещении, опубликованном в газете «Нове украiнське слово» № 153 от 5 июля 1942 года, он писал:
«Всякий, кто непосредственно или посредственно будет поддерживать или прятать членов банд, саботажников, бродяг, пленных беглецов или даст кому-либо из них еду или окажет любую другую помощь, подлежит смертной казни.
Все имущество его будет конфисковано.
Такое же наказание постигнет всех тех, кто, зная о появлении банд, членов банд, саботажников или пленных беглецов, не известит немедленно своего старосту, ближайшего полицейского руководителя, военную команду или немецкого сельскохозяйственного руководителя.
Кто своим сообщением поможет поймать или уничтожить члена какой-либо банды, бродяг, саботажников или пленных беглецов, получит 1000 рублей награды, или раво на преимущественное получение продуктов, или право наделения его землей, или увеличения его приусадебного земельного участка».
Трагедия, свидетелями которой были Третьяк и Валя, потрясла их, но они не могли изменить свои планы; отдохнув на ближайшей скамье, немного успокоились и пошли дальше. В конце улицы Мельникова, где начинались пустыри Сырца (это была кровоточащая, самая болезненная рана Киева), Валя попросила подождать ее, а сама исчезла за низенькой дверью покосившегося домика. Вскоре она явилась в сопровождении пожилого мужчины, видимо дворника. Тот пошел за угол дома и через минуту появился с тележкой-двуколкой, передал ее Вале.
— Завтра вернем, — пообещала она дворнику.
По дороге на Подол свернули на Соляную улицу. Все шло благополучно. Там из нежилого, закопченного сарая какой-то мужчина в замасленной спецовке, похожий на кузнеца, вынес два мешка с разобранным ротатором, печатной машинкой и шрифтами, погрузили все на двуколку: мешки положили вниз, сверху нагромоздили кучу дров. Третьяк впрягся в квадратную раму, как рикша, Валя встала позади коляски, чтобы подталкивать ее, потому что он один не потянул бы доверху нагруженную тележку. За дрожжевым заводом начиналась улица Татарская; она спускалась сперва вниз, а далее круто поднималась в гору. На другом ее конце стоял дом, куда и надлежало перевезти типографию. Путь не близкий, но и причин для беспокойства вроде бы не было. Улица глухая, к тому же в Киеве в те дни часто встречались тачечники, развозившие дрова, строительные материалы, домашнюю утварь, мебель. Взбредет ли кому в голову мысль проверять именно их двуколку?
И все ж торжествовать им было пока еще рано. Когда взбирались на вторую, высокую половину Татарской, с ними совершенно неожиданно поравнялся полицай. По всей видимости, новичок — такого в этом районе они не встречали. Шустрый, смушковая шапка сдвинута на самый затылок, на рукаве широкая желто-голубая повязка.
— Продаете, господа? — взял полено, словно взвешивая его в руке. — Сухие, первый сорт. Дорого просите?
Слово «господа» он проговорил без малейшей иронии; это был, видимо, один из тех ультраидейных националистических молодчиков, которые наслаждались новой терминологией.
— Мы не продаем, — устало ответила Валя. — Сами купили.
Сколько раз в подобных случаях она прибегала к нехитрому приему: улыбалась, слегка кокетничала, и это приносило свои плоды. А сейчас она действительно была слишком утомлена и поэтому не проявила большой вежливости.
Полицай насупился и буркнул с гонором:
— А вы, господа, могли бы и остановиться, когда с вами разговаривает представитель власти.
Не желая лезть на рожон, Третьяк опустил отшлифованную ладонями раму, служившую оглоблями, смахнул пот с лица. Внешне он был спокоен, не проявил и малейшего интереса к разговору, но внутри все сжалось, как пружина. Перебранка с полицаем никогда не предвещает ничего хорошего, это уже проверено. Легче обвести вокруг пальца любого чужака, чем «своего».
— Везете дрова, а под ними что? — спросил полицай. — Может, прокламации?
— Золото, — равнодушно ответила Валя. — Прокламациями дом не обогреешь.
— Гм, — наежился полицай, — шустрая ты, видать, на язык, да только шутки твои ни к чему. Вот возьму и разбросаю все по поленцу.
На Валином лице не дрогнула ни единая жилка.
— Разбрасывайте.
Третьяк окинул взглядом дворы, заборы, выбирая наиболее выгодное место для побега. Он уже внутренне решил: если полицай обнаружит мешки — убьет его. Иного выхода не было. А так у них с Валей останется еще какой-то шанс на спасение. Но произошло удивительное. Полицай словно почувствовал, что жизнь его повисла на волоске, вдруг подобрел.
— Ладно, господа. Не буду доставлять себе мороки. Везите.
Трудно одолевали крутой подъем, но сознание того, что цель близка и что они избежали провала, удесятерило их силы. Еще немного — и ценнейший клад будет в надежном месте...
Назад возвращались, чувствуя себя свободно. Вот и Глубочица. Здесь им надо расстаться. Валя сказала:
— Еще один день прожит не без пользы. Даже на сердце легче. Правда? Будем и дальше стараться, чтобы ни одного дня не потерять, пока они еще есть у нас в запасе.
13
Мелкий дождик моросил над Киевом, окутывая все вокруг сизоватым туманом. Проснувшись, Коляра посмотрел в окно и подумал, что в такую слякоть хорошо работать в мастерской. Там уютно, привычная обстановка, и столярное дело начало увлекать его. Неужели он действительно научится и станет мастером-краснодеревщиком? Здорово было бы!
Мигом оделся, кое-как позавтракал и сбежал вниз. Но поработать не удалось.
— Вот что, Коля, — обратился к нему Леонид, плотно прикрыв дверь мастерской, — есть важное поручение.
Важное поручение...» С таким поручением к нему еще не обращались. Коляра весь превратился в слух.
— Помнишь Потаповича, того, что носил нам почту?
— Помню, — ответил паренек быстро, переходя почему-то на шепот. — Я его недавно видел на Лукьяновке, только он был без сумки.
— Так вот, необходимо узнать его адрес. Только ни у кого не спрашивай, выясни сам. И постарайся, чтобы он тебя не заметил. Кажется, он проживает где-то в районе Житного рынка. На поиски даю тебе два дня, сегодня и завтра. Все ясно?
— Ясно.
Гордясь тем, что ему доверили весьма ответственное да еще секретное дело, Коляра вышел на улицу. Брат не объяснил, зачем понадобился адрес Потаповича, но и самому не трудно было догадаться, что это не ради простого любопытства. Люди борются, где