на протяжении многих лет, ибуквально заставило следствие провести параллельно и это расследование. При пересчете экспонатов обнаружилось отсутствие множества мелких экземпляров: статуэток, миниатюр, масок.
Общество негодовало. Звучали призывы уволить следователей и поручить поиски другим людям. Именно вследствие этого и под давлением кабинета министров комиссар Лемож, скрепя сердце, и был вынужден отстранить от ведения дела Альфонса Бертильона.
Поиски пропавших экспонатов привели журналистов к Пабло Пикассо. Пресса буквально растерзала группировки художников и поэтов, обвинив их в краже. Было арестовано множество людей, в том числе, Амедео Модильяни, Пабло Пикассо, поэт Гийом Аполлинер (в то время еще подданный Российской империи), Константи́н Бранку́зи[21].
А случилось это так.
Приятель поэта Гийома Аполлинера бельгиец Пьере при посещении музея похитил различные статуэтки и маски, две из которых подарил Пикассо, ничего не сказав об их происхождении. Он лишь посоветовал Пикассо не выставлять их для обозрения, и тот спрятал обе каменные маски в старом шкафу и тут же забыл о них. Пикассо считал первобытных художников предшественниками кубистов. Он хотел всегда иметь их произведения перед глазами. Музеи он называл «гробницами искусства», где оно спрятано от настоящей жизни. Несколькими годами позднее Пьере, человек, видимо, с ненормальной психикой, раскрыл, как говорится, из хвастовства одной газете свои мошенничества и затем дал подробные показания прокуратуре. Полицейские решили, что, украв статуэтки, авангардисты вошли во вкус и устроили провокацию с картиной Леонардо. «Главарем» международной банды воров–авангардистов сыщики «назначили» поэта Гийома Аполлинера. На след художника не напали, но полиция появилась у Аполлинера и обыскала его квартиру. Аполлинер и Пикассо перепугались, почувствовали себя преследуемыми и вначале даже хотели утопить в Сене обе маски. В конце концов, они передали предметы редакции «Парижского журнала» с условием сохранения в тайне источника их появления. На следующее утро Аполлинер был арестован, а через два дня Пикассо был доставлен полицейским к следователю. Дело быстро прояснилось, но еще долго они чувствовали, что полиция продолжает за ними наблюдение. Следует добавить, что Модильяни провел в полиции по этому делу всего два часа…
Известный парижский журнал «Иллюстрацион» назначил вознаграждение в десять тысяч франков за дачу полезных сведений и пятьдесят тысяч франков за возврат «Моны Лизы». Если это последует до первого сентября, то дополнительно будут выданы еще пять тысяч. Журнал взял на себя обязательство не называть полиции имени преступника. Таинственный незнакомец молчал. Зато в редакцию пришло свыше пятисот писем, явилось лично более ста посетителей, либо с доносом на соседей и не очень хороших знакомых, у которых, по их мнению, могло хватить безрассудства и наглости совершить кражу, либо с отклонениями в психике.
Для проверки их сигналов было выделено множество репортеров, которые, подобно детективам, шли по каждому следу. Теперь почти регулярно ловили как во Франции, так и за ее пределами лиц, возбуждавших подозрение, допрашивали — и отпускали.
Первое время залы Лувра были на несколько дней закрыты. Директор, известный доктор археологии метр Омоль, отстранен от должности, начальник охраны залов уволен, некоторые смотрители привлечены к дисциплинарному суду, выявленные упущения частично ликвидированы. Когда же перестали надеяться на возврат исчезнувшей «Моны Лизы», освободившееся место в салоне Каре заняла картина Рафаэля «Бальдассаре Кастильоне» из Большой галереи.
5
Все это время Винченцо почти не выходил из своей каморки на улице Госпиталя Сен–Луи. Ему ни кто не мешал, так как он никого к себе не приглашал и не пускал. Он вел затворническую жизнь, а соседи не рвались общаться с нелюдимым, как им казалось, человеком.
Исследовав в домашних условиях портрет Моны Лизы дель Джоконды более тщательно с помощью лупы, Винченцо обнаружил множество кракелюр (трещин по краске) на портрете, а так же трещин на доске из тополя, которую Леонардо да Винчи использовал в качестве холста. Большая почти одиннадцатисантиметровая трещина в верхней части картины, вертикально спускающаяся вниз, несколько раз уже реставрировалась. Так же Перуджио заметил, что пятна в уголке глаза и на подбородке являются результатом повреждения лакового покрытия.
Перуджио сколотил рамку под размер картины из реек с набитыми на нее мелкими гвоздиками. Затем на гвоздики натянул тонкие нити, разбив полотно на квадраты секторов, что позволяло более точно копировать шедевр Великого флорентийца.
В течение полугода он сделал семь копий в своей комнатушке. Более того он смог скопировать с великолепной точностью даже так называемые «отпечатки картины», которые являются следами заброса кисти по кромке картин.
Самая большая сложность в копировании старых полотен составляет ее старение. Над этим он проработал еще четыре месяца. Когда–то цвета на картине были более яркими и светлыми, но под воздействием времени они потемнели. Перуджио заменил смесь пигментов земляного порошка и масла, которую использовал да Винчи, рисуя изображение Лизы Герардини, супруги Франческо дель Джокондо, на современные краски, как и лак для покрытия. На каждой из копий он умудрился при помощи красок сымитировать старую трещину на доске. В конечном итоге он довел старение картины газовой горелкой.
Когда все было готово, Винченцо разложил на застеленной стеганым покрывалом койке все восемь портретов, и, тщательно их осмотрев, вздохнул с облегчением — сейчас даже Великий Леонардо не смог бы отличить одну от другой и найти свою работу среди копий. Лишь сам Перуджио знал, которая из них подлинник.
«В каждой подделке всегда присутствует хоть один элемент настоящего. За каждой фальшью кроется правда. Всякая ложь, словно маска, скрывает лицо истины» — подумал он, рассматривая свой труд.
Винченцо убрал все картины под кровать, разобрал теперь уже ненужный мольберт и выбросил его на мусоросборник вместе с банками из–под краски и лака и прочим мусором, оставшимся от работы. Затем он надел костюм, отметив попутно, что очень похудел за эти десять месяцев, шляпу, подаренную еще Риккардо, и вышел в город.
Для начала он подышал свежим июньским воздухом у канала Сен–Мартен, потом неспешной походкой направился на Монмартр.
Извозчиков не стало меньше, но автомобилей прибавилось. Цветочницы все так же носили цветы в своих плетеных из ивы корзинках. Шумные мальчишки выкрикивали заголовки продаваемых ими газет, соревнуясь друг с другом в скороговорке и громкости. На круглых тумбах, стоящих у перекрестков, пестрели афиши, уже исполненные не рукой Лотрека.
На площади у Восточного вокзала Винченцо спросил у дворника, меланхолично подметавшего привокзальную площадь, где можно найти почтовый ящик. Получив ответ и отыскав ящик у входа в вокзал, Перуджио опустил в него несколько конвертов с письмами, адресованными коллекционерам Великобритании, Испании, Бельгии, Германии и Италии.
Глава седьмая. «Джоконда» под кроватью
1
Спустя два месяца, в кафе–брассери при