class="p1">Дверь оказалась запертой. Он быстро отпер три задвижки и дернул ручку — дверь не поддалась. По спине Винченцо пронесся холодок. Он вытащил из кармана перочинный нож и стал выкручивать шурупы, которыми крепился замок. Первый. Осталось еще три…
Где–то наверху лестницы вдруг скрипнула дверь, и послышались шаги. Перуджио выпрямился, сжав в руке нож так, что побелели костяшки. Надо успокоиться. Он опять глубоко вздохнул и, убрав нож в карман, стал дожидаться идущего.
Вниз спускался один из жестянщиков, занимавшихся ремонтом кровли и водостока. Когда жестянщик Сауве почти поравнялся с Винченцо, тот произнес с начальственными интонациями в голосе:
— У вас ключи с собой? Откройте–ка мне двери.
Пожав плечами и вытащив из кармана связку ключей, Сауве щелкнул замком и отстранился, пропуская вперед, как ему показалось из–за наличия белой куртки, сотрудника музея.
Винченцо, сдерживая желание броситься бежать и собрав в кулак всю свою волю, выглядя внешне весьма спокойным, вышел в дворик Сфинксов, и, пройдя по нему, свернул к большому дворику Висконти, чтобы добраться до выхода на Луврскую набережную. В связи с уборкой в вестибюле ворота были раскрыты настежь и не охранялись — вахтер намеревался сходить в соседний двор за водой, но был вызван на планерку. Прежде чем выйти на улицу, Перуджио снял белую куртку и завернул в нее картину. С прямоугольным свертком подмышкой он двинулся по направлению к мосту Карузель и растворился среди ранних, но уже многочисленных прохожих.
3
Лишь примчавшись домой, и, запихнув картину, завернутую в белую куртку в старый платяной шкаф, он перевел дыхание. Руки тряслись как у больного лихорадкой, в висках стучала кровь, сердце громыхало так, что казалось, будто стены каморки на улице Госпиталя Святого Луи, куда он переехал из доходного дома Давида Каишана сразу после смерти Риккардо Манцони, вот–вот рассыплются. Он сел на кровать, тут же встал и прошелся по комнате несколько раз туда–обратно, словно загнанный зверь по клетке. Поймав себя на этом сравнении, снова сделал большой вдох–выдох, а затем пару раз шлепнул себя ладонями по щекам.
— Все! — рявкнул он сам себе. — Успокойся! Дело сделано. Назад не вернуться, потому что ты перескочил черту. Эту чертову невидимую черту.
Винченцо подскочил к буфету и вытащил на свет божий початую бутылку Кьянти. Вырвав пробку, он закинул голову назад и залпом ее осушил, почти не чувствуя вкуса и запаха благородного вина.
После этого он обернулся и посмотрел на дверь. Поставив пустую бутылку на стол, Перуджио подскочил к двери и запер ее на замок и две щеколды. Следующее что он сделал, закрыл шторы и снова сел на кровать.
— Чертова черта… — пробормотал он. — Нет. Черта еще не пройдена. Еще можно повернуть назад. Прямо сейчас отнести картину в Лувр, и сделать вид, что ничего не произошло. Ничего не произошло? Как это не произошло? Ты украл самую лучшую в мире картину и ничего не произошло? Винченцо, ты вор! Грабитель! Разбойник с большой дороги. Таким отрубалируки и вешали на площадях. Самое безобидное, что тебя ждет — это каторга в Тулоне. О, Боже мой! Я разговариваю сам с собой. Я свихнулся. Или нет? Может, я сплю?
Винченцо вскочил и подбежал к шкафу. Через мгновение он уже разматывал куртку, в которую был завернут портрет.
— Ну–ка! — зарычал он. — Это похоже на сон? Это Мона Лиза и ты сейчас держишь ее в руках, и она находится не в Лувре, а у тебя дома в этой обшарпанной комнатёнке, где нет никого, кроме тебя и вонючих клопов. Это похоже на сон? Нет! Это не похоже на сон. Судьба дала тебе шанс, Винченцо Перуджио. Не упускай его. Что бы сказал тебе Риккардо? Он бы сказал, что жизнь дается один раз, и, если тебе удалось влезть на белого коня — не спрыгивай с него в грязь. Ухватил нить — тащи ее до конца и, в конце концов, выйдешь из лабиринта. Не отступай, Винченцо Перуджио. Иди до конца.
4
А через день… Не на следующее утро, а только через день мир взорвался.
Редакции журналов и газет соревновались друг с другом в изобретательности. Заголовки повергали обывателей в ступор. Все первые полосы были заняты только одной новостью.
«Кража века! Пропала лучшая картина Леонардо да Винчи!»
«Лувр ограблен? Нет! Ограблена Франция!»
«Кто украл «Мону Лизу»? Полиция и дирекция Лувра в недоумении!»
«Комиссар полиции центрального округа Парижа Лемож взял бразды правления по поимке преступника в свои руки»
«Директор Лувра метр Омоль уволен со своего поста!»
Версии сыпались, как из рога изобилия.
Журнал «Паризьен» предположил, что картину украли «с целью проверки бдительности в музеях и сейчас она находится в надежном месте и под надежной охраной».
«Пари матч» писал:
«Это месть уволенного из музея вахтера, который хотел этим насолить своему начальнику»
Французский Национальный Медицинский журнал утверждал: «…это был поступок безумца. Некоторые чиновники уголовной полиции намекали на сбежавших из психиатрической больницы пациентов, живших бредовой идеей войти «в интимную связь» с «Моной Лизой»
Газета «Птипаризьен» рассказывала о мужчине немецкой или австрийской национальности, который в течение трех дней слонялся по Лувру и залу–салону Каре, где подолгу не спускал глаз с «Моны Лизы». Немедленно произведенное расследование тотчас опровергло сообщение. Но «Птипаризьен» не сдавалась. Когда недалеко от Монти были задержаны два немца, кочевавшие без копейки денег и без багажа из города в город, сразу же решили, что похитители «Джоконды» обнаружены. Успехом этой версии газета была обязана недавней неудачной войне с Германией.
Еще одна газета опубликовала карикатуру, на которой изображена толпа туристов, стоящих перед стеной с торчащим из нее крюком. Гид дает экскурсантам следующее пояснение: «Мону Лизу» приобрел германский кайзер для обмена на Марокко…»
Ближе всех к истине, как отметил Перуджио, была газета «Фигаро». Она выссказала мнение, что: «…кража картины — дело рук антиквара или обыкновенного вора, который предполагал продать картину, либо изготовлять подделки…»
Иллюстрированные издания — прообраз современного телевидения — нуждались в историях с картинками, и кража «Джоконды» дала им идеальную пищу. Репортеры использовали весь «багаж» «Моны Лизы», накопленный интеллектуалами: от загадочной улыбки до любовного треугольника. «Петит Паризьен» печатал репродукцию «Моны Лизы» на первой странице целый месяц. «Джоконда» стала персонажем криминальной и светской хроник, вроде Соньки Золотой Ручки или королевы Виктории. Только гибель «Титаника» вытеснила сообщения о расследовании кражи «Джоконды» с первых полос газет всего мира.
Известие о пропаже «Моны Лизы» потрясло французов тяжелее, чем можно было предположить. Картина считалась национальной гордостью.