– Ты чего тут?
– А вы?
– Странный вопрос. Я, кажется, у себя в огороде.
– А он мне тоже теперь не чужой, – ляпнул я. – Так что вы тут забыли? Не в баню, случайно, идёте?
– Теплицу иду закрывать.
– Не ходите. Я закрою. Могу завтра грядки вам прополоть.
– Не надо. Я через неделю съезжаю. Пусть новые хозяева полют.
– Жаль.
– Чего?
– Не будет теперь вас рядом. Но, может, это и к лучшему. Там нас никто не знает, подумают, так и должно быть, – и выплюнул: – Вы хотите ребёночка?
– Дурак!
– А я хочу.
Она покачала головой, как над убогим, вздохнула.
– Ладно, дождусь, когда вы уйдёте, – мало ли чего может случиться – и уберусь восвояси.
– Ну ты и вредина!
– Просто не хочу ни с кем делиться…
Она рассердилась.
– Всё сказал? А теперь убирайся! Вон! – и пренебрежительно обронила: – Жених!..
Меня кто-то ужалил. Изнутри. Я обхватил её, чуть приподнял, но кружить не стал, боясь упасть.
– А невеста – кто?
– Пусти, сумасшедший, увидят!
– Пусть!
– Пусти, говорю! Обижусь!
Я отпустил. Уходя, брякнул:
– Я вас никому не отдам!
За калиткой присел, дождался, когда «предмет наслаждения» окажется в надёжном месте, и пошёл домой. Какое это всё-таки счастье – целоваться! И ещё… Я сегодня чуть было не стал мужчиной… Конечно, и говорить и даже думать об этом стыдно, но у меня же серьёзные намерения… И странно, о Маше я впервые не думал. Что-то такое далёкое грезилось, как из тумана, но уже мной не владело. Я любил, я всем существом желал другую.
Лодки на месте не оказалось. Я даже потёр от удовольствия ладони. «Последим!» Но, глянув на озеро, костра не заметил. «Может, только отчалил?» Походил минут пять. Всё было по-прежнему. И тогда решил зайти домой. Дверь открыла бабушка, явно чем-то недовольная.
– Ну, и где тебя черти носят?
– А может, ангелы, откуда ты знаешь?
– Черти тебя носят, а не ангелы, супостата этакого. Где, спрашиваю, был?
Я для убедительности возбухнул.
– Ну не вредная ли ты старуха? Не прав ли я?
– К этой, что ль… таскался?
– Во-первых, не таскался, а ходил. Еленой Сергеевной её, к вашему сведению, величают.
– Вожжами таких Сергевн величают!
– Плохого же ты мнения о своей снохе… – плюнул я.
– Чего?
– Ну к внучке…
– Го-осподи! Опять, что ли, тебя отчитывать?
– Саму тебя надо отчитывать!
– И тэтак ты к отцу Григорью завтри поедешь?
– Никуда я не поеду! Наездился! Спаси Христо-ос! И а-анделы небесные! – передразнил я её и гордо удалился, напутствуемый испуганным до смерти: «Свят, Свят, Свят!»
«Да-а, но где отец?»
Я вернулся в кухню, где бабушка сердито гремела посудой.
– Отец где?
Молчание.
– Я, кажется, вопрос задал?
Гром посуды.
– Вы, что ли, оглохли?
Она повернулась, держа в руках глиняную плошку.
– Дать бы тебе по башке, да убить боюсь!
– Ты на вопрос ответишь?
– Не отвечу.
– А лодка куда делась?
– Лёнька забрал!
– А-a!.. А отец?..
– Ты бы не пришел и тебя бы не видала! – покривлялась она.
– Бе-бе-бе-бе-бе, – передразнил я и на этот раз удалился окончательно.
Правда, бабушка ещё не окончательно от меня отвязалась. Пару раз, заглядывая в дверь, угрожающе спрашивала: «Так не поедешь?»
– Не-а! – вредничал я.
Последний раз вся злость досталась двери.
«Так, где же отец? Поди, с Лапаевым да с этим директором учительского дома квасят. Тот выпивоха ещё тот! Но Бог с ним, Бог с ними со всеми! Мне как обустраивать свою жизнь?»
И, представив, что завтра меня опять ждёт, я крепко обнял подушку.
11
В эту ночь со мною впервые чуть не случилось «этого»… Подробно описывать не стану. Скажу только, что мы так и не нашли с ней для «этого» укромного места. Везде нам кто-то мешал, у всех мы оказывались на виду. И так досадно от этого было, что, даже проснувшись, я хотел провалиться назад, да не вышло, и я долго ещё лежал, переживая всё в воображении.
Поднялся нехотя, в зачумлённом состоянии. И, несмотря на то что утро было что надо, рад этому не был. Хотелось одного, и ни о чём другом я не мог думать.
Потом сходил на реку, искупнулся. Ни отца, ни бабушки дома не было. Бабушки – понятно почему, неясно только, в каком направлении подалась: к Дедаке на могилку или с Машей к отцу Григорию? Правда, и это не особо интересовало. А вот Елены Сергеевны мостки, банька, теплица, дом, когда плавал, даже очень. Какую-то новую в моём воображении получили они притягательность. Я даже причалил к её мосткам, высадился на берег, слетал в баньку и в сумерках сразу разглядел то, отчего ещё не сходил, но тут же почти сошёл с ума – её беленькие трусики… Среди других неважных вещей они показались мне волшебными. Я даже прикоснуться к ним не посмел. И, выскользнув из бани, с разбегу нырнул с мостков. Под водою находился до последнего и вынырнул уже на своей стороне. Огляделся, предательских глаз вроде не приметил, пришвартовался к своим мосткам, и, выйдя на свой берег, почапал к дому.
А вскоре и Леонид Андреевич нарисовался. Одет был, как и положено, по-рыбацки. «Может, тоже кого завёл?» – мелькнуло в голове. Я вышел помочь ему привязать лодку. Завидев меня, он обрадовался, поднял со дна лодки кукан с множеством всяких рыб и самодовольно загудел:
– Усёк? Не-эт, определенно, во мне рыбак пропадает! А ты чего вчера не был? Ждали тебя, ждали… Да, как говорится, пождали, пождали да спать легли. Я с утра на рыбалку.
– А почему не на своей лодке?
– Не поверишь, кто-то дно вышиб. Назло или из озорства – не знаю. Вот такая дыра! Ремонт, сам знаешь, – дело сложное. Вот и позаимствовал. И определённо тебе скажу – лучше, чем водку пить! А что? И брошу! Буду ездить на рыбалку и брошу. А какое удовольствие! Она клюёт, а ты её лего-онечко так подсекаешь… А потом ведё-ошь, ведё-ошь… И вот она уже на берегу, бьётся, изгибается, склизкая такая, холодненькая… А запах! Нет, ты понюхай! Ну, не хочешь, не надо… Так чего вчера не был?
– Я в другом месте был.
– У этой, что ли? – кивнув он в сторону соседки.
Я почувствовал, что краснею. Слава Богу, Леонид Андреевич на меня не смотрел, а то бы сразу заметил и уж о чём бы нибудь, подумал.
– Домой? – спросил я вместо ответа.
– Куда же? Передать чего?
– Нет.
– Тогда – бывай.
И, взяв в руки снасти, рыбу, зашлёпал болотными сапожищами прочь.
Мне же надо было дожить до вечера. Или хотя бы до появления Елены Сергеевны. Куда, интересно, она уехала, почему не сказала? Где отец? Что домой не заявлялся – понятно. Но где он? Неужели пьют? Такое, конечно, случалось, я уж об этом упоминал, но, как правило, у нас дома, а что бы такое могло стрястись теперь, я просто не мог придумать. «А может… они договорились встретиться с ней на нашей городской квартире? А что? Почему она не сказала, куда едет?» – ужалила меня в самое сердце догадка. Я подлетел к телефону, порылся в книжке и позвонил Лапаевым. Трубку взяла Варвара Андреевна и тотчас рассеяла мои подозрения: «Дрыхнут. Всю ночь пили». Я сказал: «Извините», – и положил трубку.
Потом для блезиру взял книжку и расположился на крыльце. Отсюда хорошо был виден подход к соседней калитке. Сидеть пришлось недолго. И как вздрогнуло и заколотилось во мне сердце, когда наконец увидел «её». Меня вихрем смело с крыльца и приковало к калитке. Увидев меня, Елена Сергеевна чуть улыбнулась, сдержанно кивнула и вошла в свою калитку. Ничего, казалось, особенного, только – не для меня. Сердце, как говорится, не обманешь.
Не знаю, как не умер я в какие-то полчаса, выдержав их только ради приличия. И вот наконец знакомая до мелочей калитка, дверь оказалась незапертой (значит, ждёт!), знакомый коридор, вторая дверь, и я чуть живой стою на пороге.
– Хоть бы поесть дал, – завидев меня, непонятно (то ли рада, то испугана) улыбнулась Елена Сергеевна.
– Я и сам ничего не ел.
– Тогда проходи, накормлю.
И она пошла впереди меня на кухню, подошла к газовой плите, зажгла конфорку, достала из холодильника небольшую кастрюлю и поставила разогревать. Из шкафа извлекла хлеб, нарезала, уложила на плоскую тарелку, поставила на стол. Задумалась. Я подошёл поближе и, чувствуя, как тяжело погнало кровь сердце, взял её за руку. Она отняла, сказала: «Погоди», – и вышла из кухни. Через минуту вернулась, держа что-то небольшое в закрытых ладонях.
– Смотри.
Она разжала ладони. С маленькой иконки на меня кротко глянула «Невеста Неневестная». Так называлась икона. Была такая у бабушки. Более молодого изображения Богородицы я не видел. Вопросительно поднял от иконы глаза. Елена Сергеевна тотчас опустила свои, сказала, вздохнув и неопределённо дёрнув плечами:
– В церкви сегодня купила.
Затем открыла остеклённую дверцу кухонного шкафа и прислонила иконку к стопке посуды.
– Чего стоишь? Садись. Борщ есть будем.
И мне действительно ужасно захотелось есть. Я опустошил одну, вторую тарелку. Сама Елена Сергеевна ела вяло. Взяла кусок хлеба, но так весь и искрошила помимо тарелки на стол. Опомнилась. «Ой, что это я?» Смела в руку крошки, ссыпала в борщ, но есть его так и не стала, и я всё это тоже проглотил.