если его испугать. А из этого ружья и впрямь можно убить человека, вот и причина держать его подальше от вас.
Флора улыбнулась Стюарту и Дэйви, которые спрятались за остальными, не будучи вполне уверены в том, стоит ли связываться с пони.
– Смотрите, – сказала она, подталкивая их вперёд. – Можете погладить его по носу. Он не кусается.
Дэйви спрятался за брата, но Стюарт оказался смелее и осторожно протянул руку, чтобы погладить пони.
– Почему у него такие длинные волосы? – спросил он, заворожённый.
– Это называется грива. Она такая длинная, чтобы пони было тепло зимой, а летом она помогает ему отгонять мух.
– Пошли! – закричал кто-то, судя по всему главарь шайки. – Давайте дальше смотреть на эти шары!
Детвора помчалась на пристань, но Дэйви на миг задержался.
– Мисс Флора? Для чего эти большие шары? Стюарт говорит, это дирижабли, они горят и убивают людей.
– Это просто шары для заграждения, Дэйви. Они нужны, чтобы обезопасить нас в случае нового воздушного налёта.
– Миссис Кармайкл говорит, в Глазго были воздушные налёты. Надеюсь, моя мамочка в безопасности.
– Уверена, с ней всё в порядке. Она вам пишет? – спросила Флора. Дэйви с сомнением посмотрел на него.
– Иногда. Стюарт говорит, она очень занята, делает бомбы, чтобы убивать немцев, так что у неё мало времени писать.
– Держи, – сказала Флора, доставая из кармана кусочек яблока. – Хочешь покормить пони? Вытяни ладошку, вот так. Видишь? Нечего бояться, правда?
Дэйви просиял улыбкой, встряхнул головой, а потом, услышав с пристани голос брата, зовущий его, повернулся и побежал к друзьям.
Вернувшись в домик смотрителя, Флора оставила отца, Руарида и Алека разбираться с тушей и рассёдлывать пони, а сама пошла разводить огонь и готовить ужин. Ещё один огромный серебряный шар поднялся в воздух, присоединившись к остальным, плывущим над сияющим мелководьем, над якорной стоянкой и пурпурными холмами.
Лекси, 1978
Мне наконец удалось вытянуть у Бриди кое-какую информацию, разговорив её о том, как в Олтбеа пришла война. Я решила действовать понемногу и теперь каждую среду приглашаю её к себе на чай, по традиции бесстыдно заманивая с помощью Дейзи. Бриди – очень хорошая собеседница, и я с нетерпением жду её визитов. Чай и разговоры – самое меньшее, что я могу ей предложить в благодарность за то, что она так добра ко мне. Она полностью взяла на себя роль приёмной мамы и бабушки, и я знаю, моей настоящей маме это бы понравилось.
Её лицо светится, когда она рассказывает о службе в рядах Ренов. Она приносит с собой альбом, показывает фото, на которых она, мама и Майри в униформе. Все они смеются, стройные, как сосны, в приталенных юбках и аккуратно повязанных галстуках. На их двубортных куртках блестят латунные пуговицы, а на рукавах – значки Женской королевской военно-морской службы, вышитая гордая эмблема, два скрещенных якоря и корона над ними.
– Наверное, это было так необычно, – говорю я, передавая ей тарелку с шоколадным печеньем. – Деревня, где живёт несколько сотен человек, в одно мгновение стала военной базой, где служат три тысячи.
Она кивает, задумчиво пережевывая печенье.
– Времена были и впрямь необычные. И удивительные. Все эти люди неожиданно явились к нам со всего мира – поляки и индусы, американцы и русские. И какая же дружба была у Ренов! Среди нас было много девушек из Англии и Уэльса, так что мы все сдружились.
Дейзи подползает к Бриди, подтянувшись, встаёт и пытается вскарабкаться к ней на диван.
– Ах ты, моя милая шалунья! – Бриди сажает её на колени, и Дейзи радостно устраивается поудобнее. – Конечно, были и минусы. Нам выдали пропуска службы безопасности, которые мы всегда должны были таскать с собой. Дороги в Лаайде, Гейрлоке и Акнашине были перекрыты контрольно-пропускными пунктами, и без предъявления документов никого не впускали. Я свои вечно забывала, но, к счастью, большинство охранников меня знали – я же работала в столовой! – и пускали так. Были и мрачные дни. Много наших мальчишек отправились воевать в другие страны, и часто приходили телеграммы и вести, что кто-то убит. Мы всей деревней оплакивали свои потери.
Её глаза туманятся, когда она вспоминает об утратах. Но когда я хочу расспросить её о чём-то конкретном – особенно о моих родителях, она мечется как испуганный олень, и прячется за историями, лишёнными конкретики. Глядя, как она играет с Дейзи, я думаю, какой чудесной мамой и бабушкой она могла бы стать. Её жизнь была бы совсем другой.
– А вы, Бриди? – спрашиваю я. – Вокруг столько солдат и моряков – у вас, конечно, были романы?
Её лицо на миг светлеет, и я снова вижу её совсем юной, хорошенькой и задорной. Но вдруг словно туча находит на солнце, и выражение её лица вновь меняется.
– Да, кому-то из нас война дала новые возможности. Но сама знаешь, на одну историю о любви приходится десять о потере, – говорит она, выуживает из рукава кардигана носовой платок и сморкается. Потом вновь смотрит на альбом.
– А я не рассказывала тебе, как пришли конвои из Арктики? Меня как раз перевели в столовую, когда мы услышали новости…
Флора, 1941
В тот день дул резкий ветер, облака, отражавшиеся в воде, неслись над водами озера, и уже темнело – ещё один короткий зимний день сменялся длинной ночью. Флора сидела напротив Майри за длинным столом, обхватив руками чашку и впитывая остатки тепла толстого белого фарфора.
В столовой было необычно тихо, и Бриди смогла составить компанию подругам, наполнив их чашки чаем из огромного металлического чайника и поставив на стол тарелку с тремя ломтиками сухого полуфабриката торта, который был главным лакомством столовой. Мужчины прозвали этот торт «Жёлтая смерть», поскольку он был приготовлен из высушенного порошка заварного крема и во рту рассыпался, становясь похожим на опилки, так что требовалось немало жидкого чая, чтобы его запить.
Как обычно, Бриди не терпелось поделиться последними сплетнями.
– Всех мужчин созвали на инструктаж, – сказала она. – Должно быть, что-то важное!
Неудивительно, если роль базы менялась. Казалось, война нещадно распространяется, как лесной пожар, поглощая всё больше стран, и карта мира на глазах меняет цвет. Только накануне вечером они видели кадры кинохроники нападения японских бомбардировщиков на гавань под названием Перл-Харбор на другом конце света. Увидев разбитые корабли, затонувшие в залитой нефтью воде, и носилки с обгоревшими телами, обычно разговорчивые зрители замолчали. Хотя всё это происходило за тысячи миль, тем, кто смотрел на якорную стоянку в Лох-Ю, оно казалось слишком близким. Эти корабли могли быть их собственными. Эти изувеченные и окровавленные тела могли быть